Кольцо Фрейи

– Тогда я согласна. – Гунхильда подавил вздох. – После свадьбы я передам Кольцо Фрейи Ингер дочери Горма, жене моего брата, и с ним права Госпожи Кольца.

Она вынула из мешочка сокровище Инглингов, и золотой браслет со сквозным узором в виде листьев, с красными самоцветами в чашечках цветов, заиграл при свете огня. Со всех сторон раздались изумленные и восхищенные возгласы. Гунхильда снова вздохнула и прижала кольцо Фрейи к груди. Ей было жаль расставаться с этой вещью, последней памятью о фру Асфрид. Казалось, вместе с Кольцом Фрейи от нее уйдет и светлый дух богини, что так часто выручал в беде. Но нельзя увозить его из Дании насовсем, ведь в нем заключено благополучие вика Хейдабьор.

Олав подошел к ней и высоко поднял ее правую руку с браслетом, чтобы все могли видеть; торжествующие крики зазвучали сильнее. Гунхильда стояла у очага посреди палаты, между столбов, на которых были вырезаны подвиги Тора; гости Атли Сухопарого приветствовали ее как будущую королеву Норвегии. Олав пригласил Сигурда ярла подойти и торжественно передал ему руку Гунхильды – левую – в знак согласия на ее брак с Хаконом Добрым.

– А ведь это забавно – две королевы Норвегии подряд будут носить одно и то же имя! – воскликнул Олав. – Правда, Сигурд ярл?

– Определенно, в этом можно увидеть волю судьбы! – значительно кивнул тот, пощипывая свою рыжеватую бородку.

Гунхильда отвела глаза. Лучше бы отец не напоминал ей о предыдущей королеве Норвегии, Гуннхильд дочери Горма… и вообще о Горме. Потому что при любом упоминании о Кнютлингах на ум ей приходил Харальд, и тогда болезненная тоска вновь пронзала сердце. Так может вспоминать яркое солнце тот, кто обречен прожить всю жизнь во мраке. Но, как говорил мудрый Горм конунг, что о том тужить, чего нельзя воротить?

Теперь оставалось дождаться Харальда. Обеим сторонам было желательно справить свадьбу здесь, в Бьёрко, где свидетелем ее будет сам Бьёрн Шведский, и тогда никто уже не сможет утверждать, что дочь Горма осталась в наложницах Эймунда сына Сигтрюгга.

Радостный Олав пригласил даже больше людей, чем мог вместить дом Атли Сухопарого при всей его обширности, и беспрестанно предлагал все новые развлечения: воинские состязания, лодочные состязания, бой коней, состязания скальдов. По торгам, пристаням, улицам Бьёрко каждый день ходили зазывалы, оповещая всех имеющих уши о предстоящем радостном событии. Девушки разбирали вещи, приводя в порядок все приданое, залежавшееся в сундуках: сразу после свадьбы брата Гунхильде предстояло отбыть к собственному жениху. Обе мало говорили о предстоящем, и всякий, кто увидел бы этих двух невест, знатных и красивых, каждой из которых предстояло стать королевой, подумал бы, что они мало радуются своей участи. Но дело было в другом: обе понимали, что кровные распри между конунгами не заканчиваются так легко.

– Но неужели Харальд… просто приедет, выпьет на свадьбе и уедет? – однажды спросила Гунхильда, не выдержав наплыва тревожных мыслей. – Примет выкуп за Кнута… и уедет?

– Если он так сделает, значит, это вовсе не мой брат Харальд! – в сердцах ответила Ингер. Она не желала обманывать ни себя, ни будущую золовку. – Никогда еще так не бывало, чтобы люди моего рода хранили своих сыновей и братьев в кошельке!

– Я знаю, – тихо ответила Гунхильда.

Обе они помнили предания о вражде, которая разделяла их рода на протяжении четырех поколений. И о том, сколько мужчин полегло в этой борьбе и было отомщено.

– Это очень кстати, что тебя выдают за Хакона, – добавил Ингер. – Мой отец не захочет воевать с Олавом и Хаконом сразу. Разве что в союзе с Отта кейсаром, но на это все нужно время.

– А что потом?

– Откуда я знаю? Я не пророчица!

Гунхильда помолчала.

