Колесо Фортуны

Последние пузырьки энтузиазма и надежд лопнули, на лице режиссера отпечаталось полное равнодушие.

– Вообще-то мы собирались домой.

– Вот по дороге и подбросьте меня в Ганыши.

И теперь лицо режиссера не дрогнуло.

– А номера? Как же без номеров ехать?

– Подъедем к отделению, может, утрясем как-нибудь.

Егорченко выслушал, покрутил головой, но "под личную ответственность" Кологойды разрешил взять номера.

Преодолев изрытый, раздолбанный выезд, "Волга" распласталась в шуршащем полете над асфальтом.

– Что ж вы мало у нас гостевали?
– спросил Кологойда, усаживаясь так, чтобы видеть в зеркальце лицо режиссера.

– Или Чугуново не понравилось?

– А что в нем хорошего?
– сказал режиссер.
– Захолустная дыра!

– Нормальный райцентр, по-моему, - сухо и внушительно сказал архитектор и повернулся к Кологойде: - Я, собственно, свои дела закончил - побывал у вашего начальства, Степана Степановича... Насчет обгорелой коробки в Ганышах.

– Помещичьего дома? А что с той коробкой?

– Утилизировать надо бы. Художественной ценности она не имеет, поэтому Госстрой не может взять ее под охрану. А я проверил - фундамент прекрасный, стены нигде не осели, не растрескались. Пока еще вполне можно восстановить и устроить колхозный дом отдыха, например. Место здоровое, красивое - река, лес...

– Место хорошее... И что Степан Степанович?

– Сказал "подумаем, посоветуемся"... В общем, ничего не сказал. А жаль. Добротная коробка - это ведь наполовину готовый дом. И зря пропадает.

– Да...
– покивал головой Кологойда и повернулся к режиссеру: - А вы ничего интересного не нашли в нашем Чугунове?

– Что в нем может быть интересного?
– Лицо режиссера выражало одно презрение.
– Базар, козы?

– Ну козы как козы... А в музее вы были? Не в каждом райцентре есть музей.

Лицо режиссера не дрогнуло.

– Музей! Это же красный уголок, а не музей. Плакаты, фотографии...

– Да, - повернулся к Кологойде архитектор.
– Экспозиция, то есть выставленные экспонаты, действительно не представляют интереса, хотя в запаснике кое-что любопытное есть. Ну, это общая беда многих музеев...

А знаете, какой самый привлекательный там экспонат?

Директор.

– Что в нем особенного?
– сказал режиссер.
– Обыкновенный фанат.

– Вы неправы, Олег!
– сказал архитектор.
– Это очень знающий, интересный человек.

– Точно, - подтвердил Кологойда, откидываясь на спинку сиденья, голова - что надо!

Нет, или они сверхловко притворяются, или никак в эту историю не замешаны. Директор, конечно, голова, но тут он маху дал - видно, киевлянам то кольцо - до лампочки...

– Вообще-то я, - небрежно сказал режиссер, - надеялся натолкнуться на какой-нибудь любопытный сюжет, поэтому и набился в извозчики Игорю Васильевичу. Чтобы заснять хотя бы одночастевку. Ну, какое-нибудь происшествие или рассказ о выдающемся человеке.

– И что, нема?
– Режиссер только хмыкнул в ответ - Я там не знаю, может, особо выдающихся и нет...

А все-таки живут же люди.

– Я вас прошу... Какие там люди?..

Вася Кологойда не страдал уездным патриотизмом и про себя не так уж высоко ценил Чугуново, понимал, что есть города и получше, но критику его считал прерогативой жителей и не любил, когда всякие заезжие свистуны, ничего и никого не зная, пренебрежительно через губу говорят о нем.

– Всякие люди, - сказал Кологойда.
– Взять хотя бы того же директора музея.

– Что это был бы за фильм? Директор с одним экспонатом, директор с другим экспонатом? Это же статика! А кинематограф - весь движение, развитие действия...

– А какие картины вы снимали? Может, и я видал...

– Разные, - ответил режиссер, но не назвал ни одной.

Снял он всего несколько одночастевок, и пока хвалили их только коллеги, которые снимали такие же фильмы и ждали от него ответной хвалы. Последнее время я снимал для телевидения. Главным образом концерты.

Песни, танцы, в общем, эстраду...

– Ага! Ну раз вы специалист по этому делу, вы мне и объясните... Телевизора у меня нема, бо и хаты еще нема. Да и смотреть особенно некогда: служба, то-се...

Ну, у хозяйки есть, смотрит она все подряд, пока программа не кончится. Иной раз и я глаз кину... Так я хочу вас спросить, что это за мода такая пошла? Раньше както оно было не так: артист или там артистка стоят, смотрят на тебя и поют. Получается вроде они для тебя поют. Ну, одни просто поют, другие еще и переживают.

Но, в общем, все видно и все понятно. А теперь ну никак не могут они на одном месте устоять! Только запел - и пошел... Туда, сюда, между деревьев там, столбами или еще чем-нибудь.

– Как вы не понимаете, - снисходительно сказал режиссер.
– Тем самым создается настроение, особая атмосфера лиризма, проникновение в исполняемое произведение...

– Так я ж и говорю, что не понимаю...
– Архитектор, еле заметно усмехаясь, оглянулся на Кологойду.
– Когда танцоры бегают, прыгают - тут все понятно: у них специальность такая - ногами работать. А певице зачем?

Тем более иной раз имеется угрожаемость членовредительства. Вот я видел, как выступала одна, заслуженная или даже народная. Глотка у нее будь здоров. Ну, она там ходила в разные стороны и пела, а потом показывают горбатый мостик из березовых жердей и как она на тот мостик взбирается, а потом с него спускается. И поет.

Когда настоящий мостик через речку, я понимаю: над речкой, особенно вечером, здорово голос разносится. А тут никакой речки нет, стоит мостик прямо на полу, и артистка зачем-то на него дряпается. А дамочка она солидной комплекции и в возрасте... Дряпается она, бедолага, на тот мостик и поет, только видно, что думает она не про то, что поет, а про то, как бы не загреметь и не переломать себе руки и ноги...

Архитектор, посмеиваясь, искоса наблюдал за наливающимся краской режиссером.

– Вы не понимаете специфики кино, - раздраженно сказал режиссер.
– Это вчерашний день искусства, когда артисты стояли, как столбы, на одном месте.

– А если они слоняются как неприкаянные или мечутся как угорелые, - то уже, значит, день сегодняшний?

– Зритель консервативен, - поучительно сказал режиссер, - он привык к чему-то и хочет, чтобы ему постоянно давали то, к чему он привык. А искусство не может стоять на месте, оно развивается. У каждого художника своя точка зрения, он по-своему видит и изображает мир...