Колония

При этом никакой уверенности в том, что нас ожидает впереди, не было. Как-то я готовил статью об институте черной металлургии. Криво усмехаясь, мне показали глазами на мрачного человека, сидевшего в углу за столом , а позже рассказали его историю.

Как это нередко бывает у нас, вдруг, как вспышка, как молния, как озарение, приходит идея, а может и блажь осеняет чью-то светлую голову там, наверху. Так и в этом случае до кого-то доперло - а ведь наша, отечественная технология непрерывной разливки стали - уникальна. Тут мы впереди планеты всей. Так какого мы сидим? Отправить в зарубежный вояж специалиста. Чтобы мог разъяснить, как это выгодно - заливаешь сверху горячий металл, а внизу вытягивается готовый сляб, и не нужно громадных обжимных станов. Обязательно надо слать гонца. Лучше с макетом. Ах, и макет в институте есть? И специалист к макету? Вот его и оформим. Пусть едет по белу свету. В страны цветущего капитализма не стоит - там уже сообразили что к чему и понастроили своих установок, а вот в Латинскую Америку, а тем паче в Африку - то, что надо. Сказано - сделано. Это там, у них, сказано - сделано, а у нас давай характеристику, анкеты, партгруппа. партбюро, райком, комиссия старых большевиков, которая в основном занимается разбором персональных дел - получается что-то сходное между выездом заграницу и персональным делом, потом должно выйти решение. Глядишь, ушло полгода, восемь месяцев. За это время закрыли специалисту научную работу, премии перестали выплачивать, произошло отчуждение, как со мной, а сама идея как-то поблекла, заглохла и не выглядела уже столь привлекательной при ближайшем рассмотрении и подсчете предстоящих расходов. Почесав в потылице, сказали бедолаге - нет в тебе потребности. А может сказали и не почесавшись. А может и не сказали даже, а просто забыли о человеке за ненадобностью. Он же, уже намылившись заграницу, сделал себе прививки от холеры, чумы, черной оспы, желтой лихорадки, укуса мухи це-це, брюшного тифа и других тяжелых недугов, но не перенес такого концентрированного удара и слег в больницу, оттуда вышел в состоянии глубокой задумчивости и был встречен радостно настроенными сослуживцами: "С приездом, дорогой! Расскажи, чего привез? Ну, угости хотя бы жвачкой. "Радость светилась в глазах тех, кто мне рассказывал эту историю, и росла эта радость на ниве утоленной зависти.

Глава восьмая

И все-таки полгода - далеко не бесконечность, отсветило лето, проморосила осень и подняла заиндевевшие ресницы зима.

Все, можешь брать билеты на самолет, подмигнул мне кадровик, и все три буквы чудесного слова "все" прозвучали как три удара в колокол перед отходом поезда, загудели, будто прощальный рев парохода - "в-с-е-еооо!"

– Билетов на рейс нет, могу поставить на лист ожидания, - приветливо сказала мне в кассе девушка в синей форме Аэрофлота.

Опять лист бесконечного ожидания.

– Неужели нет?

– Рейсы выполняются два раза в неделю, транзитом через три пункта. Хотите, посмотрю следующий?

– Будьте любезны.

Она набрала код на машине, пошепталась с соседкой, сидящей в такой же ячейке.

На передачу дел дается неделя. У Николая обратный билет уже на руках, задержаться он не имеет никакого права - кончается срок решения высокой инстанции о пребывании за рубежом товарища Н., и только оттуда, с небес, может снизойти новое решение. На один раз. Раз-решение. Если приеду на четыре дня позже, останется три - на все-про-все, этого мало, катастрофически мало. Иного же не дано - советские могут летать только самолетами Аэрофлота.

– Нет, молодой человек, не везет вам, и на следующий забито, - подняла на меня глаза девушка в синем.

Молодой человек. Все молодым называют, а мне уже сорок пять. Полсрока, а может и больше.

– Что делать будем?
– с таким вздохом спросил я у нее, словно свидание назначал, а не билеты выкупал.

– Включу-ка я вас в лист ожидания на оба рейса, дня за три подойдите, как раз моя смена будет с утра. Следующий, пожалуйста!

За три дня - это пятница, опять доверенность выписывать, ловить чековую книжку в бухгалтерии да еще успеть телексом предупредить Николая, чтобы встречал.

Появились и другие, негаданные проблемы. Новая, незнакомая ранее ситуация была полна неожиданностями. Оказывается, есть и продается система очистки и фильтрации питьевой воды "Ручеек", без нее, как без рук в тропиках, она и компактная, она и надежная, только где ее взять? Как же без нее обходится Николай с семейством? Или "Ручеек" у них журчит? Не повезут же они его обратно? Может нам оставят?

