Кольцевой разлом

Вновь прозвучал пароль, и человек с автоматом "АКСУ" через плечо открыл перед людьми из отряда новенькую железную дверь, расположенную под лампочкой. Корсаков оказался в ярко освещенном сухом подвале и, зажмурившись от яркого света, едва не налетел на очередной штабель ящиков, возле которого стоял пузатый и плешивый коротышка в цветастой рубашке с короткими рукавами и записывал что-то в блокнот. Коротышка свирепо посмотрел на вошедших, из-за которых он сбился со счета, и вновь уткнулся в блокнот. В подвальное окно с улицы подавали какие-то коробки, которые ползли вниз по наклонному транспортеру. По пояс голые, лоснящиеся от пота парни подхватывали внизу коробки и бегом относили их в дальний конец подвала.

– Смотрите по маркировке!- заорал на грузчиков толстяк.
– Не ставьте все в один штабель, потом некогда будет разбираться!

– Медикаменты привезли?- спросил Корсаков.

– Так точно,- тяжело дыша, ответил коротышка - бывший генерал-майор и начальник тыла армии, уволенный со службы после путча 1991 года.
– Но противошоковых средств нет. На складе сказали, что они теперь стоят дороже.

– Позвоните на склад и скажите, что мы им устроим такой шок, от которого им никакие средства не помогут,- приказал Корсаков.
– Может, они думают, будто у нас нет их домашних адресов? Так вы скажите им, что они напрасно так думают. То, что договорено, мы им честно заплатим, а за вымогательство будем наказывать. Результат разговора сообщите мне.

– Так точно,- кивнул толстяк.

– Разрешите просьбу... Согласно вашему распоряжению люди не выходят на улицу, а продукты заканчиваются. Нельзя ли выделить денег на это дело? И еще сигареты нужны, и что-нибудь почитать, а то ребята скучают взаперти. Да, и телевизор у нас сломался...

– Сегодня совещание на объекте "Фортуна", на котором вы как начальник тыла должны присутствовать,- напомнил Корсаков.
– Там представите начфину список с указанием сумм, он вам выдаст деньги. Люди пусть остаются на объектах на казарменном положении. Сейчас никаких случайностей допустить нельзя.

– Слушаюсь,- ответил толстяк. Корсаков по металлической лесенке поднялся из подвала на первый этаж и оказался в ремонтируемом холле, вдоль стен которого громоздились мешки с цементом, ящики с плиткой, малярные козлы и прочие строительные принадлежности. Из холла на улицу вела стальная дверь со звонком. В другом дверном проеме двери покуда не навесили, и в проем просматривалась длинная анфилада комнат, также находящихся в процессе ремонта, и фигуры праздно слоняющихся людей в рабочей одежде. С ремонтом здесь явно не торопились, поскольку суета вокруг ремонтируемых помещений никого не удивляла и можно было под видом строительных материалов завозить оружие, а под видом рабочих постоянно держать на объекте людей из боевой группы. Бандитские деньги пригодились - на них взяли в аренду первый этаж и подвал старинного особняка, якобы под офис и склад созданной людьми Корсакова фирмы. Таких фирм было создано несколько - в первую голову как раз для того, чтобы арендовать под них помещения и на законном основании обеспечить эти помещения охраной. Каждая фирма, или "объект", служила базой для боевой группы, отвечавшей за захват того сектора центральной части города, в котором находился "объект". Организация имела своих людей на многих предприятиях - от швейной фабрики до ресторана, во многих учреждениях - от школы до закрытого НИИ, и при желании могла бы использовать помещения всех этих учреждений и предприятий. Однако их работники, не посвященные в планы заговорщиков, могли случайно обнаружить подготовку к акции, и потому Корсаков избрал вариант создания собственных фирм как более надежный, хотя и дорогостоящий.

Тем, кто пытался склонить его к экономии, он напоминал, что и чеченцы перед налетом на Буденновск создали в городе свой кооператив, контора которого располагалась в подвале злополучной больницы. Там же хранились боеприпасы и все необходимое для длительной обороны. "Да, мы платим за помещения колоссальные деньги,- говорил Корсаков своим оппонентам.
– Но кто сказал, что война, тем более тайная война,- дело дешевое? Мы могли и дальше заниматься рэкетом и получать деньги, но раз уж мы предпочли начать войну против режима, значит, деньги для нас не главное. К тому же при нормальном развитии событий мы сможем взять большие суммы наличными в банках". И организация, несмотря на недовольство своего официального руководителя, которого Корсаков называл "фюрером", продолжала щедро раздавать деньги направо и налево, действуя подкупом там, где "фюрер" постарался бы обойтись шантажом.

Впрочем, у фюрера имелись, разумеется, и биография, и мирское имя. Звали его просто-напросто Владимир Анатольевич Гусаков, хотя сам "фюрер" предпочел бы что-нибудь германское, зловеще звучащее и с приставкой "фон". Своей настоящей фамилии он мучительно стыдился, не любил и заурядного отчества и лишь в имени "Владимир" находил некий намек на высокое предназначение и на общность судьбы с другим великим вождем - Владимиром Лениным. Жизненный путь Владимира Гусакова не отличался оригинальностью - родился он в Москве в семье скромных научных работников, с трудом закончил Московский авиационный институт и, казалось, имел все шансы стать либо мелким бизнесменом в эпоху возврата к капитализму, либо полуголодным инженером наподобие своих родителей. Однако душевные качества Владимира не позволили ему согласиться на такой жизненный путь, ибо его с детства обуревала тяга к насилию. Как то ни странно, Владимир не любил уличных драк, считая их бессмысленным занятием, с девушками был застенчив, а насилие понимал как возможность заставлять покорно повинующихся людей выполнять свои указания по переделке мира. Владимир смутно представлял себе, в чем должна была заключаться эта переделка, но решительно отказывался принимать мир таким, каков он есть. Единственным надежным методом переделки Владимир считал насилие, проводимое жестко и неукоснительно. парализующее страхом волю человеческой массы. Считая себя фашистом, Владимир не знал при этом ни истории фашизма, ни его идеологии, однако его привлекали ставка фашистов на насилие и на низменные инстинкты толпы в сочетании с культом сверхчеловека, в котором Владимир, разумеется, узнавал себя. Кроме того, его привлекала мрачная романтика фашистского движения и его впечатляющие внешние атрибуты: черно-серебряные мундиры, ночные факельные шествия, ритуальные приветствия и колоссальные парады. У подобных движений было бы гораздо меньше поборников, если бы все люди обладали способностью к трезвой самооценке и ставили себя не на место сверхчеловека, а на место несчастного затравленного "унтерменша" или просто человека толпы. Владимиру, конечно же, и в голову не приходило столь кощунственно принизить собственную личность, да и вообще хоть как-то усомниться в себе. Абсолютная уверенность в своей правоте вряд ли относится к числу лучших человеческих качеств, однако она оказывает магнетическое действие на многие слабые души, жаждущие найти сильного вожатого в этом жестоком мире. Такова, пожалуй, вторая причина, по которой люди приходят к фашизму, а точнее - к его вождям, однако даже тот, кто вступает в движение такого рода из внутренней духовной слабости, сам в себе непременно видит сверхчеловека. Поэтому и окружавшие Владимира люди, подпитывая собственные слабые души исходившей от него отрицательной энергией, относились к самим себе с большим уважением и вообще обретали рядом с ним столь необходимое им душевное равновесие, которое, как известно, есть синоним счастья. Корсаков насквозь видел всю фашистскую братию и безгранично ее презирал за полную человеческую никчемность, успешно сочетавшуюся с крайней вредоносностью. Однако он вполне отдавал себе отчет в том, что недостатка в людях у Владимира не будет, особенно при том, что теперь творилось в России, и потому решил использовать "фюрера" и его организацию. Владимир не любил Корсакова, ощущая его превосходство во всем, однако также стремился использовать его для осуществления своих обширных замыслов. Организаторские способности Владимира не шли дальше умения держать в подчинении свою команду: многие проблемы, которые требовали решения при подготовке к акции по захвату центра Москвы, даже не приходили ему в голову, а Корсаков говорил о них как о чем-то само собой разумеющемся. К тому же "фюрер" видел, как растет его организация и как расширяются ее возможности благодаря деятельности Корсакова. Впрочем, он и наполовину не представлял себе нынешних размеров и возможностей организации, а Корсаков не считал нужным его информировать, ограничиваясь тем, что признавал Владимира начальником, а себя - его подчиненным.

Вот и теперь, сидя на ящике в обширном ремонтируемом помещении - в фирме "Фортуна" ремонт офиса также специально затягивался - Владимир видел среди командиров организации, созванных на последнее совещание, в большинстве незнакомые лица. Все это были люди Корсакова, лишь некоторых из них Владимир знал по Абхазии и Приднестровью, но в тесном знакомстве ни с кем из этих людей не состоял. Ранее "фюрер" пытался оспорить такое положение, однако Корсаков в ответ развернул перед ним столько головоломных военно-технических проблем, возникших в связи с подготовкой акции, что номинальному вождю пришлось смириться.

Владимир, конечно, в современной российской жизни ненавидел многое и многих, однако ненависть была нормальным состоянием его души, и, если разобраться, он не слишком стремился к каким-то общественным переменам. От грядущей акции он по-настоящему желал двух вещей: больших денег, позволяющих навсегда забыть о докучных житейских проблемах, и шумной всемирной известности, причем сам Владимир не мог бы сказать, чего он хотел больше. Лучше всего было бы совместить то и другое, однако "фюрер" понимал минусы известности для террориста: вряд ли с такой славой можно спокойно наслаждаться богатством даже в самом укромном уголке земного шара. Однако самая мысль о том, чтобы появиться перед телекамерами в маске и остаться, несмотря на дерзость своего предприятия, анонимным, безликим существом, возмущала Владимира до глубины души. Поэтому постепенно он стал склоняться к тому, чтобы махнуть рукой на маскировку. После завершения акции он надеялся терпеливо отсидеться в Москве до тех пор, пока у властей не спадет первоначальное рвение к розыску преступников, а там, пожалуй, можно будет и никуда не уезжать. В конце концов, немало бандитов, находящихся в розыске и даже числящихся покойниками, живут в Москве и в ус себе не дуют. Вопрос о том, для чего нужна известность, если известный человек вынужден скрываться, как-то не приходил Владимиру в голову. Что касается Корсакова, то он с самого начала не собирался особенно заботиться о собственной анонимности. Дабы выступить перед народом, кто-то неизбежно должен снять маску, ибо человек в маске не может внушать полного доверия. Такую роль разумнее всего было принять на себя именно Корсакову: во-первых, его и так разыскивали по всему земному шару, а во-вторых, он не сомневался в том, что его все равно опознают, как бы он ни маскировался.

Особо доверенные боевики, охранявшие объект "Фортуна", знали Корсакова в лицо и молча пропустили его в здание. Прибыл Корсаков, как всегда, минута в минуту - именно в то время, в какое обещал прибыть, хотя своим подчиненным приказал собраться несколько раньше. Когда он вошел в зал, все уже ждали его. Два стула, стоявшие в центре помещения, образовывали нечто вроде президиума; на одном из этих стульев сидел "фюрер" и выразительно смотрел на часы, хотя Корсаков был абсолютно точен. На самом-то деле "фюрера" задело то, что ему назначили такое же время прихода, как и остальным командирам, и тем самым поставили его с ними на одну доску. Корсаков, однако, не обратил на его неудовольствие ни малейшего внимания и обвел взглядом зал. Здесь находились полевые командиры, в задачу которых входило сперва захватить, а затем оборонять определенный сектор города, и члены созданного Корсаковым штаба. За боевое обеспечение, то есть за снабжение оружием и боеприпасами, отвечал майор в отставке Нестеренко, кубанский казак, с которым Корсаков познакомился в Абхазии, где тот служил в одной из казачьих добровольческих частей. На майоре лежала, пожалуй, самая важная задача - договорившись с работниками армейских складов, вывезти оттуда и разместить на тайных складах организации похищенное оружие. Поскольку размах вывоза был огромным и не походил на обычные мелкие хищения, то договоренность с продажными прапорщиками обошлась организации недешево - двоим, помимо денег, пришлось даже выправить новые документы и купить дома на Украине. Теперь, как, подняв руку, доложил Нестеренко, оружие было в основном вывезено, пристреляно и приведено в полную боевую готовность - оставалось провести лишь один транспорт с боеприпасами из Подмосковья. Начальник склада полностью сочувствовал целям организации и заявил, что поедет с оружием сам, с тем чтобы потом присоединиться к восставшим. "Люди рвутся в бой, товарищ командир",- многозначительно заключил Нестеренко и сел.

