Кокон

— Да уж, что и говорить — повезло.

Петрович неожиданно чихнул от поднятой пыли. Олеся вздрогнула, оборачиваясь на пассажиров… Те обсуждали какие-то свои дела, не реагируя на пришельцев. Какие-то тетки в платках и с плетеными сумками — как помнил Максим, такие назывались авоськами, двое пьяненьких мужичков в лоснящихся пиджачках и резиновых сапогах, молодая женщина с ребенком, еще одна женщина, чуть постарше, в очках и нарядном платье, трое подростков в одинаковых серо-голубых хлопчатобумажных брюках «Ну, погоди» и фиолетово-красных кедах.

— Не надо было нам в этот КМЛ соглашаться, — уныло бубнил один из парней — волосатый, в клетчатой ковбойке. — Мы ведь несоюзная молодежь считаемся. Че б нам сделали-то?

— А че ты поехал-то? — огрызнулся другой молодой человек, рыжий, с круглым, густо усыпанным веснушками лицом. — Мог бы и дома сидеть.

— А че дома-то?

— Вот именно! Ладно, приедем, посмотрим, че за лагерь такой? В Трехозерье знакомых хватает, да и девок там много… слышь, Митяй?

Митяй — черноволосый, с чувственными девчоночьими губами — сидел на соседнем сиденье и, похоже, дремал.

— Эй, Митька, кому спим?

Парень особо не реагировал, лишь отмахнулся да снова привалился башкой к стеклу.

— Ну, — усмехнулся на заднем сиденье Петрович. — Судя по всему, мы снова где-то в середине семидесятых.

— Как обычно, — хмыкнул Макс. — А знаете, меня это уже и не удивляет. Вот если бы к динозаврам попали — тогда да.

— Скажешь тоже — к динозаврам! — Олеся зябко поежилась. — Лучше подумайте, где выходить будем.

— А чего тут думать? — улыбнулся инженер. — На первой же остановке и выйдем — зачем нам куда-то далеко ехать? Дольше потом возвращаться. Как только остановимся, так сразу и… Раньше ведь нам все равно никак — водителя не попросишь!

— Да уж, — нервно хохотнула девушка. — Все никак не могу поверить, что они нас не слышат.

— Зато мы их, похоже, слишком уж хорошо. Ишь разорались-то! — Григорий Петрович кивнул на сидевших чуть впереди парней.

Те, разбудив наконец черноволосого смазливца Митяя, принялись что-то с жаром обсуждать, время от времени косясь на остальных пассажиров. Тихомиров особо не прислушивался, но деваться-то все равно было некуда, пришлось потреблять навязываемую информацию, не затыкать же уши.

— А Гриня-то, Гриня вчера, — распаляясь, почти кричал веснушчатый. — Две бутылки красного взял, того, дорогого…

— Каберне что ль?

— Сам ты каберне, говорю ж — дорогого.

— Так и каберне не дешевое — по рубль сорок.

— Ладно, короче, взял… Девчонок, говорит, угощу, шефок.

— Каких-каких девчонок? — обернувшись, оживился темненький. — Наших что ли?

— О, Митька проснулся! Здорово Митяй, давненько не виделись!

— Так что за девчонки-то?

— Я же говорю — шефки.

В этот момент автобус сильно тряхнуло, так, что сидевшие на заднем сиденье беглецы подскочили, едва не ударившись о крышу.

— Ишь, — покачал головой инженер. — Все же какие-то незначительные колебания материи на нас действуют.

— Ничего себе — незначительные! — возмущенно воскликнул Максим. — Чуть башку не прошиб! Олесь, ты как, не ушиблась?

— Да ничего. — Девушка утерла рукавом выступивший на лбу пот. — Ты бы, Макс, люк открыл… Жарко!

— Сделаем, ма шери, со всем нашим удовольствием! — Тихомиров вскочил на ноги и быстро открыл люк в крыше.

— Во! — удивленно произнес рыжий. — Люк сам собой открылся.

— Так это, Вань, от ухабов!

— Проехали уже ухабы-то…

— Так вот, я насчет девчонок! Просьба ко всем — к Тамарке с Люськой не клеиться!

— Ну, ты уж совсем оборзел, Митяй! Самых красивых выбрал.

— Да хватит там девок-то, — утешительно хмыкнул рыжий. — Я вот че думаю — деньжат-то у нас маловато. У тебя, Серый, сколько?

— Трешница есть, с практики еще осталась.

— А у тебя, Митяй?

Смазливец пожал плечами:

— Рубль мелочью, думаю, наберется.

— Ха, ты слыхал, Серый? Рубль! И все что ли? Ну ты даешь!

— Так ведь и это не мало, — раздраженно хмыкнул Митяй. — На бутылку «Яблочного» хватит, по девяносто восемь копеек.

— Так это оно в деревне, в сельпо, по девяносто восемь копеек, а в поселке — по рубль две!

— Вот вы еще из-за двух копеек бучу поднимите! А насчет денег… заработаем!

— Ага, это ж, интересно, где? В КМЛ зарплату не платят!

— Так я это… могу кого-нибудь нарисовать. — Митяй неожиданно улыбнулся. — Забыли, я же у вас художник!

— Ага, ты нарисовал уже… Тоже забыл? — Серый переглянулся с веснушчатым. — Что, участкового уже и не боишься? А помнишь, как ныл, когда на классном собрании разбирали? Хорошо, в комсомол еще не вступил, а то б выгнали с треском.

— Нет, подожди, Серый… — Веснушчатый, как видно, имел по финансовому вопросу свое, особое мнение. — Митяй дело говорит. Эти-то деньги мы быстро растратим, а потом? Больше трех недель — на сухую? В клуб трезвыми придем — вот позорище-то!

— Так опасно!

— А мелочь трясти не опасно? Лучше уж мы Митьку прикроем… Знаешь, Митяй, тебе бы не наших девок, дачниц бы рисовать или шефок — наши-то быстро растреплют.

— Ага, шефок. — Юный художник скривился, словно от зубной боли. — На них-то я и погорел — проговорились, собаки! И брал-то всего ничего — по полтиннику. Так ведь бумага сколько стоит? А краски? Да и кисточку хорошую — попробуй купи! А участковый говорит: рвач! Как будто я их заставлял… Сами хотели — нарисуй да нарисуй, вот я и…

— И попался! А что, все правильно — нетрудовые доходы!

— Ничего себе нетрудовые! Сами бы попробовали порисовать.

— Так мы ж не художники… Ладно, Митяй, икру не мечи. Придумаем что-нибудь…

На заднем сиденье, в углу, лежала забытая кем-то кепка — белая, матерчатая, с темно-голубым целлулоидным козырьком. Уставшая от жары и тряски Олеся, дурачась, натянула сей головной убор себе на голову и ткнула Максима локтем:

— Ну как?

— Остап Бендер отдыхает! Тебе бы еще…

Оп!

Тихомиров увидел вдруг распахнувшиеся от удивления глаза темненького парнишки — художника Митяя. О, сколько в них было неподдельного удивления… И смотрел-то парень явно на Олесю! Видел!