Багаж. Во что укладывать барахло - штаны, рубашки, подушки, платья, простыни, одеяла, посуду, вилки, ложки, утюг, кипятильник?.. Вес давно превратился в перевес, похоже, что человек только и живет, чтобы обрасти бесконечным количеством хлама да потуже набить живот.

А книги? Что делать в тропиках без Пушкина? Вопрос не праздный, есть ли там библиотека? Размышления у книжных полок привели к переоценке ценностей - поэзия получила предпочтение перед прозой, на весах души ее грамм значительно концентрированней.

А дневники, записи, начатое и неоконченное, задуманное и ждущее своего светлого часа? Плох тот солдат... тот журналист, который не мечтает о своей книге. Чемодан блокнотов, тетрадок, отдельных листочков не сдашь в багаж, вдруг пропадет - и исчезнет невосстановимое прошлое моей жизни.

Поезжайте налегке, начните жизнь сначала, там все купите, оттуда привезете, советовали друзья. Кстати, о друзьях. Пролистал записную книжку с адресами и телефонами и подсчитал, что если позвать всех, с кем следовало бы попрощаться, то получается восемьдесят три человека, а по минимуму - человек сорок.

Просмотрел еще раз - этого обязательно, потому что друг, этого нужно, потому что нужный, этого необходимо, потому что... Может друг обождет, обойдется, он поймет, он же друг... Стоп! Вот так и разъедается нравственность ржавчиной расчета.

Попрощаться надо и с родными. И с теми, кто жив, и с теми, кого нет.

Мы прошли с цветами в руках мимо конторы, мимо стенок колумбария, мимо поляны в одинаковых, как строй солдат, рядах квадратных серых плит захоронения "афганцев", не вернувшихся с войны в мирное время, и чем дальше по аллеям кладбища, тем глуше становились звуки города, словно серая вата неба обволокла черные ветви деревьев, повисла на металлических прутьях изгородей, впиталась в слипшийся от сырости жухлый покров опавших листьев. И запахи здесь иные, чем в городе - земляные, гнилые, естественные.

Пока Алена ходила за водой с пол-литровой стеклянной банкой, я привел в порядок Наташину могилу - расчистил цветник, протер доску с портретом. Потом мы постояли в молчании недолгое время.

Кузнецов Михаил Степанович и Кузнецова Наталья Михайловна. Две даты и черточка между ними, в которую вместилась вся жизнь. Отец - деревенский подпасок, комсомолец, громящий кулаков и храмы, рабфаковец, грызущий гранит наук, солдат, проливавший кровь на войне, директор небольшого завода. Классический пример строителя социализма. Женился на деревенской, пришедшей в город во время великого голода тридцатых, заставил жену выучиться грамоте, поднял на ноги детей: дочка - красавица, сын - мастер спорта. И умер. В одночасье. Может и вовремя, в счастливом неведении, что после смерти его вдова еще десять лет ждала квартиру - некому было похлопотать, что дочка с трудом зацепилась за край жизни после операции на легком, и все-таки ее столкнули в пропасть, что сын превратился в алкоголика. Получается, что итог не только твоей жизни должен быть хорошим, но и детей твоих и внуков, и потомки живут не ради себя, а ради предков своих и будущего. А какой итог ждет нас с Аленой, с чем уйдут наши старики? Не так-то много им осталось, все может произойти, когда нас уже здесь не будет.

На обратном пути, тревожно озираясь, нам перебежала дорогу черно-бело-рыжая кошка. Я незлобно посетовал на плохую примету и трижды переплюнул через левое плечо.

– В церковь так и не зашли, - укоризненно сказала Лена.
– Ну-ка, поехали сейчас же. Церковь "Всем скорбящим радости", где служатся панихиды в марте по Анне Ахматовой, еще не была освещена, но уже мерцали огоньки затепленных лампад и, потрескивая, оплавляясь свечи перед иконами. Поставили и мы свои перед Николаем-чудотворцем, истинно русским святым. Он смотрел на нас добрыми печальными глазами, благословлял правой рукой, а в левой держал священное писание, раскрытое на странице, где на старославянском было начертано изречение. Непонятные, но узнаваемые буквы похоже складывались так: во все времена будет учение Его и много людей потерянных обретут веру свою...

Недаром хмурилось небо целый день - пошел первый зябкий снег, словно кто-то швырял пригоршнями мелкую белую крупу, сеял снег, которого нам так будет не хватать в тропиках...

– Что за безобразие,

уезжают в Азию,

дикие народы

ждут уже полгода.

Скажем на пороге

да хранят вас боги:

Будда с Богородицей

и Аллах с Кораном,

Шива и кто водится

в небесах как главный.

Там не зазнавайтесь

в снег ли, под дождем