Колесо Фортуны

– И много там таких мудрецов?

– Мудрых всегда немного.

– А почему о них не знают в Европе?

– По невежеству. Предрассудки ученых ничем не лучше предрассудков церковнослужителей.

– Откуда же эти ваши мудрецы черпают свою мудрость, власть над телом и духом? Вступают в союз с демонами?

– Демоны, черти, джинны существуют в сказках.

Человек сильнее сказок - он их создает.

– Но чем же занимаются, в конце концов, ваши мудрецы? Творят чудеса?

– Чудеса принадлежат сказке. Сказки в действии на Востоке показывают некоторые факиры. Это и есть то, что вы называете фокусами, ваше величество.

– А вы? Что показывали вы?

– Несколько опытов, обнаруживающих силу человеческого духа.

– Боже мой, говорите вы как будто ясно и вместе с тем так туманно... Разве нельзя это объяснить какнибудь нагляднее и проще? Говорят, все гениальное просто.

– Гениальность - всплеск волны. Но волны бывают только на поверхности. Мудрость бездонна.

– Должно быть, я слишком начиталась европейских философов, чтобы постичь восточную мудрость. Мне, как Фоме неверному, нужно увидеть самой и даже пощупать...

Почему вы не показали свои опыты нам, при дворе?

– Вам было не до моих манипуляций, ваше величество.

Екатерина испытующе посмотрела на Сен-Жермена, но в лице его не было ни тени усмешки или иронии.

– Теперь я смогла бы выбрать время.

– Очень сожалею, ваше величество, но это невозможно. На рассвете я уезжаю.

– А если я попрошу вас задержаться?

– Я принесу глубочайшие извинения и - уеду.

В Париже меня ждут неотложные дела.

Екатерина прикусила губу.

– Я считала французов более галантными.

– Я не называл себя французом.

– Кто же вы?

– Правильнее всего сказать, что у меня нет национальности.

– У каждого человека есть национальность.

– У меня их много. В древней Элладе я был эллином, в Риме - римлянином, во времена Шекспира - англичанином...

Екатерина переменилась в лице.

– Не пугайтесь, ваше величество, я - не сумасшедший. Считайте сказанное шуткой.

– Вы странно шутите, граф, - опасливо присматриваясь к нему, сказала Екатерина.
– Ну хорошо, оставим это... Вы возвращаетесь в Париж. Как бы я хотела побывать там! О нем так много рассказывала моя гувернанткафранцуженка.

– Вот почему вы так свободно говорите по-французски?

– Этим я обязана госпоже Кардель. И - чтению...

Много бы я дала, чтобы увидеть своих кумиров-философов. К сожалению, такое путешествие исключается моим положением. Со стороны оно может казаться привлекательным - увы!
– я стала теперь царственной пленницей. Так что вы можете посочувствовать мне, граф...

Екатерина взглянула на Сен-Жермена, но тот сочувствия не проявил.

– У меня есть и более грустный повод желать поездки в Париж. Даже долг. Там умерла моя мать...

– Да. Я знавал вашу матушку, бывал в ее салоне.

Герцогиня была незаурядной женщиной, только ее исключительная энергия так и не нашла себе применения.

И конец ее был печален - она умерла в нужде.

– Вы хотите сказать - в долгах?
– вспыхнула Екатерина.
– Я заплатила ее долги.

– После смерти герцогини. Это было полезно уже только вам, но не ей.

– Вы говорите дерзости, граф, - сухо сказала Екатерина, - но я объясняю их незнанием. В то время я находилась в полной зависимости от императрицы Елизаветы, а она не была щедра по отношению ко мне.

– Сожалею, ваше величество, что коснулся столь щекотливого дела. Чтобы снова не совершить оплошности, разрешите мне откланяться?

– Подождите, граф, я хочу задать вам еще один вопрос... Вы покидаете Россию. Какие впечатления вы увозите с собой?

– Довольно пестрые, ваше величество.

– А именно?

– Я предпочел бы не говорить о них. И что вам до мнения частного лица? При вашем дворе столько иностранных послов. Их мнение важнее.

– Официальное мнение не всегда диктуется впечатлениями, его чаще определяет политика. Частное лицо может быть беспристрастнее. Вы светский человек и, как очевидец, можете повлиять на общественное мнение.

– Я не собираюсь влиять на общественное мнение.

– Но вы бываете в салонах и при дворе, не так ли?
– Граф поклонился. Не станете же вы молчать, если вас спросят об увиденном? Так вот представьте, что вы сейчас в каком-либо парижском салоне и рассказываете о своем путешествии в далекую Россию...

– Парижские салоны, ваше величество, не охраняются снаружи и внутри вооруженными до зубов гвардейцами.

– Вы их боитесь?

– Я ничего не боюсь, ваше величество. Просто сказанное мною снова может вызвать ваше неудовольствие - без надобности для меня и без пользы для вас.

– О, тогда тем более мне следует услышать, что вам не понравилось в России. Императрица должна знать, что не нравится иностранцу в ее державе.

– России я не знаю и имел в виду не державу, а лишь события минувшего месяца в Петербурге.

– Говорите, граф, говорите! Мне очень важно знать это. И не бойтесь огорчить меня - я готова выслушать самую горькую правду, - сказала Екатерина и улыбнулась милостиво и поощрительно.

– Когда повелители говорят, что они готовы выслушать самую горькую правду, это означает, что они с удовольствием выслушают любую неправду, лишь бы она была приятной.

– Вот вы снова сказали дерзость. Как видно, вы невысокого мнения о монархах. Но я пускаю это мимо ушей и докажу вам, что русская императрица - исключение из составленного вами правила.

– Буду рад убедиться в том, ваше величество. Прежде всего, я должен сделать вам комплимент - заговор был так хорошо организован, что переворот совершился быстро и без всяких жертв.

– Принять ваш комплимент, граф, означает признать, что я организовала заговор, чтобы свергнуть императора и захватить власть. Но я вовсе не искала власти и не создавала заговора! Это было народное восстание против тирана. Приемля престол российский, я лишь покорилась воле народа, избравшего меня.

– Тем хуже, ваше величество. Из этого следует, что пока действовал народ и было безвластие, все обходилось без крови, но как только вы вступили на трон, произошло это ужасное событие...