Кольцо Сатаны. (часть 2) Гонимые

— Мы обязаны, — кричал он, — во что бы то ни стало выполнять планы, подписанные великим вождем и полководцем, товарищем Сталиным! Мы должны рассчитывать только на имеющийся контингент заключенных. И пора подумать о таком режиме, при котором дольше сохраняется способность к работе у добытчиков золота! Отсев в команды инвалидов достиг критической цифры! С кем будем работать, хотел бы я вас спросить… — и тянул короткопалую руку в сторону полковников Сперанского и Вишневецкого. — Я самым решительным образом предупреждаю, что вы оба понесете ответственность за работоспособность личного состава лагерей!..

Говорили, что начальник Севвостлага сидел на совещании, опустив голову. Быть может, вспоминалась ему судьба предшественника, полковника Гаранина, чья патологическая жестокость не знала границ, а расстрелы и вообще гибель десятков тысяч заключенных в 1937–1938 годах были оценены двумя орденами. Но вспоминался и финал. Гаранина все же отстранили, а спустя какое-то время нашли далеко за Аркагалой труп с двумя дырками в черепе…

Да, странная и страшная жизнь у колымских чекистов! Похожая на переход по болоту, где надо расчетливо прыгать с кочки на кочку, а при малейшей ошибке можно и уйти с головой в трясину.

В начале сорок третьего на Колыме вовсе не оказалось хлеба. Корабли везли аммонал, горючее, горное оборудование, запасные части, но не продукты. Шли с конвоем военных судов через враждебные воды пролива Лаперуза, в пределах видимости их сопровождали японские военные корабли, над ними летали самолеты японских камикадзе.

Подобно засыпающим муравьям люди едва копошились в забоях. Остановилось строительство колымского шоссе от Аркагалы на Артык и Усть-Неру уже на Индигирке. Там тоже было и золото, и свинцово-оловянные руды. Через эти места должна была проходить дорога в Якутию — сухопутная связь Магадана с Якутском.

Но когда это будет, если нет хлеба?

И вдруг в поселках появился… белый хлеб. Настоящий ситный — пышный, ароматный из муки высшего сорта! По карточкам, конечно. Кое-где белый хлеб стали выдавать и в лагерях — золото требовало.

Это была американская мука. Ее везли через Тихий океан. Путь был много длинней, чем из Находки в Нагаево, но безопаснее, морские суда шли, огибая Камчатку, из международных вод прямо в свои, территориальные.

В эти дни Морозов поехал на очередное совещание в Магадан. В Берелехской долине стояла не очень страшная зима с морозами около сорока градусов, а такой мороз при полном безветрии считался благодатью. Над долиной висел плотный туман, откуда он брался, объяснению не поддавалось. Снег, выпавший с большим опозданием, так и лежал непереметенный, целомудренно-чистый. Туман мешал летчикам переправлять самолеты. Армада за армадой облетала Колыму где-то северней. Фронты требовали поддержки, бои шли, не стихая. Немцы отступали в одном месте, наступали в другом, сражались с какой-то фатальной обреченностью. Сводки Совинформбюро стали более пространными. Наши наступали, и этого было довольно, чтобы уверовать в победу.

Магадан встретил Сергея неприятной сырой оттепелью. И тоже туманом. В крохотном кабинете Михаила Табышева было накурено, душно, через открытую форточку в комнату вползал холодный пар. Табышев обнял Сергея, спросил о домашних делах, вдруг ударил себя по лбу и, схватив бумагу со стола, громко объявил:

– Сергей Иванович, ты же в лидеры вышел! Мужики, вот сводка по урожайности. Сусуман всех обошел, даже прибрежных. Двадцать три тонны капусты с каждого гектара! А метеослужба считает Сусуман вторым, после Оймякона, полюсом холода. Боженко, ты в своем Сеймчане, на благодатном месте, и едва двадцать тонн собрал. Старик, подтянись! Да и наша Дукча что-то не блещет. Впрочем, об этом поговорим завтра, начальство до пяти часов занято. Пошли ко мне, братие, семинар начнем с утра.

