Кольцо Фрейи

Тень упала на лицо Горма, и он быстро повернулся. Перед ним был человек-гора – страшный, огромный, залитый кровью, с занесенным над головой мечом. Вздыбившиеся волосы вились над головой, будто грозовая туча.

Горм привычно вскинул щит, принимая страшный удар; треснуло дерево, щит раскололся до умбона. Конунг шагнул вправо, ударил мечом – и отличный франкский клинок начисто отсек противнику левую руку. Но берсерк будто не заметил! Удерживая оружие в правой, он пнул нижний край Гормова щита, освобождая оружие, и снова ударил. Брызнули звенья кольчуги, тяжелый клинок, рассекая ключицу, глубоко вошел в тело. Горм упал навзничь и уже не видел, как воины добивали воющего берсерка. Над ним раскинулось огромное, ярко голубое небо с быстро бегущими облаками, и он вдруг различил в них фигуры прекрасных всадниц. Вспышка света ударила по глазам – юная Тюра в радостном порыве протянула к нему руки. И поле боя, залитое кровью и заваленное телами, вдруг оказалось где-то далеко-далеко внизу…

Сбив строй и лишь иногда оборачиваясь, чтобы отогнать наиболее ярых преследователей, норвежцы отходили к кораблям. Датчане наседали со всех сторон, но, измотанные и израненные, не спешили класть головы. Харальд сорвал голос, пытаясь за всеми уследить и всех направить, куда надо. Он видел, что из четырех вождей остался единственным на поле.

И тут его внимание привлек крик позади:

– Смотрите, дым! Усадьба горит!

Глава 18

– Сюда идут норвежцы! – В грид ворвалась служанка с вытаращенными глазами.

Ингер и Гунхильда разом вскочили, а в грид уже валила толпа челяди, оставшейся в усадьбе.

– Норвежцы! Идут сюда! – К ним устремился управитель, напуганный, как и все прочие. – Хозяйка, надо уходить!

– Но где же конунги?

– Идет сражение!

– Но разве… норвежцы уже прорвались?

– Нет, это другой отряд, они пришли в обход поля! Не похоже, чтобы они участвовали в сражении, они не ранены, и все у них в порядке.

Гунхильда и Ингер переглянулись. Такого они не ожидали.

– Много там людей?

– Человек двадцать!

– Да что ты, Грим, все пятьдесят! – загомонили вокруг.

– Бежим! – Ингер схватила Гунхильду за руку и потащила к выходу.

– Но постой, может быть, нам запереть ворота и отбиваться? Здесь крепкий частокол!

– Кто будет отбиваться? Мы с тобой разве что, остальные тут глупые бабы да рабы! Даже если раздать им топоры, разве они смогут отбиться от настоящих хирдманов? А если те выломают ворота бревном? Или закидают нас горящими стрелами, тут все загорится, и мы окажемся в ловушке!

Ингер была права, и Гунхильда больше не спорила. Толпа челяди устремилась наружу вперед них. За воротами они разу увидели вражеский отряд, спешащий сюда через пустошь: человек тридцать, и шедший впереди показался смутно знаком.

– Я помню того человека! – подтвердила Ингер, бросив взгляд в ту сторону. – Он приезжал с Сигурдом!

– Точно! – на бегу подтвердила Гунхильда, лучше знавшая Сигурдову дружину. – Это Эгиль Паук, я его хорошо помню.

– Чего ему тут надо?

– Вон они! – долетел до них голос Эгиля, словно отвечавшего на этот вопрос.

Копьем в руке он указывал на двух женщин перед воротами, одну в синем плаще, другую в красном.

Хакон конунг имел целью не только отомстить Кнютлингам и Инглингам. Не собираясь терпеть славу одураченного, он вознамерился любой ценой раздобыть хотя бы одну из отнятых у него невест, а если получится, то и обеих. Только здесь он узнал, что у Горма в гостях новоявленные родичи – и вероломный Олав, и его дочь. С одной стороны, это увеличивало силу, с которой норвежцам предстояло столкнуться, но с другой, давало возможность рассчитаться сразу со всеми обидчиками и захватить дочь или невестку Олава, не предпринимая плавание до фьорда Сле.

