Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Газеты Европы потом затрубят о победе «Миранды» над портом Кола. И друзья и начальство поздравят Лайонса с большим успехом. Он получит, конечно, со временем повышение по службе и в чине, но впоследствии, дома, в Англии, Лайонс никогда не разрешит себе погордиться этой победой. Даже в близкой среде домашних или в тесном кругу друзей никогда вслух не вспомнит он город Колу.

И чем дальше будет уходить время, тем все чаще будет ему казаться: не победа была им одержана в те дни под Колой. И это не смоют с «Миранды» волны, пока корвет будет бороздить моря. А может, и того дольше.

...Поутру Смолькова выпустили из-под замка. Корабль медленно,

будто ощупью шел по заливу. Машина тихо стучала в трюме, а на палубе – суета тревожная. Матросы сновали испуганные, пригнувшись. Вдоль правого борта солдаты с ружьями прятались, стреляли по берегу. И оттуда свистели пули. Смольков тоже присел, выглядывал из-за борта. Колян в окопах будто прибавилось. А у них за спиной ни собора, ни крепости, ни домов. Город словно ушел под землю, и теперь догорала его верхушка. Сплошной костер до самой Соловараки. Все разрушено, голо. Гарь удушливая струится. Смольков пялил глаза в испуге.

Офицеры тоже подальше от пуль, у левого борта прятались. Но в трубу они не на берег смотрели, а на залив. Они посылали на мачту матроса, поясняли что-то ему. И Смольков понял вдруг всю тревожную суету. Не пули колян страху нагнали на офицеров – исчезли с залива бакены. И шлюпки теперь с промерами не пошлешь. А если корабль на мель наткнется? И даже ознобом свело лопатки. Коляне Смолькова-то уж непременно на рее вздернут.

И Смольков кинулся к офицерам: можно, можно пройти и так. И показывал, где идти кораблю, где дорога. Но офицеры ему не верили или не понимали. Они сердились и гнали Смолькова прочь. Их матрос не долез да марсов, обмяк и, цепляясь негнущимися руками, стал сползать на вантах и рухнул вниз на открытом месте. К нему другие матросы ползком подобрались, уволокли. На палубе кровь растерлась. Смольков попятился от офицеров.

А корабль медленно приближался к устью Туломы, все ближе и ближе к оконечности городской земли. Коляне тоже в окопах перебегают, стреляют по кораблю. Офицеры еще матроса послали на марс, смотреть дорогу. Он едва лишь поднялся над бортом, глухо рухнул на палубу и запрокинулся в позе неловкой, замер. Коляне ружьями не шутили. Вчера надо было не в город, а больше в окопы из пушек бить. Теперь бы они там не бегали. Смольков вспомнил пушчонку колян у редута. А если они хоть одну за мысом спрятали да жахнут оттуда сейчас в упор?

И, страхом гонимый, опять кинулся к офицерам. Не давая себя перебить, прогнать, усердно маячил руками: оттуда вон, из-за берега может ударить пушка.

Коляне стреляют по кораблю. Стреляют в колян солдаты. Офицер командует рулевому, и хотя нету бакенов впереди, корабль все же идет навстречу приливу, все ближе и ближе к мысу. На нем редут бревенчатый догорает, пушчонки обе валяются. А дальше горят в уродливых грудах остатки собора, крепости. За мысом в огне причалы. Даже шняки и раньшины на воде горят.

И Смольков почувствовал облегченно: не он, а коляне остаются сзади в горящем городе. Кораблю вон дорога широкая открывается. Мимо мыса Елового прямо-прямо до Створного. А там дальше Смольков дорогу хорошо помнил.

На заливе, однако, к Еловому не пошли. Против острова Монастырского бросили опять якорь. Машина в трюме умолкла. Матросы на палубе замывали кровь, солдаты ругались между собою. Смольков пугливо косился, высматривая убитых, но их уже не было. Потом подошли жердяи. Один ткнул пальцем в живот Смолькова: «Паф! Паф!» – и взял за пояс вместе с рубахой, потряс. Другой показывал половину ладони и улыбался. Глаза недобрые

у обоих. Смольков попятился, озираясь. Кто тут может ему помочь, кто же? Среди чужой непонятной речи, суеты, гвалта он затравленно себя чувствовал.

