Колумбы иных миров

Тот вытаращил зелёные глаза, приоткрыл рот, даже руками замахал от ужаса.

– Убить?!! Пращура нашего?!! Я?!! Да ты не белены ли объелся, добрый господин… Ай! Да я вовсе не могу живую тварь убить! Покалечить разве, а убить – ни-ни! Тем паче, Пращура нашего! Такое и в ум никому прийти не может… – и, подманив сотника пальцем, доверительно шепнул на ухо, (якобы, чтобы Сам не услышал), – Не знаешь разве: ежели о Пращуре нашем кто плохо подумает, того Умран сразу громом поразит и на клочки разорвёт! А ты говоришь, убить! Спасибо, дураков нет, хоть ты мне тыщщу золотом дай! – (и, прибавив голос), – Да и вовсе нам такое злодейство не надобно! Пращура любить надо! Ай! Что дерёсси, больно!

Истерическое многословие допрашиваемого начинало раздражать сотника не на шутку. Будь он менее опытен, уже плюнул бы и отпустил глупого парня на все четыре стороны, решив: не того взяли.

– Зачем в храм пришёл? Отвечай!

– Не стану! Чего тебе отвечать, когда ты дерёсси? Ай! Стану, стану, не тронь! Сам что ли не знаешь, зачем в храмы ходют? Молиться!

– Ладно. Маскировался зачем?

– Чего делал?!

– Бороду нацепил.

– А! Так без неё не пущали! Давеча сунулся в ворота – прогнали. Дескать, незрелый! Ну я и того. Магу на ярмарке золотой дал, он мне её прирастил. Обещал, держаться будет. Обманул, скотина! Деньги взял, а она и отпала! Где же правда на свете? – парень обвёл окружающих взглядом, ища сострадания. Не нашёл и принялся развивать тему дальше. Плюхнулся на колени перед Пращуром. – Ты прости меня, отец родной, за ослушание! Что обманом к тебе пришёл. Я ведь токмо за ради того, чтоб благодати черпнуть! Мы твари маленькие, подумалось: когда ещё такой случай выпадет, что и золотой есть, и маг встретился… Прости за ради Умрана и Эрды! Помилуй! Скажи, прощаешь? – настаивал он заискивающе.

Вместо ответа Всеволод сунул ему под нос пистолет.

– Говори, это что такое?

– Рогулька! – выпалил дурак радостно, дескать, вот как угодил, растолковал.

– Зачем она нужна?

Тот смутился.

– Да… откудова мне знать? Может, того… орехи колоть? Или на палку дыркой насадить и по башке бить? Так это простым топором сподручнее будет, я так мыслю.

Мысли его Всеволода не интересовали.

– Твоя вещь? Ты принёс?

– Не-е! Сроду такой не имел! О! Вишь, на ней письмена! Для колдовства, знать! Дорогая вещь, не иначе. Я сирота от рожденья, у меня таких денег не водится. Два золотых случилось, и те даром протратил. Нет, не моя!

Говорил нелюдь складно, так, что даже слишком. Старого сотника не оставляло мерзкое чувство, что его водят за нос и втайне насмехаются. За что бы зацепиться? Как вывести гадёныша на чистую воду? Ну не верил он ему! Не такие бывают морды у деревенских простаков!

– Та-ак! А это у тебя что?! – он резко дёрнул шейную цепочку Хельги. На ней, рядом с обычными амулетами висел знак Кансалонской гильдии.

Сотник Ингрем похолодел. «Как мог забыть снять, осёл сехальский?! Не иначе, тоже козни камня!» Минуту они смотрели друг на друга молча. Потом… а, где наша не пропадала!

– Не отдам! Моё! – Хельги прикрыл медальон ладонью, прижал к груди – спрятал.

– Твоё? Выходит, ты наёмник? Кансалонец, так?

– Не знаю я никаких наёмников, господин хороший. А амулет этот по праву мой. Я его не отнял, не украл! Мертвец поперёк дороги лежал, голова отъедена. Я с него снял. Если мертвец неузнанный, кто что нашёл на нём, тот может забрать. Закон такой, это каждый знает.

– Да разве тебе не ведомо, что амулеты носить – великий грех?! – вмешался грозный Пращур. Говорил громко и назидательно, адресуясь не столько к «грешнику», сколь к окружающим Братьям и обережным людям. – Не на чародейство должно нам уповать, а только лишь на милость Истинных Богов! Все мы в их воле!

– Ведомо, не вели казнить. Да я их ненадолго надел, чтоб не потерять. Встречу какого неверного – продам. Кушать-то мне надо? Не отбирайте, господа добрые, сегодня же продам!