– Не будем торопиться, послушаем других,- произнес Корсаков. Поднялся грозный коротышка - отставной генерал-лейтенант, отвечавший за тыловое обеспечение. Говорил он довольно долго, перечисляя степень обеспеченности боевых отрядов продовольствием, медикаментами, горючим, называя адреса пунктов питания и перевязочных пунктов. Нехватку врачей покрыть так и не удалось, однако было решено, что в первые часы восстания специальный отряд захватит клинику имени Склифосовского и переведет медицинский персонал оттуда в центр. Корсаков внимательно слушал, как командиры боевых групп перебрасываются вопросами с его заместителем по тылу, однако неразрешимых проблем не возникло. Слово передали заместителю по связи и управлению. Тот сообщил о наличии ретрансляторов сотовой связи на многих домах, подлежащих захвату,- кстати, и при выборе объектов для захвата учитывалось наличие ретрансляторов, которые восставшим следовало держать под контролем. Кроме того, было закуплено через Чечню несколько телефонов спутниковой связи. Для ретранслятора, висящего на высоте в несколько десятков километров, не существует никаких наземных помех, и частотными каналами спутника может пользоваться кто угодно, но в то же время никто не вправе в мирное время заглушить спутник. Для страховки в каждом секторе обороны предполагалось иметь несколько обычных армейских раций, причем некоторые радисты должны были находиться на крышах, а их рации - работать в режиме ретрансляторов. Идею о захвате расположенных под землей армейских защищенных пунктов управления пришлось отвергнуть, поскольку их захват потребовал бы немалого времени, а оборона - немалых сил. Задачи акции можно было выполнить и при использовании других, более доступных средств связи. Связью в организации занимался никогда не служивший в армии москвич Валера Мечников, обычный инженер-радиолюбитель, белокурый щекастый весельчак, который в свое время лишь благодаря влиятельному отцу не загремел в тюрьму за радиохулиганство. При коммунистическом режиме вторжение голосов самодеятельных любителей в политические телепередачи власти не хотели рассматривать как простую шалость, особенно если такие вторжения происходили намеренно и сопровождались разными скабрезными шуточками. Корсаков сначала полагал, что для Мечникова вся акция - лишь повод учинить радиохулиганство в неслыханных ранее масштабах, а его вояж в Боснию был предпринят в погоне за приключениями. Корсаков не доверял легкомысленным людям, поскольку видел, как легко они забывают то скверное, что им приходится совершить. Мечникова он застал в окружении "фюрера" и поначалу не имел на радиопирата никаких видов, но затем между ними состоялся знаменательный, хотя и очень краткий разговор. Корсаков ожидал "фюрера" по какому-то делу, сидя в теплой комнатке в конторе плодовой станции и безучастно глядя на покрытое снегом поле за окном и за ним - серую щетинистую стену парка. Мечников сидел за столом у окна и чинил чей-то магнитофон. В соседней комнате о чем-то спорили работники плодовой станции. Мечников спросил вполголоса:

– А вам в Боснии где приходилось бывать?

– Сребренице, Горажде, Брчко, Босанско-Грахово... Ну и Сараево, конечно,- ответил Корсаков. А что?

– Лихо,- с уважением произнес Мечников, услышав названия мест наиболее ожесточенных боев.
– Да нет, я просто так спросил. Слыхал от ребят, что вы тоже были в Боснии, а вот не довелось повстречаться. Я-то все больше на одном месте сидел, под Сараево.

– А мне, наоборот, приходилось разъезжать,- подавляя зевок, сказал Корсаков.
– Я числился инструктором, а это значило - куда пошлют. Туда, где спокойно, как-то не посылали.