Увидев перед собой большое, хорошо вооруженное и сплоченное войско вместо нескольких конунговых и хёвдинговых дружин, Хакон понял, что ему, возможно, и не удастся пройти к усадьбе. И тогда он выделил три десятка человек одному из бывших спутников Сигурда, Эгилю Пауку, и послал его к Эбергорду с задачей захватить женщин. Едва ли Горм оставил много людей в усадьбе, собираясь встретить врага почти у ворот, а разогнать челядь труда не составит.

Эгиль Паук не просто помнил окрестности усадьбы – он знал в лицо обеих ускользнувших от Хакона невест. Да и любой бы сразу понял, где они, когда из ворот усадьбы выбежала напуганная толпа – две женщины в ярких нарядных одеждах выделялись в толпе серых и бурых рубах, будто цветы на груде золы. Одна из них, с женским покрывалом на голове, была в синем платье с красным хенгероком, а другая – с белым худом и в синем плаще. Они будто нарочно постарались, чтобы норвежцам было легко их узнать.

– Вон они! – рявкнул Эгиль, указывая копьем. – Обеих! Взять обеих! Но не повредить, иначе конунг убьет вас!

– Врассыпную! – взвизгнула Ингер, когда увидела, что норвежцы бегом устремились к ним.

Даже в этот тревожный миг у нее хватило ума сообразить, что ловить сорок женщин поодиночке гораздо сложнее, чем всех вместе. Гунхильда вырвала у нее руку и со всех ног кинулась к лесу. Туда же через ближний выгон устремились и другие – бежать в открытое поле, где было святилище и курганы, или к морю, где кипело сражение, не имело смысла. Как подхваченные ветром листья, неслись они по широкой тропе к опушке, а за ними топотали норвежцы, издавая негодующие восклицания. Кто-то из женщин постарше уже запыхался и повалился в жухлую траву, но на них никто не обращал внимания. Простых рабынь можно переловить и потом, но целью конунга были две знатные женщины. А их красные и синие платья было хорошо видно издалека, на фоне жухлой травы и полуоблетевших деревьев.

Гунхильда давно сошла с тропы и влетела в лес так далеко от Ингер, как только могла. Она поняла, что ловить будут именно их. Служанка могла бы затаиться где-нибудь и спастись, но не она.

– Вон она ты! – Кто-то выскочил перед ней из-за ствола.

Гунхильда подалась в сторону, будто испуганная лань, но тут же узнала Кетиля Заплатку. Нищий тяжело дышал, распространяя еще более сильную вонь, чем обычно. За ним стояла его дочь.

– Давай скорее! – Без лишних слов он кинулся к Гунхильде и, как ей показалось, попытался схватить за горло, но он всего лишь расстегнул золоченую застежку ее плаща и набросил его на плечи своей дочери. – И это давай! – Он содрал с головы Гунхильды худ из белой шерсти на льняной подкладке, с шелковой отделкой, и тоже бросил дочери.

Злюка тут же нахлобучила его на свои жидкие волосы, а Гунхильда с трудом убрала от лица свои, совершенно перепутанные.

– Теперь бежим! – Кетиль схватил Гунхильду за руку своей заскорузлой ладонью и потащил за собой.

Как ни неприятно ей было его прикосновение, она не имела сил противиться. Увлекаемая нищим, она успела заметить, как Злюка, прикрыв лицо ее белым худом и придерживая у горла синий плащ, бежит в противоположную сторону. Из-под плаща виднелся подол серой обтрепанной рубахи, да и ростом и статью она уступала дочери конунга, но едва ли у людей Хакона сейчас будет время и возможность все это заметить. Бежала Злюка так резво, что они просто не успеют ничего разглядеть, кроме знакомого сине-белого пятна между стволов.

– За нее не бойся, она уведет их подальше, а потом бросит одежду, отведет глаза и спрячется! – на ходу оглядываясь, утешил Гунхильду Кетиль, хотя, честно говоря, она сейчас боялась за себя и за Ингер гораздо больше, чем за Злюку.

– А как же Ингер? – крикнула она, на ходу уворачиваясь от бьющих по лицу веток и стараясь не поскользнуться на мокрых гниющих листьях.

– Всякому своя судьба! Твой брат велел мне поберечь тебя, и я сделаю это!

Гунхильда мельком подумала, что если бы Эймунду пришло в голову повторить просьбу перед битвой, он скорее поручил бы заботам Кетиля свою молодую жену. Но Эймунд, наверное, забыл давно об этом человеке, который тем не менее считал, что его долг за спасение от виселицы еще не выплачен.