Колокольня Кваренги: рассказы
Шрифт:
— Жора, — шептала она, — ты всю войну был со мной в солнце, в дождь, во время бомбежки, в бомбоубежище…
— И когда ты была с другими мужчинами? — не выдержала мама.
— Да разве это были мужчины? Скелеты! Это были скелеты!
Мама смотрела на Жору, обвешанного оружием, и ужасалась.
— Боже мой! Кто такому шалопаю дал столько вооружения?! Мишуня, — говорила она папе, — сними с него пистолет — его нельзя подпускать к оружию!
Дядька хохотал и раздавал подарки из огромного зеленого сундука:
— Черт! — сказал дядька, — ничего тебе нет, ну, ничего!
Он вдруг отстегнул ремень и снял с него маузер в деревянной кобуре.
— На, держи!
Мама замахала руками, папа бросился отбирать, но я уже убежал заперся в туалете. Родители туда ломиться не стали — не хотели поднимать шум при соседях. Я сидел в уборной, любовался маузером и слышал, как мама бранила дядьку:
— Как был шалопаем — так и остался, — вздыхала она.
Вскоре в туалет начал ломиться вечно пьяный сосед Василий, и я вынужден был его покинуть.
Василия закачало:
— Ядрена мать, — проревел он, — еврей с маузером. Манька, — орал он жене, — еврей с маузером!
Я быстро смылся в комнату.
Вскочила Манька.
— Где? Где? Какой еврей?! — вопила она. — Какой маузер? Галлюцинации у тебя, Василий, пить меньше надо!
Мама с папой долго умоляли меня отдать им оружие, хотя бы на хранение. Наконец, я согласился, и мама спрятала его в буфет, между пододеяльниками.
С этого дня жить мне стало радостнее — сталь маузера успокаивала меня. Но мама с папой потеряли покой. Они умоляли дядьку забрать оружие и совали ему под нос статьи уголовного кодекса, обещавшего за хранение нагана минимум десять лет.
Дядька только громко смеялся, рассказывал, как он в короткой рукопашной схватке отобрал этот пистолет у одного немца под Эберсвальде, пил вино, поправлял папаху, поправлял усы, а потом пошел прогуляться по любимому городу. Родной город окончился двором — соседи видели, как папаха его покачивалась в окне Тони…
Вскоре дядю Жору отправили служить в Маньчжурию…
Дядька Даня прискакал к нам на коне, в фуражке, на каждом боку у него покачивалось по сабле. Я не мог оторвать от них глаз.
— Держи! — крикнул дядька, и, не слезая с коня, протянул мне саблю.
— Отдай, паршивец! — закричала мама, но я уже скрылся в туалете.
Оттуда я слушал, как мама отчитывала дядьку.
— Зачем вам дают столько оружия, — говорила она, — вас нельзя к нему подпускать.
Вскоре в туалет постучался пьяный Василий. Я вышел.
— Палундра! — завопил Василий. — Галлюцинации! Еврей с саблей!
— Я же говорю — не пей, — вопила Манька, — сгоришь от горячки!
Дядя Даня успокоил маму:
— Посмотри, какую я тебе привез шубу, — говорил он, — немецкая, котиковая. А тебе, Мишуня — немецкий полевой
бинокль… Ну, мне пора! По коням! Тороплюсь на Парад Победы! Буду гарцевать перед генералиссимусом!И дядька ускакал. Фрося утверждала, что своими глазами видела, как сзади на лошади тряслась Тоня…
Мама спрятала саблю туда же, к маузеру, в пододеяльники.
Всю ночь они с папой не спали. Папа пристально смотрел в окно, в бинокли, регулярно меняя их.
— Что ты там высматриваешь? — спросила мама.
— Тех, кто придет с обыском, — папа был печален. — У тебя, кажется, есть еще брат?..
Дядя Аврух приплыл на подводной лодке, он был морской капитан — золотые пуговицы, золотые погоны и два золотых кортика. Тоня встречала его во дворе, приглашала к себе, но он совершил обходной маневр, прорвался к нам и тут же начал раздавать подарки.
— Тебе, Клара, — начал он…
— …немецкая котиковая шуба, — продолжила мама.
Дядька несколько удивился.
— Тебе, Мишуня…
— …полевой немецкий бинокль, — закончила мама.
Дядька снял фуражку с кокардой и вытер со лба пот.
— Вот что, — сказала мама, — если ты еще вздумаешь дарить ребенку оружие — я тебя им же и убью!
Но было поздно — кортик уже был в моих руках, и я несся к туалету.
Оттуда выходил Василий.
— Еврей с кортиком! — завопил он. — Галлюцинация! Еврей с кортиком!
— Пить меньше надо! — выскочила Манька.
— Два часа уже не пил, — клялся Василий, — вот те крест!..
Мама умоляла дядю Авруха забрать кортик, но тот отказывался, говоря, что кортик — сувенир, что он его экспроприировал у немца, что мама им сможет разделывать куру и что у него таких в Германии — до черта! И уплыл обратно, в оккупационные войска, строить немцам социализм.
— Идиот, — сказала мама, — им так нужен социализм, как нам — маузер!
У меня началась светлая жизнь. Как только мне становилось тяжело на душе — я открывал буфет, раздвигал пододеяльники — и солнце выходило из-за туч. Я стал спокоен, у меня появился аппетит, появились пятерки в табеле, я никого не боялся. У мамы с папой аппетит пропал, и они боялись всех. Три подаренных бинокля вечно лежали на подоконнике и полночи папа проводил в дозоре.
— Мишуге, — говорила мама, — ложись спать, они все равно придут с другой стороны.
После того, как дом превратился в арсенал, родители потеряли покой, их занимала одна мысль — куда деть оружие.
— Мне б не хотелось сесть еще лет на пятнадцать, — говорил папа, — я уже сидел.
— Кто тебя посадит? — говорил я.
— Возможно, ты и прав, — соглашался папа, — возможно, сразу расстреляют.
— Цыпун тебе на язык! — кричала мама. — Давайте лучше подумаем куда деть это проклятое вооружение. Может, засунуть его в стенной шкаф за буфетом?