Коллекционер дождя

***

В сентябре 1989 года, выступая в Лионе перед своими коллегами-физиками, Андрей Дмитриевич Сахаров сказал о XX веке: «Это был век двух мировых войн и множества так называемых «малых войн», унесших множество жизней. Это был век многих вспышек невиданного в истории геноцида… И все-таки, когда мы думаем о двадцатом веке, есть одна характеристика, которая для меня кажется невероятно, необычайно важной: ХХ век – это век науки, ее величайшего рывка вперед. Развитие науки в ХХ веке проявило с огромной силой ее три основные цели, три основные особенности. Это наука ради науки, ради познания. Наука как самоцель, отражение великого стремления человеческого разума к познанию. Это одна из тех областей человеческой деятельности, которая оправдывает само существование человека на земле».

Лавируя между луж по дороге домой, я вспомнил давний и случайный разговор с новоявленным мессией, одним из тех, которых я без счёта насмотрелся на своем веку. «Я говорю свое решительное НЕТ современной науке», – заявил он мне. Я не знаю, на какой эффект от своих слов он рассчитывал, потому что я задал ему совсем простой вопрос: «А сотовому телефону говорите своё решительное ДА?». Он растерялся немного, совсем ненадолго. «Сотовый телефон у меня совсем простенький, без наворотов. Не как у всяких разных».

Сложно было о чём-то разговаривать дальше с этим христосиком, он был столь же трогателен в своей простоте, как та женщина, чей ребенок так мало плакал, что его и за ребёнка то считать было нельзя.

Было около двух ночи, когда я пришел домой. Запах дождя, травы, листьев вместе со звуками и шорохами ночи вливался в открытое окно. Завтра, которое почти превратилось в сегодня, мне предстояло ещё многое сделать. Не бог весть что, но лучше бы поспать немного, если получится. Если получится…

***

Она позвонила вечером на другой день, чтобы выразить свою благодарность.

– У меня всё в порядке дома, – сказала она.

– Я рад за тебя, – сказал я.

«Дай то бог…», – подумал я.

Ей ещё долго предстоит быть отверженной, если она решится быть с людьми, а не замкнётся в своей болезненности, и в своем одиночестве. Ей придется платить по самому большому счету за то, что другим будет даваться без труда.

За право работать, иметь семью, мужа, детей. Ей будет очень сложно доказать совершенно очевидные вещи – даже то, что не вызовет ни малейших сомнений в спорах между другими людьми. Ей, как Чарли Чаплину, предстоит пройти по канату, подвешенному между небоскребами. И маленькие обезьянки ненависти и страха, кривотолков и пересудов будут преследовать её со всех сторон. И много ещё чего будет её преследовать. Ей самой придется первой признать за собой право видеть мир по своему, так, как его не видит никто, быть может. Поверить в себя, поверить, что без неё мир неполон. Потом, быть может, в неё смогут поверить другие.

Ненависть всего одного человека может изуродовать внутренний мир не очень уверенного в себе человека до неузнаваемости. Но, быть может, ей повезёт больше, и однажды она встретит того, кто её полюбит. И мир, который сегодня ей кажется таким холодным, жестоким и бездушным, станет маленьким, хрупким и требующим её внимания и защиты.

Остановиться, оглянуться

– 1-

Рано с утра Герман Давыдов со своей женой Еленой поехали на рынок. Была суббота, нужно было купить много всего и разного на Новый год, и на Рождество – словом, на все праздничные дни. Должны были прийти какие-то гости, в том числе и сестра Елены, и они старательно обходили торговые ряды, стараясь ничего не упустить.

Конец ознакомительного фрагмента.