Колесо Фортуны

А что касается ятаганов, то есть кинжалов, так они не у всех. Больше таких, что с сохой или просто с кнутом - скот пасут.

– Вон оно что! Басурмане-басурмане, а и у них, выходит, люди есть.

– Есть, есть, Домна Игнатьевна. Люди всюду есть...

Исчерпав темы светской беседы, Домна замолчала, и спицы в ее руках замелькали еще быстрее.

– Как ловко у вас получается!
– сказал Сен-Жермен.

– Теперь-то где уж, - полыценно улыбнулась Домна.
– Смолоду я куда ловчее была, прямо горело все в руках... А давай-ка, батюшка, я тебе чулки свяжу?
– осенило ее.
– Без похвальбы скажу - чулки я вяжу знатные. С виду неказисты, зато теплые, как печка. Покойный барин мой, царство ему небесное, он смолоду все в стражениях был, ну и застудил ноги вчистую. Бывало, в непогоду прямо криком кричит. И обувки никакой носить не мог все ему жало да резало. Только мои чулки и надевал. Круглый год их носил, и зимой и летом. Даже со двора в них езживал...

– Спасибо, Домна Игнатьевна, ноги у меня пока не простужены, а путешествовать в одних чулках затруднительно. Да и некогда уже. Я ведь попрощаться заехал.

Подорожная в кармане, утром в путь.

– Видно, как в гостях ни хорошо, а дома лучше. Далеко ли тебе до дому-то?

– Тысячи две. Да мне еще к приятелю завернуть надо, а версты здесь не мерянные, может, и все три тысячи верст наберется.

– Я, батюшка, на тыщи эти считать не умею. Дале, как до Новгорода?

– В Новгороде не бывал, но, думаю, дальше. Много дальше.

– Страсть какая!.. Мне бы тоже уехать в пору. Домой. У нас ведь в Бежецком не то, что тут. Такая благодать, такая тишина... Бывало, благовест к вечерне за десять верст слыхать... Только теперь и ехать некуда.

Чужое все.

– Зачем же ехать? Разве здесь вам плохо?

– А что хорошего, коли никому не нужна?

– А Грегуару? Я не видел его с мая месяца. Разве он так переменился?

– Перемениться не переменился. Только теперь и дома не ночует, когда-никогда забежит. Вот я и сижу день-деньской, как пес на цепи, пустой дом сторожу. А он все там отирается...

Сердито поджав губы, Домна Игнатьевна ткнула спицей за спину, в ту сторону, где находился Зимний дворец.

– Вы этого не одобряете?

– Кто мое одобрение будет спрашивать? Я за него боюсь.

– Чего же бояться? Грегуар теперь - как это у вас говорят?
– пошел в гору, обласкан императрицей.

– То-то и есть, что в гору... Чем выше влезешь, тем больнее падать. А ласка да таска, они завсегда в обнимку ходят...

– Почему обязательно ожидать дурного? Никому плохого Грегуар не делает, и ему не станут. У него, повидимому, и врагов нет.

– Про врагов не знаю. Больно он добер, вся душа нараспашку. Я хоть и не родная мать, а почитай, как родная - своей грудью вскормила, у меня на руках вырос. Оттого и душа у меня болит, как он надолго куда заподенется все беда какая чудится. Вот и ноне. Давеча Алешка забегал - нет ли Григорья? Во дворце его спрашивают, а нигде сыскать не могут. Куда он в эту пору мог запропаститься? Глухая ночь на дворе...

В дверь громко и резко застучали. Домна переменилась в лице, схватила двусвечник и заспешила в прихожую. Оттуда донеслись мужские голоса, топот и крик Домны Игнатьевны. Сен-Жермен бросился туда. Навстречу ему четверо солдат несли на плаще неподвижное тело, в котором только с трудом можнобыло узнать Григория Орлова. Мундир его был грязен, изорван в клочья, сквозь дыры видны были кровоподтеки, лицо превратилось в окровавленную, вспухшую маску. Побелевшая Домна, не сводя с него глаз, крестилась и приговаривала:

– Мать пресвятая богородица, что же это? Кто же это? Накликала... Сама беду накликала!