Жил он в пятиэтажном доме на улице Сталина, у него с женой были две комнаты, еще в двух — соседи, какой-то нелюдимый майор, «мешком стукнутый» — по характеристике Михаила Ивановича. Кажется, он ведал одной из городских тюрем и, естественно, о должности своей помалкивал.

Табышев вполголоса жаловался коллегам:

– Я здесь, как инфузория на стеклышке под микроскопом. Слежу за каждым своим словом. А сосед — за мной. Не жизнь, а малина, тишина гробовая. Долго с таким соседом не выдержишь. Но терпим, куда же денешься? Даже улыбаемся друг другу…

Жена Табышева была сноровиста, нрава веселого. Она тоже провела в Эльгене пять лет, выдержала и осела в Магадане. Стол накрыла мгновенно, и все на нем было соблазнительно, все заморское, дивное, либо незнаемое, либо забытое.

– Так, — глухо сказал Боженко. — Значит, связь с капитализмом налажена. Смотрите-ка, а они, оказывается, и хорошую колбасу еще не разучились делать! А это что? Фарш? Убиться можно, какой запах! И кофе! Его едят, сосут или пьют? Забыл начисто!

В те месяцы Магадан жил почти полностью на заморских харчах. То, что выдавали здесь по карточкам, на трассу еще не дошло.

– К нам идет только спирт, — вздыхал эльгенский агроном Савельев. — А вся закусь оседает здесь. Вчера пошел на рынок: ну, как при НЭПе, глаза разбегаются. И торгуют юнцы, такие шустрые, франтоватые, ой-ё-ёй! Спросил одного, оказывается, морячок, с теплоходом ездит на ту сторону. Папа устроил, даже школу велел бросить, когда такой фарт. Его через год-другой раскулачивать придется.

– Попробуй, займись! Они два раза съездят на тот берег — и уже денег девать некуда. Не подступишься, да еще папа сам когда-то раскулачивал, порядок знает.

– Кое-что перепадет и на трассу. Два ледокола работают в бухте, колют метровый лед у самого пирса. И два транспорта подходят оттуда. Моряки возят, что душе угодно, их там принимают, как родных, вот и нагружаются, как только можно. Средняя школа в городе полупустая. По согласию родителей бросают — и в плавание, по блату, конечно. Новая элита создается в обществе. Ну, кому что, как говорится. Нам интересно другое. Со дня на день привезут семена, учитесь разбираться в сортах и названиях, чтобы прокола не допустить. Говорят, что из Аляски, северные формы.

– Пришел его благородие, — тихо сказала Тоня и кивнула на дверь.

– Пригласим соседа? — спросил Табышев.

– Не пойдет, — сказала Тоня. — Вы вот тут о здравии людей беспокоитесь, а он — за упокой. О чем с ним говорить?

Михаил Иванович вышел. Из прихожей раздавалось «бу-бу-бу». Вернулся обескураженный.

– Не хочет. Боится, конечно. Расспросов, подначек, а то и встречи с кем-то из бывших подопечных. Было бы предложено. Они сами себя из общества выделили на десятилетия.

Уходили от Табышевых поздно, спали агрономы мало. Но на совещание пришли разом и выглядели свежими.

У агрономов нашлось, что сказать. Говорил и Морозов, напирал на необходимость полного сбора навоза по принципу: сколько привезут, столько и овощей получат. Так они делают в Сусумане. И успешно. Просил подтвердить эту зависимость приказом по Главку. А в заключение высказался по делам тепличным, попросив привезти из Приморья для совхоза десяток-другой пчелосемей: опылять огурцы в теплицах. Посмеялись, но, подумав, согласились. Ведь тепличницы опыляют огурцы вручную — сколько цветов, столько раз в них сунуться надо. И все-таки много пустоцветов. Пчелы опыление проделают куда лучше.