Кольцевой разлом
Шрифт:
– Понял. Закончим у президента - подъеду,- сказал мэр.
– Мне уже некогда - свяжитесь от моего имени с МВД и ГУВД, потребуйте блокировать Центр силами ОМОНа и СОБРа. Нельзя же оставлять город без защиты!
– Слушаюсь,- ответил секретарь. Мэр прервал разговор и посмотрел в окошко, мимо которого проносились громадные мачтовые сосны. Он испытал то же самое ощущение бессилия, о котором говорили деятели провалившегося путча 1991 года: когда рука вместо того, чтобы ухватить рычаг, приводящий в движение всесокрушающую силу, хватает пустоту, когда все приказы, еще вчера заставлявшие действовать могучий людской механизм, звучат в той же пустоте жалким и нелепым сотрясением воздуха. Однако расслабляться было некогда - перед кортежем уже выросли ворота загородной резиденции. Мэр машинально отметил появившиеся у ворот бронетранспортеры и вокруг них - настороженных спецназовцев в краповых беретах. "Да, тут быстро сработали",- угрюмо подумал мэр. Створки ворот медленно разошлись в стороны.
В огромной четырехкомнатной квартире с высоченными украшенными лепниной потолками царила тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием спящих. Квартира была меблирована богато, но как-то небрежно: казалось, что для хозяев главным являлось наличие в каждой комнате огромных кроватей, на которых сейчас, путаясь в одеялах и простынях, в тяжелом сне валялись люди, мужчины и женщины - где трое, где четверо, а где и пять человек. Шкафы, бюро и столы, шикарные, но безвкусные, модной современной работы, как бы прилагались к этому спальному великолепию
Человек, спавший на спине, вздрогнул и зашевелился, пытаясь с закрытыми глазами натянуть на себя съехавшую простыню. Его тощее тело было все какое-то шишковатое, словно деревянное, и казалось синим, как у утопленника, от многочисленных татуировок. Знаток уголовной символики ни на секунду не усомнился бы в принадлежности тощего молодца к преступному миру, причем, согласно татуировкам, их обладатель относился к довольно авторитетным бандитам. Тяжелое дыхание спящего прервалось, он лязгнул зубами, зачмокал и плюнул в пространство, а затем с отвращением скинул со своей впалой груди руку лежавшей рядом с ним крашеной блондинки. Разлепив веки, татуированный малый уставился в потолок, с видимым усилием пытаясь определить, где он находится. Когда ему это наконец удалось, он шумно вздохнул, почесал гениталии ( спал он совершенно голым), сел на постели и начал озираться, обводя взором многочисленные бутылки, стоявшие там и сям, причем лицо его при этом выражало омерзение. Невзирая на эту гримасу, и капитан Ищенко, и многие другие работники угрозыска с легкостью признали бы в нем бандита по кличке "Акула", получившего в свое время перелом ноги и нескольких ребер при попытке отстоять от вымогателей деньги своего патрона, каковым в те дни являлся Пистон. Позднее Акула примкнул к другой преступной группировке, которая для своих нужд приобрела эту квартиру в центре столицы и накануне устроила в квартире грандиозную попойку с девицами, начавшуюся около полудня. Своего апогея попойка достигла еще засветло - все плясали и топали, а потом завалились с девицами на кровати и принялись смотреть порнофильмы, которых в квартире всего за несколько недель накопилось огромное количество. Далее Акула ничего не помнил. Кряхтя, он поднялся с кровати и по пеплу и окуркам, устилавшим ковер, босиком поплелся на кухню. На кухне царил еще больший беспорядок, чем в комнатах, грязная посуда горой выпирала из раковины, угрожая обрушиться на пол. "Баб надо заставить помыть, а то им только