– А ты не думаешь… – начала она, отчаянно не желая произносить эти слова, но зная, что это необходимо. Лучше высказать самое страшное предположение заранее, чем молча ждать, пока оно осуществится. – Ты не думаешь, что твой отец… Им нужно, чтобы ваш брак с Эймундом был заключен по закону, ради чести рода. Поэтому пока свадьбы не было, моим родичам ничего не грозит. И Харальд приедет, и будет сидеть на свадьбе, и подтвердит хоть при самом Одине, что отдает от имени отца свою сестру в жены Эймунду при таких-то условиях… А когда все закончится, ему уже ничто не помешает искать мести! Ведь если он убьет Эймунда до свадьбы, ты останешься наложницей викинга, как они говорили, и это опозорит род. А если Эймунд умрет после свадьбы, то ты останешься законной вдовой молодого конунга… ну, наследника конунга. А это совсем другое дело, и потом ты сможешь выйти хоть за… за того же Хакона.

– У Хакона уже будет жена! – Ингер нервно усмехнулась. – Ты тоже об этом думала…

– Ты согласна, что так может быть?

– Да! Если я хоть немного знаю моего отца и брата Харальда, именно так они и думают! И так они и сделают!

– Но как же быть! – Гунхильда вскочила с сундука, на котором сидела, и заломила руки.

– Я могу придумать только одно. – Ингер продолжала сидеть, глядя перед собой. – Свадьбы не будет. Скажем… придумаем что-нибудь. Что тебе приснился вещий сон.

– Почему мне?

– Потому что тебя посещает Фрейя. Что этим летом нельзя справлять свадьбу, боги не желают. Твой отец послушается воли богов. Мы все уедем в Хейдабьор. За зиму можно успеть договориться с Отта кейсаром. Ну, принять христианство, если так уж надо, пообещать платить ему эту несчастную церковную подать… Да и не так уж плохо быть христианским королем, даже Харальд это понял.

– Это выход. Но как же ты? Без свадьбы ты останешься наложницей, и если у тебя родятся дети, их будут дразнить детьми рабыни!

– Имея за спиной таких союзников, как Хакон и Отта, можно добиться настоящего примирения. Все-таки Эймунд хорошо сделал, что убил того гада. А я… лучше я буду считаться наложницей живого Эймунда, чем вдовой мертвого. Я не хочу, чтобы он умер ради моей чести!

– Ничего не выйдет, – раздался от дверей мужской голос.

Обе девушки обернулись: увлеченные разговором, они не заметили, как в женский покой вошел Эймунд и встал у порога.

– Ничего не выйдет, моя дорогая, – повторил он, прошел внутрь и обнял Ингер, вставшую ему навстречу. Гунхильда еще раз отметила про себя, как хорошо они подходят друг другу: почти одного роста, оба светловолосые, красивые, они, казалось, были созданы богами из одного и того же куска дерева. – Ты уже однажды спасла мне жизнь. Этого достаточно, позволь теперь и мне себя показать. Я не собираюсь выкупать свою жизнь ценой твоей чести. Мы справим свадьбу, и я буду сам защищать и свою жизнь, и свою жену. Но мне приятно, что ради меня ты готова на жертву!

С этими словами он нежно поцеловал ее в кончик носа, и сердце Гунхильды пронзила острая зависть. Как бы ей хотелось, чтобы тот, кого она любила, вот так же обнял ее и так же открыто мог выражать ей свою любовь, нежность и преданность.

– Но я не позволю вам, девушки, так низко оценивать мою доблесть и удачливость! – Эймунд с усмешкой повернулся к сестре. – Почему ни одна из вас не предположила, что это я убью Харальда? Я не такой уж никчемный воин, в прошлый раз мне просто не повезло.

Гунхильда грустно покачала головой.

– Это у тебя ничего не выйдет. Я точно знаю одну очень нехорошую вещь. Не говорите никому. Но Харальда убьет его собственный сын. А ты ведь ему не сын?

– Надо у матушки спросить, – по привычке пошутил изумленный ее словами Эймунд. – Откуда ты это взяла?

– Ингер знает откуда. Меня посещает Фрейя…

***

Время тянулось рывками. Гунхильда томилась, всем существом желая скорее увидеть Харальда, и поэтому каждый день напрасного ожидания тянулся долго-долго; но когда она вспоминала, что может последовать за его появлением… Сердце обрывалось от ужаса, и казалось, что время летит стрелой и все это случится уже вот-вот! Ей слышался лязг клинков, глухой стук меча о щит, яростные возгласы и крики боли; перед глазами мелькали видения дерущихся мужчин, она видела лицо Харальда, напряженное, раскрасневшееся, свирепое, искаженное гневом и полное жажды убийства. С Ингер они больше не говорили об этом, но, судя по тому, какой беспокойной и неприветливой была невеста в дни перед свадьбой, ей мерещилось все то же. За кого из противников они боялись больше? Ингер хотя бы уже сделала свой выбор, а для Гунхильды любой исход был непоправимой бедой. Она уже потеряла Кнута. Еще одна потеря – Харальда, Эймунда, отца – грозила разрушить весь ее мир.