Колодец времени - книга исторических поэм

Прямо по Проне к холму подошла тьма монголов густая,

Глядя угрюмо на крошечный город, поднялись на берег.

Русских велел Хушитай всех собрать и убить за строптивость.

Вывели челядь тиуна, их семьи, рабов и приблудных.

Мещерякам волю дал Хушитай проявить тут ретивость

В мстительных и кровожадных расправах бессудных.

Над полыньёй стылой Прони склоняли их поочерёдно.

Первым тиун из Рязани, что князем слыл здесь, был зарублен.

Всем он обиды простив, гордецом принял смерть принародно.

Каждый, кто близок был с ним, то есть русский, был так же загублен.

Так совершилось отмщенье сынами Мещерского края

За бесконечных грабёж, поругание капищ и рабство.

Зла непомерно оставила русская власть, умирая,

Освобождая с позором для власти монголов пространство.

В это же время Менгу вёл войска по Оке до Рязани.

С ним шли булгары, башкиры Бараджа, мокшане Пуреша,

С Мокши свернули по Цну и Оку их верблюды и сани,

А по застывшим болотам отряды шли конно и пеше.

Это Мещерский был край и мещера в глуши здесь сидела,

Не подчинившись прончанам, рязанцам и муромцам тоже.

Здесь ощущала себя меж болот и озёр очень смело,

Путь заслоняя любому незваному гостю, купцу и святоше.

Густо стояли там кузни, гончарни и их смоловани.

Судогда, Колпь, Посерда им была как природная крепость.

Курши ещё там засели за мшарами в Туме-на-Нарме,

Проклял епископом рязанский безбожников тех за свирепость.

Там, возле Цны и решили мокшане пройти по болотам,

Пусть сократить и булгар обогнать всех и конных монголов.

Но были заведены в дебри хитрым они доброхотом,

И заблудились пять тысяч их там в неприветлтвых долах.

В стужу, лихой месяц грудень, проев очень быстро припасы,

Стали мокшане без толку искать пропитание всюду.

Вместо того чтобы в Город Мещерский идти всем и сразу,

Вышли к Ниверге на горе себе и мещерскому люду.

Брат же мокшанского князя Пуреша, в бою самый лучший,

Грабить округу велел, пропитание всё отобрать и доставить.

Только мещерские люди отбились от них, а особенно курши,

Против мокшан за набеги хранивших недобрую память.

Стали отряды мокшан, разошедшихся грабить деревни,

Все пропадать без известий в лесах и замёрзших болотах,

Мещеряки хитро пользуясь знанием местности древним,

Били мокшан из засад день за днём, словно просто охота.

Около брода Копанова только смогли и собраться.

В луках Оки Кочемарских другие блуждали до смерти.

К ним славянина послали с велением вовсе убраться,

Только убили его, не признали посла в русском смерде.

Этих мокшан у Ниверги нашли, как баранов, разьезды монголов.

К месту, где Город Мещерский стоял, по Оке проводили.

Там был Менгу, Бурундай и Пуреш с ними у частоколов,

Город Мещерский среди снежных дебрей они осадили.

'Где же мой брат, где три тысячи воинов лучших?' -

Скорбно воскликнул Пуреш, наблюдая понурые толпы,

'Сгинули между Нивергой и Цной в мире рек злополучных,-

Кто-то ответил, - мещера в лесах поступила по-свойски!'

Грустно пошел князь мокшанский Пуреш, соболями играя,

Ярким шитьём выделяясь промеж соплеменников бедных.

Были у города все, частоколом его окружая,

Чтобы закрыть горожанам путь вылазок разных зловредных.

'Кто правит вами?
– глашатай кричал через вал осаждённым, -

Ваш господин, достославный Менгу, предлагает вам сдаться.

Сдайте свой крохотный город, не будет тогда он сожжённым!

Сил нет у вас чтобы с войском монгольским сражаться!'

'Вон, посмотрите, - сказал Бурундай закалённый в походах,

Старый и верный товарищ Бату, побратим Субедея,

Хищно оскалившись, видя как в плен к ним бегут в огородах

Несколько русских купцов и монахов от страха робея, -

Эти лесные народы Бату навсегда покорятся.

Трусы с героями будут служить во единой упряжке,

Нужно лишь Ясу во всём соблюдать и Тенгре поклонятся,

И не давать никому из врагов и смутьянов поблажки!'

Тут подвели беглецов оробевших к Менгу с Бурундаем.

Это посол был из Мурома, русский купец и монахи.

Князь их к мещере направил покорности их ожидая,

Но не дождались они, сами были сейчас как на плахе.

Глядя с большим любопытством на золотом тканые вещи,

На самоцветы и шёлк на монгольских высоких вельможах,

Пленные думали, что всё знакомо - не так уж зловеще,

Что раболепные слуги нужны будут извергам тоже.

'Мы окружили теперь этот город стеной частокола, -

Стал говорить им Барадж, - а теперь соберём камнемёты.

Их частокол на валу из машин разобьём очень скоро,

Одновременно мещерский хашар рва засыпет обводы!

Вижу богатые вы и ведёте себя тут примерно,

Может быть вы узнаёте меня? Я - Барадж из Булгара!

Раньше служил во Владимире князю Великому верно,

Прадед Арбат мой в Москве воеводил и жил там у яра.

В Город Мещерский обратно вернитесь и всех убедите,

Что властелин их отныне Менге и признать это надо.

Если откроют ворота, то жизнь сохраним им властитель,

Если же нет - перебьём всех потом как паршивое стадо!'

'Гордая слишком мещера, - сказал самый старый из пленных, -

В Город Мещерский в тиуны я муромским князем назначен,

Должен был я как наместник сидеть тут в правах вожделенных,

Только недавно мещерское вече решило иначе.

Юмис здесь староста, он трусоват как все старые люди,

Может быть мне и удастся его убедить не сражаться!'

Дьякон сказал: - 'Мы помолимся Богу об этом же чуде,

Если не тронете веру Христову, попросим их сдаться!'

'Яса велит нам не трогать служителей веры и церкви, -