Колесо Судьбы

Я разобрал остальные вещи. Все было на месте: заговоренная куртка (заговоры еще держались, но ослабли наполовину), кошелек с пятью флоринами, расписка из дома Латура на тысячу флоринов (должны набежать проценты), кольцо наследника Ниена и даже кожаные перчатки – мои пожитки возвращались без единой утраты.

Я успел натянуть на руки кожаные перчатки, когда дверь отворилась. И мне показалось, что в комнату вошла Лара. Только Лара из моей давней юности – до всех бед, войн и смертей. Лара, которой еще не минуло пятнадцати. Девочка-подросток в темном колете и в брючках в обтяжку, в накинутом на плечи подбитом мехом плаще. Вместо нарядной сорочки под камзол она надела темную рубаху из тонкого сукна. Волосы ее были стянуты в тугой узел на затылке и перевиты несколькими кожаными ремешками, чтобы удобнее было прятать под дорожной шляпой. Юная Лара смотрела на меня во все глаза, будто видела впервые. С любопытством и – как мне показалось – с некоторым разочарованием. Оно и понятно – нелепый худой тип в серых тряпках прислужника и в кожаных перчатках, а на ногах нелепые тапки. Девушка улыбнулась. Глаза у нее были не Ларины, совсем нет, зеленоватые, с темной обводкой по радужке. Глаза моего брата Лиама.

– Привет, дядюшка, – сказала Лара, и я понял, что передо мной дочь Лиама и Лары, моя племянница Диана.

Ну да, конечно, она видит меня впервые, как и я – ее. В тот день, когда я покинул Ниен, она мирно спала в своей кроватке под пологом из виссона в замке Ранулда Толстобокого.

– Так это ты стала моим поручителем! – Я был восхищен дерзостью этой девоньки.

Нет, не Лара внесла за меня залог. Боль, не физическая, но почти непереносимая, заставила меня содрогнуться с головы до ног.

– Именно я! – А вот звонкий голос походил на голос Лары.

– Какой неожиданный ход.

– Как видишь, кто-то помнит о тебе, Кенрик Магик.

Сама не ведая, она нанесла мне еще один болезненный удар. Я повернулся к моему палачу:

– Да, чуть не забыл, когда я приду к Дому с тремя циферблатами, кого мне спросить? Потому что меня могут не понять, если я такую рань попробую звать палача.

Я помнил его имя и титул, но мне хотелось, чтобы он назвался вновь. Не знаю, зачем. Может быть, я пытался преувеличить свою беспамятность и беспомощность.

– Спроси магистра Раниера. Тебя пропустят в любое время.

Часть 2. Диана

Глава 1. Смерть короля. Год назад

Я обожала летние месяцы в Элизере. Во-первых, здесь никому до меня не было дела – после завтрака иди, куда хочешь, делай, что хочешь, нянька моя обычно дрыхла весь день или вязала огромные шерстяные носки, которые потом складывала в ящик комода. Все, что от меня требовалось, – это являться к обеду и ужину. Но где-то на мое двенадцатое лето бездельный отдых с купаниями и беготней стал меня тяготить, а на тринадцатое – и вовсе уже раздражал.

Кузены мои, Эдмунд и Эдгар, были намного меня младше, то есть совсем сопливая мелюзга, хотя обращаться к ним я должна была «ваша милость». Погодкам шести и пяти лет полагалась отдельная нянька и постоянный присмотр охранника-магика. Тогда как мне в мои тринадцать можно было делать все что угодно. Угодно мне было влюбиться какого-нибудь парня из свиты принцев, но подходящего красавца не наблюдалось. Все вокруг были либо намного меня младше, либо старше лет на тридцать, а то и более.

К исходу лета приезжал в Элизеру мой дед Эддар, король Ниена. В народе кликали его Славным, но я так думаю, что больше подошло бы ему прозвище «Счастливчик». В самом деле, ему постоянно везло: он уцелел в войне с Игером, не погиб, не был ранен, сохранил и город, и титул, а затем отстроил порушенное, постепенно прибрал к рукам западные маноры, которые не поддержали Ниен в войне Драконова когтя. И далее Счастливая Судьба всегда была с ним: его сын Эдуард, Первый наследник, женился на дочери короля Виена, та родила ему замечательных сыновей. Кстати, кузен мой Эдуард, как выяснилось, был лишен Дара магиков, а у Эдгара Дар имелся, но слабенький. Что для наследников Ниена великое благо, потому что сильный Дар магика смущает и заводит не туда – так объяснила мамочка, когда попыталась запретить мне учиться азам магического искусства. То есть наотрез запретила, еще и ногой топнула. Так что все мои способности, – какие есть от рождения, ну там фонарик магический зажечь, вызнать след, еще не остывший, или подслушать, что говорят этажом выше в кабинете у деда, – фантомы в виде совиных чучел я выучилась создавать неподражаемо. Но об этом чуть позже.

