Кольцо Фрейи

При каждом звуке открываемой двери, шагов, голосов Гунхильда вздрагивала и оглядывалась, боясь и надеясь, что долгожданный гость прибыл. Но первыми Харальда увидели Олав и Эймунд. За ними прислали от Бьёрна конунга: оказалось, что Харальд уже приехал, но не на Бьёрко, а на Адельсё.

– Этот старый тролль принял его у себя в доме как гостя – моего врага! – возмущался Олав по возвращении. – Меня, своего родича, он не принял, а моего врага принял! Да кто он Бьёрну, этот Харальд!

– Он ему сын одного из самых могущественных конунгов Дании, – с улыбкой отвечал Эймунд. – Бьёрн не хочет, чтобы мы поубивали друг друга и заодно подожгли его вик. Он же сам сказал и поэтому взял с нас всех клятву, что мы не будем разбирать свои обиды на его земле.

– Наш конунг очень мудр! – усмехнулся Торгест Стервятник. – И учится на ошибках.

Как рассказал девушкам Эймунд, Бьёрн конунг вообще не хотел допускать Харальда в свою страну, пока здесь остается Олав, ибо помнил, чем кончилась такая же встреча с его братом Кнутом. Но Харальд на это ответил, что в случае с Кнутом в раздоре виновен не он, а люди Олава, и вот этого последнего Бьёрну не стоило допускать в страну, если он не желает раздора.

Олав еще долго возмущался тем, что его родич Бьёрн выказал предпочтение не ему, а сопернику, но это решение и впрямь было вызвано мудростью и осторожностью старого конунга. Бьёрн вовсе не хотел, что в его вике, среди торговых складов, кораблей и ремесленных улочек, разыгралось сражение между двумя кровными врагами. И надежнее всего было предотвратить это, разделив врагов проливом, пусть и не слишком широким.

Только на свадьбе Эймунда Гунхильда наконец увидела Харальда – ради этой свадьбы он и приехал, и только в этот день единственный раз ступил на серый камень острова Бьёрко. Он явился последним, когда все прочие гости уже собрались и сидели за столами, и привел с собой десять хирдманов без оружия – в этом был и намек на приезд Кнута, укоряющий Олава, и вызов, и выражение собственного бесстрашия. Только у самого Харальда имелся меч у пояса, ибо явиться на люди без меча ему, представителю рода конунгов, было почти так же неприлично, как без штанов.

Принимая в гостях трех человек королевского рода, Атли Сухопарый устроил на своем помосте для них особый стол: в середине сидел жених, рядом с ним Олав, как ближайший родич, а для Харальда было оставлено место по другую руку Эймунда.

Ингер сидела в середине женского стола, Гунхильда рядом с ней. Обе нарядные, в тонких льняных сорочках со множеством пышных складок, в цветных платьях, с золотыми украшениями, с волосами, уложенными на затылке в пышные красивые узлы, они были прекрасны, как богини, и гости то и дело бросали на них восхищенные взгляды. Варинги Бьёрна конунга знали толк в красавицах! Вот только обе были бледны и молчаливы, да и Эймунд, в красной шелковой рубахе и тщательно причесанный, мог выдавить лишь весьма напряженную улыбку.

Гунхильда не сводила глаз с дверей, ожидая Харальда, и, когда он появился, когда она увидела издали его светловолосую голову, возвышающуюся над всеми, кто пришел с ним и его встречал, ей стало жарко, ее пронзила дрожь, в ушах зашумело. При входе в дом знатного гостя встретила фру Дейрдра и сам Атли. Харальд принял рог, отпил, что-то сказал в ответ на приветствие, потом Атли проводил его в палату. Гунхильда не сводила с него глаз, но он прошел мимо, даже не глянув на женский стол, и остановился перед очагом, ближайшим к почетному столу. К счастью, это было довольно близко, Гунхильда могла хорошо видеть и слышать его.

– Прежде чем мы сядем за стол и выпьем свадебное пиво, мы должны сделать еще кое-что! – сказал Харальд, уперев руки в бока и глядя на Олава. Тот невольно встал. – Мой брат Кнут был предательски убит в этом доме твоим человеком. Я знаю, что Эймунд сын Сигтрюгга убил негодяя, отомстив тем самым за брата своей будущей жены. Я признаю, что у него есть такое право. Никто из моего рода никогда не хранил братьев в кошельке, и я не принял бы виру за смерть моего брата ничем иным, кроме крови убийцы. Но сейчас я требую виры не за смерть моего брата, которая отомщена, но за обиду, что это убийство совершено человеком из твоей дружины, Олав сын Кнута. Пока эта обида не выкуплена, никакие договоры, в том числе брачные, между нами невозможны.