Выручила команда громкая. Жердяи похлопали по плечу Смолькова и отошли. Офицеры солдат стали строить, с оружием, что-то им говорили. Матросы спускали на воду шлюпки. Все спешно происходило. Смольков понял: десант. Но мысли были о себе только: жердяи теперь не оставят его в покое. В открытую требуют, не таясь. А делиться жемчугом не хотелось. И спрятать некуда. Смотрел, как солдаты спускались в шлюпки, погребли потом дружно от корабля. Шлюпки ружьями ощетинились к устью Колы-реки. Наверное, к острову подойдут. К причалам им не пристать, в огне.

Смольков тупо смотрел, устало на сожженную меж рек землю. Год назад их с Андреем привезли в Колу. Вот отсюда увидели они город. Звонили колокола. К причалам бежали люди. Собор стоял в девятнадцать глав, крепость с башнями. Меж домов переулки лежали, улицы. Мостки тесовые были и зеленая мурава. А теперь головни и дым.

На палубе офицеры переговаривались, смотрели в зрительную трубу. А Смолькову и так все знакомо на острове: церковь кладбищенская, часовня, кресты, могилы. Все за отмелью, к которой причаливает десант. Вчера с этого надо было им начинать. На острове ни души. Займут его и потом через Колу-реку выйдут к верхней слободке.

Офицеры вдруг всполошились у борта и друг другу показывали на отмель, где высаживался десант. Он уже по косе рассыпался, а на кладбище появляться коляне стали. Выходили из-за крестов, поднимались из редких зарослей, будто из могил вставали. Шли все с ружьями, как в учениях на луговине, строились дружно в цепь. Смольков узнал издали Афанасия, унтера рядом с ним. И десантники тоже колян заметили. Заметались по голой отмели. Там не спрятаться, не залечь. Жидко хлопнули два-три выстрела, наугад, и солдаты попятились, побежали к шлюпкам. Беспорядочно их толкали в воду, лезли в них, гребли веслами суетливо.

И Смольков позавидовал вдруг колянам. Если бы он шел с ними, непременно жердяев бы подстрелил. Ружье ладом нацелил бы – и спустил курок. А потом бы еще и еще. Остались бы гнить на косе, собаки. И, почувствовав остро всю сладость мести, себя увидел будто со стороны: вот оттолкнул он Маркелову раньшину, вот сел на весла, берег дальше и дальше все отдаляется, костер на нем еще тлел.

На шлюпках гребли во всю мочь к кораблю. А коляне дошли до отмели и там скучились, опираясь о ружья, стояли, смотрели десанту вслед. Они остались у себя дома. Нет домов, и совсем уничтожен город, но они по-прежнему у себя дома. Смолькову же дом отца никогда не увидеть больше. И отчаяние всколыхнулось так, что дыхание перехватило. Рванул с силой ворот рубахи, задрал тощую бороденку. Никогда не увидеть...

Шлюпки подгребали к кораблю уже близко. Жердяи сейчас вернутся. Как же жемчуг от них спасти? Матросы снова пушки передвигают, нацеливают опять на Колу. Будут, значит, последнее поджигать, что осталось. Да, теперь в прошлом все. И не надо душу свою терзать. Поберечь, пожалеть себя следует. Не потеряно ничего, не брошено. Пощупал пояс. От жердяев надо только его сберечь. К офицерам сейчас же пойти, сказать: в Коле нынче не все сгорело. Шхуны, лодьи, карбасы, шняки увели коляне спасать на Мурман. Пусть на корабле знают: все припрятано в становище Лица. Офицеры должны оценить такую преданность и жердяев при случае урезонить.

Поделиться с друзьями: