Коло Жизни. Книга Четвертая. К вечности

– Долго я буду после Коло Жизни в дольней комнате?- спросил я, тем не менее, не уточняя судна и имени Отца. Ведь я знал до моего вступления на Коло Жизни не позволительно называть будущее свое имя, имя Отца, величание судна. Родитель сказал так нарочно, судя по всему, желая тем самым подтолкнуть, утвердить меня к выбору печище Димургов.

– Ты, вероятно, восстанавливаться будешь долго, так как слишком утомлен, мой любезный,- молвил Родитель, и, не мешкая отключился.

И я сей миг застонал, точно Он был подключен к моему естеству, которое не имело внутренних органов, а дыхание, обоняние, вкус, осязание осуществляло всей плотью, мясом как сказали бы люди, и потому обладало такой наполненностью, яркостью и сочностью. Еще пару бхараней и появившиеся в помещение три яркие искры: золотая, рдяная и красная отразившись в его стенах, обернулись моими старшими братьями, таковыми обобщенно мне дорогими.

Вежды, Седми и Велет прибыли в своих замечательных венцах, обряженные все как один в серебристое до лодыжек сакхи без рукавов и с квадратным вырезом горловин. Днесь не только у Димурга, но и у иных братьев ушные раковины, мочки были усыпаны сапфирами; васильково-синего, фиолетового и черных цветов, в надбровных дугах просматривались проколы. Так, точно братья жаждали всем своим видом показать собственную родственность и связь с Першим и единожды мной.

– Наша бесценность,- мягко протянул Вежды, и в темно-бурой радужке его глаз блеснула такая теплота и нежность, переплетенная с тембром его бархатистого баритона.- Наконец все закончилось. И вскоре боль сойдет, и появятся силы. Пусть по первому малые, но кои даруют возможность тебе дойти до Коло Жизни. Только днесь ты поколь не двигайся. Родитель велел нам быть особенно внимательными в отношении тебя, понеже ты слишком обессилен. Посему, прошу тебя, наш милый, не свершай никаких движений. Мы все сделаем сами.

Вежды неспешно ступил к гарбху, и единым взмахом левой руки вытряс из перст серебристый, струящийся плащ. А Седми и Велет меж тем принялись снимать все еще удерживающие мои конечности широкие серебристые полосы. И стоило перстам братьев коснуться моей измученной плоти, как я сызнова застонал.

– Больно! Больно!- послал я им с таким огорчение, что братья тотчас убрали руки от меня.

– Потерпи наша драгость,- вкрадчиво произнес Седми. Его глас всегда приносил мне силы, когда я находился в людской плоти. И теперь он будто глоток свежего воздуха придал мне бодрости.- Днесь надобно потерпеть, но это будет последняя боль. Как только мы очутимся на пагоде в дольней комнате, боль иссякнет, останется всего-навсе слабость.

– Почему вы пришли втроем?- вопросил я, жаждая понять, с чего это явились сразу три моих старших брата.

– Потому как за младшим, всегда приходят старшие,- прогудел певучим, объемным басом Велет. Он ноне был при самом малом своем росте. И даже таковой разнился мощью с братьями.- Так положено. Мы все время приходим втроем за нашим младшим. Не важно какое судно, какую печищу, имя выбирает он, або наш брат всегда ощущал как желанен, сейчас и всегда в любой из печищ Всевышнего. А мы дотоль ждали твоего рождения на четвертой планете в пагоде, поелику до начала того процесса маковку увел Мор, зинкурат Воитель, а...

Только я не дал закончить брата, договорив за него сам:

– А кумирню Асила Усач.

– Да, наш любезный малецык,- согласно заметил Велет и резким движением сорвал с левой руки и левой ноги полосы.

И в тоже мгновение Седми освободил правые мои конечности от пут. Кажется, вместе с полосами братья сорвали с меня и плоть, потому как я громко застонал... кричать уже не было сил.

– А!...а! больно...больно,- додышал я однозначно с обидой.

Так как могут огорчаться младшие... Младшие коих вельми любят старшие. Скажем так избалованные, за неженные, капризные младшие. Этим самым огорчением я незамедлительно вызвал значимую досаду в лице самого старшего, Вежды.

Брат гневливо зыркнул на Седми и Велета и не скрываемо недовольно, что позволял себе весьма редко, молвил:

– Бережнее. Бережнее, что вы, впрямь, так грубо.

Определенно, это было не грубо. Хоть и резко. Просто я так устал от боли, что жаждал, абы меня пожалели... Абы меня кахали, ласкали. И братья так и поступали. Осторожно, заботливо Седми и Велет подсунули перста, одни перста под мою голову и стан, да легохонько приподняли. Так, вроде я ничего совсем и не весил, а Вежды меж тем подстелил подо мной расправленное полотнище плаща. Все с той же нежностью они обернули мою плоть в материю плаща, натянув на голову капюшон, прикрыв долгими полами нижние конечности, словом спеленав меня. Шелковисто струящаяся материя плотно облепила мое естество и тем самым погасила боль. Ибо все то время, что братья меня в нее оборачивали, я продолжал стонать и жаловаться Вежды на грубость. А он продолжал досадовать на Седми и Велета, требуя от них мягкости.

Просто -напросто я устал от боли, потому и расслабился, позволил себе те стенания, хотя все же мог сдержаться. Но днесь мне хотелось ощутить заботу старших. Тех, кого я так любил, кто был так дорог, разлука с которыми допрежь душила меня своей смурью и кручиной.

Запеленав в плащ, Вежды поднял меня на руки, нежно прижав к своей груди, а Седми стоящий по левую от него сторону поправил мою голову, притулив щекой к его сакхи, точнее не столько щекой, сколько обвитой подле материей плаща.

– Уберите преграды,- властно молвил Вежды, таковую необоримость, могущество я впервые слышал в его голосе. Ведь старший брат всегда был мягок в обращении с младшими. Очевидно, сейчас в нем правило главенство и забота над самым меньшим средь Богов, самим меньшим и дорогим, мной.

Седми не мешкая вздел вверх левую руку и кончики его тонких, долгих пальцев замерцали переливами света, а по молочной коже лица стала перемещаться россыпь багряных искорок. Миг и точно из всего его тела вырвалось огнистое сияние, приправленное пурпурными остроносыми брызгами. Оно в доли секунд сосредоточилось мощным комком подле ладони брата, а после тем мощным светящимся лепестком, оттолкнувшись от своего начала, ринулось вперед, и срыву вклинилось в одну из стен помещения. Вроде покатой волны свет оплеснул стену и оставил на ней и на соседних золотые, мельчайшие, рыхлые мятешки. Разом набухли данные мятешки и точно переспелые овощи выкинули из себя во все стороны языки пламени, которые двигаясь лишь по поверхности стен, внедрились в саму структуру камня. Очевидно, только для того, чтобы бхарани спустя и сами каменные стены распались на крошечные частички да осыпались вниз, очистив от каких преград пространство пред нами.

А на меня тотчас глянул голубой небосвод, и плоть лица, не прикрытого плащом, облизало дуновение ветра. Так, что дотоль из-за плотности материи я дышавший всего-навсе плотью лица, вздохнул более глубоко.

Тишина.

Меня поразила царящая округ нас тишина. Не слышно было не то, чтобы людской жизни, наполненной визгом автомашин, сирен, криками толпы, грохотом устройств. Не слышно стало даже жизни животного мира, насыщенного не только воплями зверей, перекличкой птиц, но и жужжанием многообразного мира насекомых, тех самых, чьими Творцами слыли мой Отец и брат Темряй.

– Почему так тихо?- шевельнув губами поспрашал я.

– Зов, выброшенный тобой из пирамидального комплекса прошелся звуковой волной по планете до соседних построек и убил все живое в трех верстах от эпицентра,- негромко ответил Вежды, и плотнее прижал меня к себе, как самую большую ценность, каковую боялся обронить.- Мой милый, сейчас мы отправимся к пагоде,- добавил брат,- потерпи. Ибо это будет твоя последняя боль.

– Хочу увидеть Землю, последний раз,- тихо шепнул я.

И Вежды ласково мне улыбнулся, заглянув вглубь моих все поколь не имеющих цвета и формы очей, слегка кивнув. Немедля Седми и Велет взялись за его плечи. Первый, как старший за левое, второй, как младший, за правое. И Боги, мягко оторвавшись от пирамидального навершия храма, взлетели вверх. Их долгие серебристые сакхи степенно колыхали полами, а по их поверхности переливались всеми цветами радуги, поигрывающие, желтоватыми кончиками, лучи звезды Солнце. Центрального тела системы, горячего газового шара, удерживающего обок себя все остальные тела Солнечной системы.

Я неспешно повернул голову влево, вернее это ее повернул Седми, абы мне было видно расстилающуюся под нами планету. Светло-коричневые покрывала песка легкими изгибами стлались по пространству планеты, иноредь на них просматривались невысокие взгорья. Местами по взъерошенному полотну тех точно только, что насыпанных барханов малой рябью струился песок. Наблюдались то кособоко вырубленные вершины, то лишенные пологости макушки, ершисто глазеющие своими многогранностями вверх. Также резко, ибо братья поднялись много выше, выступила массивная бурая долина по краю, будто приправленная красными полосами почвы, окруженная слева зелеными вздутиями густой поросли деревьев и окаймленная голубой полосой извилистой реки. Плотность оземи нежданно много увеличившись прикрылась дымчатой завесой бело-голубого неба на горизонте и я понял, что братья мгновенно переместили меня в новую местность...