Кола

Андрей ковал с Афанасием в паре, слушал. Ему Кир счастливым помнился. Шел тогда осенью меж колян: косынка на шее, смеющийся. Счастливый и молодой. Весь год с завистью вспоминался. А позже нередко и совесть Андрея мучила: такому парню переступил дорогу. А что он супротив Кира стоит?

Теперь разговоры о Кире тревожась слушал: непременно он пойдет к Нюшке. А чем их встреча окончится? У них любовь старая...

Сидящие в кузне как-то странно умолкли и потянулись выглянуть в дверь. Андрей опустил молот, увидел в ее проеме: пофыркивая, прошла лошадь, прокатились колеса брички.

– Никак Кир Герасимов? – с сомнением спросил Никита.

– Он... – отозвался кто-то из колян.

Люди в дверях смотрели молча. Никита и Афанасий спешно пошли туда. Выглянул и Андрей. Бричка стояла невдалеке. Парень, одетый празднично, подправлял на дуге расшитый женский передник. Будто флаг для игрища приспосабливал. На Кира, каким помнился он Андрею, парень похож не был: темный лицом, седой, худющий. И тревожно сжалось сердце при виде фартука на дуге.

Никита, расталкивая людей, суетливо пошел наперед, позвал сорвавшимся голосом:

– Кир! Кир Игнатьич!

Кир оглянулся – взгляд исподлобья, недобрый, пьяный, – заспешил к бричке и понукнул лошадь. Бричка дернулась, Кир повалился неловко, и видно было, как долго не мог он сесть в трясущемся кузове и все оглядывался назад.

– Пьяный, вот и куражится, – опять кто-то сказал тихо.

У Никиты руки растерянно не находили места. Он вернулся к своей наковальне, взгляд невидящий, потом молча присел на лавку, опустил в ладони лицо. Афанасий смотрел на Никиту окаменело, сжав рот. Сквозь зубы тихо спрашивал:

– Никита! Никита! Ты тоже эдак подумал?

Люди у кузни молчали, отводили от братьев глаза. Андрей их понял: Нюшку позорит Кир.

Никита поднял лицо. Даже сквозь копоть оно серым, землистым виделось.

– Может, еще не ее? – спросил с надеждой.

– Осенесь она шила этот передник, – Афанасий осекся голосом. – Перед его приходом.

Андрей развязывал на себе фартук. Что же будет теперь, что будет? Может, с Нюшкой их подсмотрел кто-то и шепнул Киру? Или Нюшка сама сказала? Господи, ей каково, если на дядьев смотреть больно!

Афанасий выбрасывал из горна заготовки.

– Домой нам надо, Никита. – И увидел суетность Андрея, добавил глуше: – Ты не ходи с нами. И никуда не надо ходить. Не дано нам отнимать это.

Андрей дернул, порвал завязку и скинул фартук. «Отнять» – было сказано. Афанасий метнулся к нему, схватил руку. В прищуренном взгляде растерянность, боль, отчаяние. А голос сквозь зубы, налитый глухой яростью: вот-вот она расплеснется.

– Тут кровью пахнет, Андрей. Кир знает, что за поклеп... А если уж он решился...

– Да вы-то родня ей или?.. – Андрей с силой отдернул руку. – Кто же тогда заступится?!

– Не надо, Андрей, – глухо сказал Никита.

Но внутри что-то сорвалось с места. Остановиться было уже нельзя. Он должен слово свое сказать. И в дверях оглянулся на миг к Никите и Афанасию:

– А если будут жизни лишать, тоже не шевельнетесь?!

Те, что стояли у кузни, расступились, страшась за него, смотрели. Но не думалось, что будут потом говорить по Коле, как все истолкуют. Андрей побежал за бричкой. На памяти были привязанный к дуге фартук, подпрыгивающие колеса брички, Кир, неловко валящийся в кузов, да мысль, что хорошая жизнь кончилась. Теперь сразу с двух сторон беды. И Кир не простит, и братья. Воздадут должное. Не шутка, меж таких домов учинил распрю. Вон какое землистое лицо стало у Никиты.

С тех пор, как Андрей вернулся из становища и от брата Сулля привез за акулий товар деньги, жизнь в доме сильно в лучшую сторону изменилась. Не только уже Афанасий, а и Никита нередко спрашивал и его совета. Андрей старался, чтобы к месту и к делу слово его пришлось. На земле будто тверже стоять стало. И в добровольники для защиты от возможного нападения на Колу он вслед за братьями записался. После работы ходил с ними на выгон, где шли учения. Вся муштра солдатская вдруг припомнилась. Андрей и раньше штыком и прикладом ловко умел орудовать, а против колян проворством сразу стал выделяться. Унтер-офицер сделал его помощником, других учить. Они не противились, скоро стали по имени окликать Андрея, звали на отдыхе посидеть, расспрашивали о прошлой жизни. Добровольникам он, как и Лоушкиным, пришелся.

...В южных воротах крепости следов брички не было. Но Андрей решил пробежать тут. Может, Кир заехал с других ворот, поставил лошадь за кабаком или в дальнем углу у хлебного, соляного, винного магазинов? И бежал к восточным воротам, оглядываясь на ратушу, казначейство, дом исправника, церкви.

Редкие встречные останавливались при виде его, смотрели недоуменно: рубаха расстегнута, грязная, закатаны рукава, руки и лицо в копоти. Не велел бы исправник его задержать. И решил про себя: «Не дамся. Непременно надо успеть. Нюшенька, как там она теперь?»

Он пересек крепость и выбежал к Коле-реке, к заливу. У причалов не было никого. «Да куда, господи, Кир девался?» И завернул за угол восточной башни, остановился: справа, вдоль Колы-реки, Кир ехал к воротам крепости. Слава богу! Андрей побежал навстречу, молил в душе: «Не сверни ради бога ты, не сверни!» Страха не было. Лишь отчаянная решимость забрать залог да успеть в дом вернуться к приходу братьев. «С Нюшки спрашивать сейчас станут. Каково же ей будет от глаз, вопросов недобрых, молвы колян? Может, самое время теперь в Норвегию с ней податься?»

Кир ехал шагом. Развалился в бричке, вожжи отпущены, в руках полштофа, жует. На скамейке у палисадника перед домом курят трое. Похоже, из добровольников. Вот некстати... И выбежал бричке наперерез, схватил за нахрапник узды, остановил лошадь, петлей на оглобли сразу накинул вожжи.

Кир изумленно взглянул на него.

– Э! Э-э! – он задергал вожжами, рот полный. Но лошадь стояла смирно, а Андрей передник уже отвязывал. – Ты чего там?! – Кир мастерски выругался. Голос с угрозой, хозяйский, крепкий. И освободил руки, соскочил с брички.

Завязка вторая узлом, не дается. Рвать Андрей не хотел, а Кир уже подходил к нему. Сильно же он надсадился за этот год. И худоба лица, и седой.

– Ты?! Это ты-ы?! – вид Андрея словно его потешил. Глаза в изумлении. – Вон ты какой!..

Андрей поймал замахнувшийся кулак, рывком завернул руку и толкнул Кира с силою за дорогу, в пыль.

А завязка все не давалась. Оглядываясь, Андрей спешил. Кир поднялся. Лицо, перекошенное презрением, ненавистью. Сам телом скрючился, шарит судорожно под пиджаком. «Нож! Поминал про кровь Афанасий».