– Это требование справедливо, – согласился Олав, заранее предупрежденный людьми Бьёрна, что Харальд его выдвинет. – Я признаю… что обида твоему рода пришла из рядов моей дружины, – ему было тяжело выговорить эти слова, но он сделал над собой усилие, – и должна быть выкуплена. Прошу, прими от меня это обручье в качестве виры.

Он вышел из-за стола и приблизился к очагу с другой стороны; теперь его и Харальда разделяло яркое пламя. Оба отступили на шаг назад и вынули мечи из ножен. Гунхильда невольно стиснула руку Ингер; пальцы невесты были холодны как лед. Обе они столько раз видели это самое в своем воображении – их родичи-мужчины напротив друг друга, кровавые отблески пламени на обнаженных клинках, – что сейчас перестали дышать. Сердце замерло в жутком ожидании: а вдруг они сейчас бросятся друг на друга?

Олав снял с запястья правой руки широкий золотой браслет, надел его на конец клинка и над огнем протянул клинок Харальду. Харальд в свою очередь поднял руку с мечом, концом клинка снял браслет с меча Олава и только после этого взял его в левую руку и надел на свое правое запястье. Никак иначе эта вира не могла быть получена: передав ее обычным образом, из рук в руки, они признали бы, что их связывают отношения кровной мести, и тогда договор между ними и свадьба родичей стали бы невозможны. Но клинки мечей и пламя разорвали эту связь, позволяя тем не менее выплатить виру. Теперь на пути к примирению не было внешних препятствий, и Харальд наконец обернулся к женскому столу.

Гунхильда снова содрогнулась, пытаясь поймать его взгляд, но он посмотрел только на свою сестру и кивнул – не улыбнулся, никак не выразил радость от того, что видит ее.

Ингер встала и вышла к очагу. Эймунд тоже подошел – в красной шелковой рубахе с отделкой из серебряной тесьмы, с тщательно расчесанными волосами, он выглядел непривычно серьезным и едва мог улыбнуться.

– Я, Харальд сын Горма, сына Хёрдакнута, конунга Дании, – начал Харальд, взяв девушку за руку, – при свидетельстве всех этих свободных и достойных людей отдаю мою сестру, Ингер дочь Горма, в жены этому мужчине, Эймунду сыну Сигтрюгга, сына Кнута, конунга Южного Йотланда. От своего отца и матери она получает приданое, состоящее в хороших мехах, крашеных одеждах, серебряных кубках, медных блюдах и прочей утвари. В случае развода это имущество возвращается к ней, как и свадебные подарки от мужа. В случае ее смерти бездетной это имущество возвращается в наш род. В случае ее смерти после рождения детей это имущество переходит к ее детям.

– Я, Эймунд сын Сигтрюгга, сына Кнута, беру в жены эту женщину, Ингер дочь Горма, – ответил жених. – И плачу за нее выкуп: вот этот меч.

Из-за спины его вышел хирдман и вынес на вытянутых руках меч в ножнах. На поверхность навершия и перекрестья были набиты тонкие полоски красной меди, латуни и серебра, что создавало строгий трехцветный узор. Переливаясь при свете огня, они придавали оружию вид сверкающей драгоценности.

Харальд взял меч и извлек из ножен: на клинке возле рукояти имелось клеймо, указывающее на лучшую мастерскую Рейнланда.

– Этот меч зовется Синий Зуб, – сказал Эймунд. – Ему уже очень много лет, еще дед мой Кнут добыл его в Стране Франков. Это самое лучшее сокровище из тех, которыми мы владеем, и я отдаю его на выкуп за то, что отныне будет дороже всего в моем доме – моей жены Ингер дочери Горма.

Ингер слегка улыбнулась, польщенная: чем выше стоимость выкупа, тем больше чести невесте и ее роду, а Эймунд прямо заявил, что отдает за нее самое дорогое из родовых сокровищ.

Лицо Харальда несколько смягчилось: он оценил и качество меча, и желание Эймунда оказать честь Кнютлингам.