Кола
Шрифт:
– Ох, и выпила бы я с вами!
В Коле бабы сроду не пили. На свадьбах только. А девки подавно хмельное не пробовали.
– Бесстыдница, – укорила Анна Васильевна.
– А что? Смотри, как рюмками-то они.
Сулль теперь обратил внимание: проводы ему в горнице. Стол на середку вынесен, крахмальная скатерть. Обед, как самому дорогому гостю. И отлегло немного от сердца. Лоушкины не будут думать, что Сулль плохой человек. Не могут. Жаль, Смольков сорвался с цепи. Одна порода с его одноземцами, с теми, которые начали шум. А про жемчуг он знает... Неудачный лов. Но с крюком в брюхе
– Сулль Иваныч, если я пойду к городничему и скажу: Андрей, дескать, был у нас в тот вечер? Со мной. – Нюшка глянула на Анну Васильевну, деланно засмеялась. – А что? Может, мы целовались? Или не парень он? – И опять попыталась смеяться. А все смотрели. – И тогда поверят, что он без вины взят.
– Сдурела, – сказал Афанасий. – Как есть сдурела она.
– Ты, девонька, меру знай.
Сулль понял: не скрывала Нюшка от него, где Андрей был, и доверчиво спрашивала совета. Он пожал плечами:
— Может, будет и худо.
— Почему? – наивно смотрела Нюшка.
– Он был вечёрка, потом приходил целоваться. Он и цап-царап жемчуг для Нюша. Так можно думать.
– Вот дура, – сказал Афанасий.
Болтаешь ты языком, девонька. Если бы вправду он был, тогда надо пойти. А так, может, он украл? Кто знает? Пусть разберутся.
— Тебя не поймешь. То ты к городничему собиралась, то пусть разберутся. – У Нюшки досада в голосе и обида. Добавила с вызовом: – А может, он вправду был?
– Тогда он и взял для тебя, дуры, верно Сулль Иваныч тебе сказал, – хохотнул Афанасий.
– Ну, будя молоть про это, – оборвал всех Никита. – Тут надо подумать. И на Афоньку тень падает...
– Я думал маленько, – сказал им Сулль. – Пусть городничего просит Герасимов: Андрея старикам судить надо. Всех судить. Андрей, Афанасий, Смольков. Так лучше. Будет честный имя для всех. И один имя – вор.
– На суд стариков? – спросил Никита.
Так, стариков.
— Пожалуй, – согласился Никита и глянул на Афанасия. – Держись, там все узнают.
– А по мне хоть кто... – Афанасий не успел досказать. В ворота забрякали щеколдой, застучали палкой, залаяла во дворе собака. Афанасий поднялся. – Лопарь приехал. Пойду я, встречу.
Пора было вставать и Суллю. Вставать, одеваться, ехать. Помешал ложкой в стакане. Чай был холодный. Надо вставать, прощаться. С Колой все позади. И, если слова Смолькова пророческие, будущего не будет. Но Сулль хотел бы оставить себе надежду.
Сказал негромко Никите:
– Есть одна просьба. Очень такой большой.
– Говори, Иваныч.
– Такой вот просьба. – Сулль отхлебнул из стакана. Чай совсем остыл. Все в прошлом. Никита бы не заметил, что Сулль так думает. – Там, Афанасий знает, товар есть акулий. Деньги, не торопясь если, хороший можно взять. В Вадсё я имей дом, родитель. Старый такой родитель. Брат... – Сулль хотел превратить все в шутку, но никак не мог засмеяться. – Что там! Может, не врет Смольков. Все бывает!
Никита не утешал его.
– И вот еще что, батюшко Сулль Иваныч, – вступила Анна Васильевна, – ты, если что там, знай крепко: наш дом –
всегда твой дом. Ты ли, дети твои или твои родители на нас положиться могут.Это было уже хорошо. Это была надежда. Сюда можно вернуться. Сулль покивал головой:
– Спасибо.
– И при случае так делай: забирай всех и иди сюда. Места хватит у нас.
Сулль улыбнулся грустно.
– Нет. Я говорил сегодня Андрей: родитель не выбирают. Там родные, там жизнь. И земля для меня там.
— Эко ты, земля для тебя.
– Так есть. Вам земля тут. Мой земля там. Я хотел бы помирать там. Или в море. Я много ходил по морям.
– За товаром, Иваныч, я думаю, сам придешь. Надо будет – возьмешь Афанасия. Или меня. А, не дай господь, что случится... Пусть твои хоть когда приходят. Как тебе самому сделаем.
– Спасибо, – покивал опять Сулль. – Если не будет до осени, надо товар продать. На деньги в Вадсё бывать. Голод уже пройдет. Узнать можно, спрашивать.
Сулль поднялся из-за стола. Все встали, помолились на образа. Анна Васильевна подошла к нему, осенила крестом наклоненную голову, поцеловала. У Нюшки в глазах как будто стояли слезы. Сулль близко ей в лицо глянул.
– Городничий ходить не надо. Ты поверь Сулль.
– Я подумаю, Сулль Иваныч, подумаю.
– Нюша, девонька, корзину с подорожниками давай.
Все одевались. Нюшка внесла приготовленную корзину с рыбными пирогами, флягой водки, чистым вышитым полотенцем.
– Что вы! Зачем?
– Не осуди нас, – сказала Анна Васильевна. – Такой обычай. Уезжают с гостинцами.
Все, одетые уже, на миг сели кто где стоял, смолкли.
– В добрый час, с богом, – Анна Васильевна встала.
Никита зажег фонарь. В сенях Афанасий заворачивал в просмоленную парусину мешок с мукой. Кинул себе на плечо, понес в сани.
– Что это есть?
– Мука.
– Мука?
– Возьмешь с собой.
Это кстати было, мука. Сулль думал об этом раньше.
– Я могу платить за мука.
– Вернешься и разберемся, – сказал Афанасий.
Они увязали все на санях, лопарь, Никита и Афанасий. Сулль смотрел. Все идет правильно. Раскаяния в совершенном не было. Он был рад, что все уже позади, что он едет. Обнялся с Никитой и Афанасием. Анна Васильевна мелко крестила его.
– Храни же тебя господь! Храни тебя.
Все стало простым. Впереди знакомая Суллю дорога. Он прошел по ней не один раз. Впереди все было ясным. Каждый должен ходить по своей дороге. А в Коле было для Сулля много. Хорошее и плохое. Два года жизни. И Сулль рад, что она была. Есть что помнить. Он сел на сани.
– Я не прощайся, Анна Васильевна, Никита, Афанасий, ты, Нюша. Я буду не забывай вас. Сулль рад, что ему есть хороший память. Я не прощайся...
Поздно ночью Шешелов кончил диктовать письмо. Ушел учитель. А он еще долго сидел в кресле, глубоко осев, вытянув ноги, курил и смотрел, как горели свечи. Было угарно, накурено, пахло воском. Начинала болеть голова. Хорошо бы пойти теперь погулять и подумать еще о письме. Может, что-то он упустил, написал лишнее? Ох, как надо бы с губернатором осторожнее...