водку жрать да пялиться",- подумал Акула и открыл холодильник. Сделав это, он пришел к выводу, что вставать раньше всех иногда полезно: в холодильнике еще оставалось несколько банок пива. Акула трясущимися руками откупорил банку и начал жадно глотать ледяную горьковатую жидкость, иголочками газа покалывавшую небо и язык. Затем он поставил банку, из ближайшей недопитой бутылки водки налил граммов сто пятьдесят в ближайший мутный стакан, с минуту постоял неподвижно, подавляя позыв ко рвоте, а затем единым махом вылил водку в рот и тут же принялся лихорадочно ее запивать, схватив банку с пивом. Опорожнив банку в несколько глотков, он обессиленно опустился на табуретку, перевел дух и зычно рыгнул. По всему его телу разлилось приятное тепло, кожа покрылась испариной и невидимый обруч перестал сдавливать мозг. Акула страшно гордился своим умением опохмеляться и всем навязывал свой рецепт - пиво, перемежаемое водкой,- однако большинство его приятелей от этой смеси просто снова валились с ног и затем, с трудом очухавшись, вместо благодарности называли Акулу козлом. Сегодня рецепт вновь не подвел Акулу, и бандит пришел в прекрасное настроение. Впереди его ожидало много приятных вещей: выкурить первую сигарету, выпить еще пива (правда, тут следовало торопиться, пока другие не проснулись), попользоваться спавшей рядом с ним крашеной девицей... Кроме того, у Акулы прорезался аппетит, а под закусь можно было хряпнуть и еще водочки. Акула вскрыл еще одну банку пива, опустошил ее залпом, взял сигарету из валявшейся на столе пачки, прикурил от валявшейся рядом зажигалки и, прихватив последние две банки пива, направился обратно на кровать. Там он некоторое время лежал неподвижно, глядя в потолок и перемежая затяжку дымом с глотком пива. Вторую банку он предусмотрительно засунул под подушку. Несколькими плевками загасив окурок и щелчком отшвырнув его в сторону, Акула повернулся к своей безмятежно посапывавшей соседке и стащил с нее простыню. Обнажилось дряблое, землистого оттенка тело, усыпанное родинками. Девица недовольно замычала, чем несказанно возбудила бандита. Акула уселся на нее верхом и принялся грубо осязать ее жирную плоть, напоминая своими движениями пекаря, размешивающего тесто. Девица вновь замычала, и Акула одним махом сорвал с нее трусы, раздвинул ее ноги и, навалившись сверху, овладел ею. Кровать заходила ходуном, нарушая покой остальных спящих, но Акуле на это было наплевать: им руководило своеобразное чувство долга, вынуждавшее его в определенные моменты жизни совершать определенные действия. Завершив половой акт, Акула слез с кровати и, покачивая эректированным членом, стал расхаживать по комнате, выискивая на полу свои трусы среди прочих предметов одежды. Девица, так и не открыв глаз, что-то пробормотала, повернулась на бок и натянула на голову простыню. Чтобы одеться, Акуле понадобился чуть ли не целый час - правда, в течение этого времени он успел допить последнюю банку пива, поесть на кухне колбасы (хлеба не нашлось), выпить еще водки и закусить красной икрой из початой банки. При этом ему не пришло в голову открыть окно или форточку, и в квартире продолжала царить все такая же духота, на которую Акула, однако, не обращал ни малейшего внимания. Видимо, эта атмосфера была наиболее благоприятна для него с биологической точки зрения - во всякой другой он начинал мало-помалу чувствовать себя плохо, беспокоиться и чахнуть.
На кроватях началось шевеление, послышались кашель, стоны, почесывание, хриплые голоса. Не желая участвовать в суете общего подъема, Акула открыл тяжелую балконную дверь и вышел на громадный балкон, загроможденный разнообразными коробками. В некоторых из них находились безобидные вещи - консервы, спиртное,- но в некоторых хранилось оружие. Такие коробки в случае неожиданного визита милиции было условлено выкинуть с балкона вниз и потом от всего отказаться. Правда, пока до таких крайних мер дело не доходило. В состоянии приятной расслабленности Акула присел на одну из коробок, закурил и между прутьев балконной решетки стал смотреть на улицу. День обещал быть облачным, но теплым, и такое сочетание тоже навевало истому. В квартире буднично забубнило включенное кем-то радио. Однако мало-помалу затуманенные мозги Акулы начали посылать своему хозяину сигналы о том, что в окружающем мире не все в порядке. Несмотря на далеко не ранний час, на окружающих улицах не было ни души, и автомобильное движение тоже полностью прекратилось. Над городом висела недобрая тишина. Акула со своей высоты обводил взглядом серые асфальтовые полотнища улиц и переулков, но не замечал нигде никакого движения. Нечто подобное он видел
в детстве по большим коммунистическим праздникам, но тогда издалека доносились музыка и призывы из динамика, повсюду развевались флаги и группы бодрых прохожих там и сям спешили либо присоединиться к шествию, либо просто в гости. Такого мертвенного затишья Акула в своей родной Москве не видел никогда. Внезапно он заметил над крышами столб черного дыма, поднимавшийся где-то в районе Сухаревской площади, и в тот же миг с той же стороны до его слуха донеслась сухая монотонная дробь, отдаленно напоминающая крик какой-то ночной птицы. Звук показался очень знакомым, и пока Акула мучительно соображал, что бы это могло быть, такой же звук послышался с другой стороны, уже гораздо ближе. Какой-то человек, пригибаясь, перебежал переулок и исчез в подворотне. Напротив, через улицу, возле склада издательства стоял большой крытый грузовик - Акула смутно помнил, что накануне из него перетаскивали пачки книг на склад, однако теперь в издательстве все как вымерло - дверь была плотно закрыта, возле нее не перекуривали сотрудники и народ не сновал, как обычно, туда-сюда. "Праздник, что ль, какой?"- подумал Акула и вошел в комнату, дабы узнать у корешей, какую дату отмечает страна. Он застал странную картину: бандиты и их подруги прекратили одеваться и, оцепенев в самых разнообразных позах, слушали радио. Все лица выражали тупое недоумение.– Э, вы чего?- встревоженно позвал Акула, но на него махнули рукой:"Не мешай!" Он обиделся, но все-таки невольно прислушался.
"...Наши правители во имя собственных своекорыстных интересов пренебрегли волей русского народа к воссоединению. Они готовы видеть свою страну расчлененной и униженной, только бы не делиться властью и теми неправедными доходами, которые эта власть им дает. Одновременно подачки перепадают продажным политикам и средствам массовой информации, с яростью выступающих против любой меры, защищающей суверенитет и величие России..."
– Это что за бодяга?- озадаченно спросил Акула.
– Чего вы ее слушаете?
– Тихо, не мешай!- цыкнул на него его приятель по кличке "Чума".
– Сам лучше послушай. Тут большие дела, похоже, начинаются...
Акула вновь прислушался, напрягая все свои мыслительные способности. Молодой взволнованный голос, порой сбиваясь, продолжал говорить:
"...Власть не имеет воли ни для чего - ни для того, чтобы собрать налоги с новых богачей, ни для того, чтобы прекратить коррупцию и разворовывание ресурсов страны, ни для того, чтобы остановить бандитизм и уничтожить криминально-фашистский режим в Чечне, ни для того, чтобы защитить своих соотечественников в той же Чечне и в других регионах. Эта власть в угоду Западу предала наших братьев в Сербии и готова, пресмыкаясь перед Западом, выдать так называемые перемещенные ценности, на которые ни Германия, ни какая-либо другая страна не имеет никаких прав. Нет времени выяснять, выполняет ли эта власть чей-то антинародный, антирусский заказ или она антинародна сама по себе. Важно одно: нынешняя власть должна быть как можно скорее свергнута, и промедление здесь смертельно опасно. Нет времени ждать, когда это произойдет демократическим путем, тем более что демократические институты сами поражены коррупцией. Украденные у народа деньги щедро закачиваются в избирательную систему и в насквозь продажные средства массовой информации, причем чаще всего подкуп происходит с ведома властей или при их прямом участии. Поэтому мы решили выступить против режима на том поле, где у него нет одностороннего преимущества в виде мешка с деньгами, на том поле, где деньги решают пусть и многое, но не все,- на поле вооруженной борьбы. Мы отдаем себе отчет в возможных последствиях такого шага и принимаем на себя ответственность за все возможные жертвы. Однако еще более тяжкая ответственность лежит на тех, кто равнодушно смотрит на унижение и разграбление своего Отечества, на тех, кто заранее смирился с любым финалом нынешней национальной драмы. Мы беремся за оружие не потому, что нам надоела мирная жизнь - просто в сложившейся ситуации единственным выходом для нас, позволяющим сохранить наше человеческое и национальное достоинство, является вооруженное восстание..."