«Она вполне могла бы достичь третьего уровня», – слегка шепелявя, уговаривал летним вечером короля Эддара старикан Крон.

Крон был сед, морщинист; стоял и ходил, опираясь на посох. Но мне всегда казалось, что он изображает бессилие, что на самом деле он бодр и проживет лет до двухсот, так долго жили в древности магики Дивных земель – я об этом вычитала в одной из дядиных книжек.

«Ее мать считает, что девочке вообще не нужно магичить», – отозвался дед.

«Лара просто боится. Скорее всего, за себя. Поступает так, чтобы проще было сладить с девчонкой».

«Спорить с Ларой я не стану».

Так они и порешали мою Судьбу – этого мне не надобно, а что надобно, им лучше меня известно.

Порешать-то порешали, но остановить меня было не так-то просто. Если что мне взбредет в голову, я семь железных посохов собью, семь пар железных башмаков изношу, а своего добьюсь. Не хотят учить – сама постигну.

В Элизере было полно книг по магии, которые сюда привозил в пору своей юности дядя Кенрик, да так и оставил их в замке – но не в библиотеке, а в своей комнате, которую после его отъезда никто больше не занимал. Ее иногда прибирала Гала, внучка Марты, она и впустила меня в эти запретные покои. Все здесь было закрыто серыми чехлами из грубого холста, будто пеленами для мертвых, большой стол из мореного дуба на толстых резных ножищах, был заставлен бронзовыми чернильными приборами, непонятными макетами, стеклянными запыленными чашами. Книги выстроились на полке плотно друг к дружке – в кожаных переплетах, темные, почти черные, с когда-то золотыми, а теперь стертыми буковками на корешках. Я вынимала их из ряда с превеликим трудом, перелистывала, пробовала читать, но мало что понимала.

Самой загадочной была книга с желтыми, почти коричневыми листами, на языке, мне неизвестном. Думаю, это был даже не язык, а какой-то шифр, заголовок у книги состоял из одного слова из пяти букв, оно было вытеснено на кожаном переплете, и когда-то вызолочено, но теперь от позолоты почти ничего не осталось. На четвертой странице обложки можно было разобрать знак – семь кругов, и между ними какие-то записи. Нетрудно было догадаться, что книга эта принадлежала магику седьмого круга. Седьмой круг – это самый высший, это такой магик, который любого может раскатать в лепешку, а потом порезать на мелкие полоски одной совей магической силой.

В ответ на мои расспросы, почему дядя Кенрик уехал и не возвращается, старая Марта лишь тяжело вздыхала и пододвигала ко мне блюдо с румяными булочками, со снежной обсыпкой сахарной пудрой.

– Никакой он не магик больше, потому и сбежал, – однажды заявил толстяк Джон, ведавший доставкой припасов в Элизеру. – Боится, что его расшифруют. Ему много лет назад вогнали в руки Персты Судьбы. После этого он мог только плеваться комками черной магии. Потому и сбег.

– Вранье это все! – горячо вступилась за Кенрика Марта.

– Правда, но лишь наполовину, – уточнил Френ, из которого обычно было слова не вытянуть.

Да и общался он все больше не с людьми, а с лошадьми на конюшне и собаками на псарне, и вообще всяческих разговоров прислуги на кухне избегал.

– А ты докажи! – азартно выкрикнул Толстый Джон.

– Будь бы Кенрик Магик здесь, он бы превратил тебя в огромную крысу, – предрек Френ.

Когда все разошлись, я побежала на конюшню к Френу. Он как раз чистил шкуру Красавчику. Этот немолодой жеребец был его любимчиком. Он его мыл особым составом и выезжал каждый день, чтобы тот не застаивался.

– Что случилось с дядей Кенриком, скажи… – попросила я. – Ведь Красавчик – его конь. А Руж – его пес. Когда ты с ними болтаешь, то всегда поминаешь имя Кенрика, я слышала.

Чтобы задобрить Френа, я принесла с кухни несколько лучших морковин, почищенных и вымытых, для его любимца, будто Красавчик был не жеребец, а ребенок трех лет от роду.

Френ внимательно осмотрел копыта Красавчика, все четыре, потом выпрямился, похлопал жеребца по морде. И наконец произнес шепотом:

– Про то мне не велено никому говорить. Магистр Крон запрет наложил.