Кольца вероятности

Надо же какой умненький... Но я все же слушал, мимолетно отмечая, что Леночка все такими же скользящими незаметными движениями медленно, но верно отходит вправо.

Ох уж этот Долышев. Ни минуты не может играть честно.

– Кольца дают силу. Власть над случайностью. Возможность влиять на саму причинность. Одно кольцо – это уже немало, но два кольца... А три... Или семнадцать... Знаешь, Зуев, с точки зрения колец обычная человеческая жизнь – это и есть случайность. И ее противоположность – тоже. Смерть есть случайность. Какова вероятность того, что однажды может явиться в мир бессмертный и всемогущий человек? Мизер. Но не ноль. Не ноль! И семнадцать колец могут выхватить эту вероятность из древа случайных событий. Только все семнадцать одновременно и ни одним меньше. Шестнадцать – это еще слишком мало. Только семнадцать. Приняв семнадцать колец, человек обретает величайшее могущество. Он становится богом. Тем, кому уже больше не нужны кольца, чтобы поддерживать его силу. Он может идти против течения теории вероятности уже без костылей или подпорок, каковыми по сути являются кольца. Надень семнадцать колец, Зуев, и ты станешь богом.

Заманчиво... Но что еще ты скажешь? Не поверю, что это все. Не бывает такой ложки меда, чтобы на нее жизнь не ухитрилась вывалить бочку дегтя. Явно есть тут что-то такое... Но я слушаю, слушаю. И не забываю присматривать за Леночкой.

– Все просто, Зуев. Все что мне надо – это жизнь. Вечная жизнь, которая мне понадобится, чтобы проследить за осуществлением своего плана. И сила, готовая в любой момент встать на службу человечества и поднять его на следующую ступеньку развития. Погляди вокруг, Зуев. Что ты видишь? Смерть. Боль. Страдания. Наше общество похоже на загнивающее болото, заполоненное всяческими тварями, готовыми рвать друг другу глотки по поводу и без повода. Это болото, где каждый стремится взобраться все выше и выше, безжалостно втаптывая в грязь своих соперников, топя их в зловонной жиже забвения даже ради пригоршни медяков... Так погибла моя мать. Она вела не слишком-то праведный образ жизни, но не мне ее судить... Не мне... – Долышев издал нечто похожее на вздох. – И однажды в пьяном угаре очередной сожитель пырнул ее ножом. Это было ужасно. Я как сейчас помню: она лежит на спине, глядя невидящим взглядом в потолок, а этот моральный урод шарит у нее по карманам, надеясь отыскать еще хотя бы трешку, которой ему не хватает на опохмелку... Знаешь, Зуев, я просто хочу, чтобы такого больше нигде и никогда не повторялось. И если я смогу собрать все семнадцать колец, то... Я смогу, Зуев, я смогу.

Я молча смотрел на него. Он тоже молчал, мрачно сверля меня глазами.

Мы молчали, глядя друг другу в глаза.

Глава 17

Верю ли я ему? Пожалуй, да. Да, я верю.

Какая привлекательная в своей простоте идея. Надеть все семнадцать колец и разом решить все свои проблемы, став вровень с Господом Богом. А потом, обретя божественное могущество, снять кольца и передать их следующему претенденту. И заработает конвейер по превращению людей в богоравных существ, способных с легкостью обходиться с древом вероятностей.

Возможно, именно таков и был замысел неведомых мне создателей этих металлических штуковин? Может быть, именно для этого и были даны людям семнадцать колец вероятности?

Добро или зло? Кольца Бога или Глаза Дьявола?

Как разобрать?

Скорее всего, ни то, ни другое. Просто сила. Слепая и не рассуждающая. Способная подчиниться любому человеку и действовать по его разумению. И именно от этого человека будет зависеть все.

Стать богом. Заманчиво. И очень просто. Надо только забрать кольца у Долышева и надеть их. Потом передать Ольге. А потом... Потом Ивановичу, тетке Клаве, Валерке-Медведю... Кто из них достоин принять в руки Власть? Могу я судить? Наверное, смогу, если стану богом.

Или можно поступить не совсем так. Просто передать свои колечки Долышеву в обмен на обещание предоставить потом местечко рядом со своим золотым троном.

Но разве можно верить богу на слово? Особенно такому, как Роман Долышев?

Семнадцать колец. Три у меня. Три у Романа. И одиннадцать свободных, которые просто лежат на бархатной поверхности и ожидают своего часа.

Власть. Бессмертие. Всемогущество.

Нужно ли мне все это?