Сзади шел худенький юный унтер-офицер.

– Живой?

– спросил Сен-Жермен.

– Был живой, - сказал передний солдат.
– Куды его?

– Сюда, сюда несите...

Домна Игнатьевна распахнула дверь в спальную.

Солдаты переложили Григория на кровать, он замычал от боли, но глаз не открыл.

– Кто его так?..

Унтер-офицер кивнул солдатам, те вышли.

– Кто - не знаю, - сказал унтер, - а нашли мы его избитого и без шпаги на берегу Фонтанки. Кругом ни души. Он было очнулся и сказал: "Дом Кнутсена знаешь?

Снесите туда. Я - Орлов"... Вот мы и принесли... Я-то ведь его знаю. Только, кабы не сказал, нипочем не узнать...

Сен-Жермен склонился над Григорием, послушал дыхание и сердце.

– Пьяный, поди?
– спросила Домна Игнатьевна.

– Нет, вином не пахнет.

Сен-Жермен вышел в прихожую, что-то сказал своему лакею, тот бросился на улицу, вскочил на козлы ожидавшей кареты, и кони с места рванулись рысью. Граф вернулся в спальню, достал из кармана какой-то флакончик, поднес к носу Григория. Лицо его передернулось, он пошевелился, отстраняясь, но граф не отодвигал флакончика. Григорий с усилием выдохнул воздух и открыл глаза. Взгляд его был мутен и бессмыслен, но сознание возвращалось к нему, он глубоко вздохнул, перевел взгляд и узнал Сен-Жермена.

– Саго padre, - с трудом шевеля вспухшими губами, проговорил он.
– Ну, сл,ава богу...

Он облегченно расслабился, закрыл глаза, передохнув, снова открыл их, обвел взглядом стоящих над ним графа, Домну и унтер-офицера и так же, еле шевеля губами, спросил:

– Это ты меня принес?

– Мои солдаты. Я только первый увидал, как вы там лежали. Мы пикетом по берегу Фонтанки шли.

– А сам кто таков?

– Измайловского полка унтер-офицер Новиков.

– Молод ты для унтера...

– Так я только с двадцать восьмого июня унтер...
– смутился Новиков. Когда государыня к нашим слободам подъезжала, а вы впереди бежали, я на часах у подъемного моста стоял и без всякой команды мост опустил. Меня за это в тот же день и произвели... Вы меня не помните, а я вас хорошо запомнил.

– Ничего, жив буду, я тебя вспомню... Мамушка, подай шкатулку за изголовьем... а ты, унтер, снимай шапку... Только с солдатами поделись...

Новиков оскорбленно выпрямился и даже отступил на шаг.

– Я хотя унтер, господин капитан, но обижать себя...

Я... мы не из корысти. Из человеколюбия... Как полагается по христианскому долгу...

– Я не за христианство тебе денег даю, за солдатскую выручку... Тебе не надобно, солдатам пригодятся - пускай выпьют за мое здоровье... А на языки замок повесят. Чтобы об этом случае никому ни гугу!..

Новиков поколебался и подставил треуголку, в нее со звоном высыпались серебряные рубли, которыми была набита шкатулка.

– Как же ни гугу?
– сказал Новиков.
– Надо розыск вчинить, арестовать, кто вас так...

– То-то они тебя ждали. Теперь ищи ветра в поле.

– Так я в крайности за лекарем сбегаю. Тут во дворце небось есть.

– Ни в коем разе!
– сказал Орлов.
– Никому ни слова!.. Понял? Ну, ступай, Новиков, я тебя вспомню...

Держа в охапке потяжелевшую треуголку, унтерофицер вышел, Сен-Жермен сбросил кафтан, засучил рукава сорочки.

– Домна Игнатьевна, нужны полотенца и горячая вода...

– Кто вас так отделал?
– спросил граф, раздевая избитого.

– Грабители напали... А я не дался... Вот и...