Кольца Мирты. Книга 2

— Никого не пускать за нами, — отдал тихий короткий приказ, зная, что его гвардейцы услышат и выполнят.

Глянул на друзей, безмолвно прося и сейчас не оставлять их без прикрытия. И верная троица не подвела: окружив его с Инди на руках, они, молча, ничего и никому не объясняя, двинулись в покои Ройса. Гвардейцы Канцлера выступили из рядов любопытствующих, отрезая людей от них, не позволив никому и шелохнуться.

Только Мартин и Марен двинулись вперед, будто бы намереваясь остановить Ройса…

— Не сейчас, — коротко бросил он им через плечо, не в состоянии оторвать даже взгляд от бледного и измученного лица жены. Понимал Герцога, это его сестра, в конце концов, да и Марен… Но нет. Он не был готов к разговорам, расспросам и всему подобному. Не в это мгновение. — Позже.

Возможно, у Герцога и Верховного Жреца имелась иная точка зрения. Однако Ройс не оставил им ни единой возможности ту высказать, стремительно покинув переход в сопровождении охраны из своих друзей. А ситуация обстояла так, что нынче даже эти двое не решались с ним спорить. Не в таком настроении…

В голове что-то мелко пульсировало настырной болью, заставляя ворочаться, в поисках чуть более удобного положения… Хотя, кажется, так тепло и комфортно ей не было вообще никогда… Какая-то нега наполняла изнутри, растягивая губы в слабой улыбке. Беспричинное счастье, которого ранее не помнила.

Только вот тот… даже не страх, нет. Некая тревога, изматывающая и теребящая все внутри нее последние дни, не давала нормально выспаться. И эта боль в голове…

Повернулась на бок… И настороженно замерла, когда поняла, что ее лицо утыкается вовсе не в подушку — если только у подушек вдруг не стали стучать сердца. Да еще и так… Невыносимо мощно, как-то сильно и сурово.

Вот теперь стало действительно страшно — она вспомнила.

Все события дня накануне вспыхнули в памяти.

То, как ее привели во Дворец три человека в черной одежде из личной гвардии Канцлера. Но от них не ощущалось той иссушающей силы и тяжести, как от остальных, встреченных ею ранее. Потому и пошла… Да и само имя Канцлера…

Его образ будоражил, преследовал и мучил ее все это время. Несмотря на то, что она видела тогда со стены (не то чтобы особо четко, конечно), независимо от того, что наблюдала уже ближе, подойдя к постаменту во время казни заговорщиков…

Этот мужчина вызывал в ней ужас, леденящий душу. И одновременно манил так, что она не могла отвести от него своих ущербных глаз. Почему? Понятия не имела.

Из-за этого ужаса и убежала тогда, когда войска молодого Герцога вошли в столицу. В беспамятстве каком-то, в помутнении разума скиталась по задворкам и подворотням, кажется, ночуя в подвалах заброшенных домов на окраинах. Как в беду не попала? Самой непонятно… Может, выглядела так, что ее и лихие воры сторонились, опасаясь безумицы. А, может, просто притихли все, пока гвардейцы Канцлера и Герцога наводили в столице порядок. Опасались высовываться…

Она тоже не спешила этим солдатам на глаза попадаться. Слишком тяжело и плохо ей становилось рядом с ними.

Ей… кому? Трише? Инди?.. Так ее называл Канцлер. Так ее назвали его люди, помешавшие трактирщику избить за провинность. Сказали, что она принцесса и жена Канцлера, которую он все эти месяцы искал, уже дойдя до отчаяния…

Но разве принцесса не погибла? Об этом же все в Мирте знали. И она не сомневалась.

С другой стороны, и с этим не поспорить, она ничего не помнила о себе толком до этих последних месяцев, когда ее взяла с площади больную и в беспамятстве мистрис Тарг. А само имя Канцлера резонировало внутри нее с такой неистовой силой, словно больше и не существовало никого… Они сказали «домой, к Ройсу», забирая ее из таверны. И в тот момент, как марево окутало разум, ей ничего и никто был более не нужен. Никаких возражений или аргументов. Самая верная цель.

Однако же что делать с той тревогой и… болью, которые она испытывала около Канцлера? Со страхом перед этим мужчиной?! Но и со своим неизбывающим желанием утешить его, разделить ту неимоверную муку, что ощущала внутри него?

И кто же она все-так? Инди? Триша?

Принцесса или посудомойка?

От этих мыслей и сомнений голова трещала.

В данное мгновение не имела ни ответа, ни сил искать тот. Зато было немного странно и непонятно. Но и безумно комфортно…

Ее все больше охватывало неясное напряжение, вперемешку со страхом. А еще — жар, словно бы растекающийся с кожи мужчины, держащего ее в руках. На ней самой будто бы одежда начинала тлеть…

Вдруг, испугавшись, что это действительно может так быть (понятия не имела, на что именно способна мощь, которую ощущала в Канцлере!), она распахнула глаза и прищурилась. Попыталась понять обстановку, хоть что-то разобрать в полумраке, скрадывающем помещение, мешающим дышать толком. Но не увидела ничего, кроме массивной темной фигуры мужчины, на груди которого она сейчас и лежала, укутанная его руками и, роде, каким-то пледом поверх них обоих. Хотя зачем? Ей было жарко. Да и вряд ли чтобы он ощущал холод — кожа Канцлера пылала, она и через одежду это чувствовала.

Казалось, физический дискомфорт был в принципе неведом Ройсу. Но вот внутренний бушующий шторм его эмоций даже у нее вызывал сумятицу в мыслях.

— Тебе больно смотреть? — вопрос прозвучал, стоило ей открыть глаза.

Наверняка, он знал, что она проснулась раньше, но не пытался вызвать на разговор, пока она сама не показала, что готова. Хотя, конечно, вряд ли ее переполошенное вскакивание можно считать таким показателем.

Чуть отстранилась, стараясь собраться с мыслями…

— Инди, глаза болят? — она почувствовала, как Канцлер дернулся за ней, как сжались его руки…

Но мужчина словно бы сам, собственной волей, осадил этот порыв. Как будто бы нечто в нем боролось со своими же порывами… Или не только его? Как будто бы нечто в нем боролось со своими же проявлениями… Она не могла до конца разобрать и понять, что внутри Ройса сейчас клубится. Но все больше ей чудилось какое-то «раздвоение» внутри этого мужчины. Что пугало не меньше всего остального, кстати.

А он все еще смотрел… Так внимательно и пристально, что она кожей ощущала его взгляд, настолько же тяжелый и темный, как все в этой комнате. Настолько же болезненный для нее, как и этот хриплый, низкий голос, пробивающий ее кожу, как тонкими острыми иглами.

О, Пресветлая! Как остальные выдерживают, когда он говорит?! Ощущают ли эту боль настолько же остро?! Так ли невыносимо им находиться поблизости от Канцлера? И настолько же невозможно отступить, отодвинуться?

Ей показалось, что в комнате стало еще темнее.

Какофония!

Она запуталась. В самой себе, в этом мужчине! Во тьме этой комнаты загубила всякое понимание, рациональность и здравомыслие.

— Больно… — выдохнула… Инди?.. имея в виду вовсе не глаза.

Но он воспринял это по-своему.