Из всего сказанного Акула понял только одно - что по радио какой-то мужик ругает правительство. К таким вещам во времена демократии Акула успел привыкнуть. Ему хотелось бы сесть с корешами за выпивку, а не слушать какие-то там выступления, и потому он разочарованно спросил:
– Вы чего, охренели - слушаете какую-то херню? Давайте накатим лучше!
– Ты не врубился, что ли?- раздраженно спросил Чума.
– По радио гражданскую войну объявляют! Это ж обдумать надо!
Ошарашенный Акула притих и вновь прислушался. Голос по радио продолжал говорить - теперь уже о более конкретных вещах:
"...Как я уже сообщил в начале своего выступления, боевыми отрядами нашего движения захвачен центр Москвы. Решаясь на такой шаг, мы понимали, что имеем не много шансов уцелеть. Однако смерть нас не пугает, и мы предупреждаем: все попытки силой отбить захваченные нами объекты будут встречать жесткое вооруженное противодействие, для которого у нас есть все необходимые средства, а главное - решимость.
Большинство наших людей имеет военный опыт, наше выступление тщательно подготовлено, и потому мы сумеем оказать эффективное сопротивление любому силовому давлению. Правительству придется выбирать один из трех вариантов: либо принятие наших условий, либо долгие вялотекущие переговоры и паралич столицы страны, либо полномасштабные боевые действия и разрушение столицы. При этом правительству следует помнить о том, что любые боевые действия вызовут жертвы среди мирных жителей, находящихся в центре Москвы. Мы обещаем принять все меры для обеспечения безопасности этих людей, однако мы не можем организовать их эвакуацию без ущерба для нашей обороны. Нами приняты также меры по поддержанию общественного порядка на захваченной нами территории, по решительному пресечению грабежей, мародерства и иной преступной деятельности. Мы позаботимся о продовольственном и медицинском обеспечении жителей Центра путем использования и организованного распределения запасов, имеющихся в Центре, а также гуманитарной помощи. Постепенно будет осуществляться эвакуация стариков, детей, больных. Однако все гуманные меры могут быть приняты лишь в мирной обстановке, при условии конструктивного обсуждения наших требований. Денежных требований мы не выдвигаем, а если подобные предложения поступят со стороны правительства, то мы считаем излишним их обсуждать. Наши требования носят чисто политический характер: отставка президента и правительства, роспуск Государственной думы, внесение указанных нами изменений в Конституцию и введение временного чрезвычайного управления страной на срок шесть месяцев. Чрезвычайное управление должны осуществлять названные нами люди, которые, однако, не имеют отношения к нашему движению и к нашей акции. Через шесть месяцев в стране должен быть проведен общенародный референдум по вопросу о том, оправдали ли себя внесенные в Конституцию поправки и чрезвычайные меры по управлению страной, проведенные в течение шести месяцев. Сразу после референдума (но не одновременно с ним) проводятся выборы в однопалатный парламент.
Мы отдаем себе отчет в том, что правительство скорее всего отвергнет наши требования, и потому обращаемся к населению страны с просьбой поддержать наши действия в любой доступной форме. Мы обещаем не сдавать захваченную нами территорию, не идти ни на какие сделки и компромиссы. Мы не позволим правительству и его продажным холуям предать забвению, утопить во лжи и болтовне наш ультиматум, выражающий чаяния народа. Да здравствует Отечество!"
Из всей этой мути Акула понял главное: какие-то очень крутые ребята устроили заваруху в центре Москвы и теперь хотят скинуть правительство, а без этого Центр отдавать не хотят. "Молодцы!- восхитился Акула.
– Это какие же бабки срубить можно!" Правда, выступавший говорил, что деньги им вроде бы ни к чему, но Акула как умный человек понял: эта туфта говорилась на публику. А насчет захвата Центра выступавший, похоже, не врал - достаточно было вспомнить и загадочное безлюдье на улицах, и гнетущую тишину, и дым, и странные звуки, представлявшие собой, как теперь догадался Акула, просто-напросто автоматные очереди. "Во дела!"-