Ах, демон побери! Опять выкрутился! И ладно бы, доказывал, наглец, что чужая вещь! Так нет! «Моё! Не отдам!» Хитрый, щенок! Ну, мы ещё хитрее!

– Лови!!!

Будто походя, сотник удалился на несколько шагов, а потом, резко и неожиданно обернувшись, метнул нож. Без настоящего замаха, вполсилы – на поверку реакции. Всякий тренированный воин непременно ушёл бы от такого удара. Машинально, не задумываясь. Тут бы его и уличили: не гусей ты пас, братец, а на битвы ходил. Да только не равняться простому воину с кансалонским диверсантом, умеющим не только управлять своими рефлексами, но и само время на миг задержать.

Хельги отчётливо и ясно («будто в замедленном кино», сказал бы Макс), видел, как, переворачиваясь в воздухе, приближается к нему нож. Не только уклониться от удара – поймать, перехватить за рукоять успел бы. Но не стал. Только чуть заслонился рукой, чтобы не в живот пришёлся удар. Сотник этого движения даже не заметил.

– А-ай! – хоть и неглубоко вошло лезвие, всё равно больно. – Ты что, дядька, в своём уме?! Ножами кидается! А коли зарезал бы насмерть?! – на побледневшем лице допрашиваемого было написано праведное негодование. Прижимая окровавленную руку к груди, он упал на колени. – Дяденька Пращур! Господин наш отец родной! Не вели ты энтому упырю меня обижать! Вот вишь! Кровища! Ой-й! – тут Хельги очень натурально изобразил обмок, свалился на пол. Он чувствовал, что фантазия его не безгранична, и решил пока не поздно, прервать допрос.

– Привести в чувство! – приказал сотник своим подручным. Те кинулись было, но Пращур остановил их взмахом руки. Допрос ему наскучил. Он был не в том настроении, чтобы выслушивать болтовню деревенского олуха, которому легче было бы достать луну с неба (она, по крайней мере, существует и в этом мире), чем раздобыть себе пистолет. Обережный идёт по ложному следу – это очевидно. Чего прицепился к сопляку?

– Господин! Нутром чую, тут дело нечисто! Дозвольте до конца доследовать! Он убивец, он, не сойти мне с этого места! Честью своей ручаюсь – расколю паршивца!

И расколол бы, пожалуй, такова уж была его профессия. Но самонадеянный Павел Степанович отмахнулся.

– Не дозволяю! Умран говорит мне, это не он. Других ищите.

Сотник помолчал минуту, сердито сопя мясистым, сломанным в трёх местах носом. Потом спросил едва ли не враждебно – немногое осмелились бы говорить с Пращуром в таком тоне.

– А с этим что делать прикажете? Отпустить, что ли?

Всеволод хлопнул в ладоши, подзывая Братьев.

– Уберите неразумное чадо. Принесите в жертву матери нашей Эрде.

Те согнулись в поясном поклоне.

– Велишь закопать заживо или утопить?

Павел Степанович задумался. Закопать? Вдруг откопаться сможет? Кто их, нелюдей, знает, на что способны!

– Топите. Груз побольше привяжите, чтобы не всплыл утопленничек.

Потом уж как себя проклинал: почему не велел принести жертву Умрану, не приказал сжечь на костре? Но было это много позже. А в тот день он ни о чем не жалел – радовался.

Хельги был разочарован до глубины души. Если честно, от церемонии жертвоприношения он ожидал много большего. Думал, будет торжественное шествие, толпа народу, молитвы, песнопения – ради такого случая готов был и их стерпеть! Помирать – так уж красиво!

Понятно, что помирать на самом деле он не собирался, рассчитывал улучить момент и сбежать. Но братьям-то об этих планах известно не было! Они-то всерьез его топили! Могли бы и расстараться! А то привели на берег реки, всего вчетвером, привязали к ногам большой булыжник, рукой махнули: «Ступай, отроче, во славу матери нашей Эрды!» – и толкнули в спину. «Будто вора утопили!» – успел подумать демон с досадой, и камнем (в буквальном смысле слова) пошёл ко дну.

Нырял Хельги отлично, дыхание умел задерживать почти на пять минут. В детстве очень этим гордился – никто из мальчишек Рун-фьорда не мог его превзойти. Хотя на самом деле, никакой его заслуги в том не было, просто спригганы от природы выносливее большинства людей. Так или иначе, времени у него теперь было предостаточно – мог себе позволить спокойно утонуть, и уже со дна, не спеша и не привлекая лишнего внимания, уйти через Астрал.