– Скажи мне, Роман. – Собственный голос вдруг показался мне необычайно хриплым и скрипучим. – Скажи мне, разве до сих пор никто не мог собрать все кольца вместе? Если об этом знали еще в Древнем Египте, то почему же нами все еще не правит какой-нибудь бессмертный фараон? Почему мы сейчас сидим здесь, а не вкалываем под строгим оком надсмотрщиков с кнутами, возводя очередную пирамиду где-нибудь ближе к деревушке под названием Москва?

Долышев раздраженно фыркнул:

– Не знаю, что там насчет богов-фараонов, но то, что попытки собрать кольца вместе предпринимались неоднократно, я могу утверждать с уверенностью. Тот же Александр Македонский неоспоримо владел тремя или даже четырьмя кольцами. У Чингисхана их определенно было четыре. Один оставшийся безымянным тибетский монах лет девятьсот назад продемонстрировал некий трюк, позволявший предположить, что у него было как минимум шесть колец вероятности. Шесть!

– Так то шесть. А если сразу семнадцать?

– Семнадцать? – Долышев прищурился. – Хорошо. Я скажу тебе правду. Мне достоверно известно только об одной такой процедуре. Возможно, было и еще, но за эту я, по крайней мере, могу ручаться. Уверен, ты уже понял, о ком я говорю.

Я раздраженно помотал головой к вящему удовольствию этой сморщенной куклы в инвалидной коляске.

– Не прикидывайся дурачком, Зуев. Ты знаешь его имя. Все в этом мире знают его имя. Все знают, что две тысячи лет назад по Земле ступала нога некого Иисуса, который обладал способностью воскрешать умерших. Вот тебе и пример использования всех семнадцати колец одновременно. Но если Иисус все же решил покинуть нашу многострадальную планетку и отправиться в неведомые просторы иных миров, то я собираюсь остаться и приглядеть за человечеством, пока оно не обретет разум и не прекратит свою глупую возню в песочнице.

– Возможно, Сын Божий был прав, когда оставил нас, – с некоторой обидой заметил я. – Даже если он получил свою божественность от колец вероятности, то у него хватило мудрости понять, что человечеству не нужны пастыри. И уж тем более ему не нужны всемогущие и всеведущие тираны. Он ушел и был прав.

– Не согласен, – буркнул Долышев. – За играющими в колыбели детьми должен приглядывать воспитатель. Строгий, но справедливый воспитатель, обязанный следить, чтобы детишки не баловались с такими опасными вещами, как, например, спички. Или, если говорить о человечестве, атомными бомбами. Воспитателю необходимо быть добрым и отзывчивым, но при случае он обязан уметь и наказывать провинившихся...

– ...хорошенько отшлепав их, – подхватил я его фразу. – Может быть, ты и прав. Вот только такой воспитатель, как Роман Долышев, угробивший сотни человек ради своей великой цели, меня не устраивает.

– Не устраивает? Тогда возьми кольца сам. Возьми их и стань тем, кем хочешь. Ты сможешь исправить все то, что так раздражало тебя в бытность твою простым смертным. Толкотня в автобусах, бесконечное хамство, процветающая преступность, забравшие всю власть мафиозные структуры. Все это ты сможешь убрать. Больше не будет брошенных на произвол судьбы детей, чьи родители предаются пьяному разгулу. Не будут находить трупы на свалках и в подъездах. Никогда больше арабы или чеченцы не возьмут в руки оружие. Ты хочешь этого? Возьми кольца!

Прямо так и возьми? Интересно, как я это сделаю? Ведь три из них у тебя на лапах. Что-то ты темнишь, Долышев Роман. Ох темнишь!..

Взять кольца? Нет, нет и нет! Что бы ты ни говорил, ответ в любом случае будет таким же. Нет. Быть всемогущим... Эта ноша не по мне. Я не смогу целую вечность волочить эту лямку. Особенно если учесть, что вечность – это, пожалуй, немного чересчур для бедного Антона Зуева.

Снова мы с Долышевым смотрели друг другу в глаза. Зачем мы это делали? Не знаю. Я, например, не увидел ничего, кроме сморщенной лысой головы, обтянутой сухой коричневой кожей. Прищуренные глазки, безобразная шишка вместо носа, широкий лягушачий рот. Лицо не человека, а чудовища.

И этот уродец хочет править всем миром, чтобы вести его к процветанию?

Зато Роман, похоже, читал в моем взгляде все, о чем я думал. По крайней мере, он смотрел на меня с явным неодобрением и даже, кажется... презрением?

– Глупо, Зуев. Глупо... Я предлагал тебе вечность, но ты...

И в этот момент я упал на пол, раздираемый невыносимой болью.

Проклятье, я же забыл присматривать за Леночкой! Я забыл даже о бомбочке в кармане. Невероятно, но факт. Оставалось только проклинать свою бесконечную тупость. Развесил тут уши, понимаешь...