Колумбы неведомых миров

–  Ты слишком мрачно смотришь на вещи, - не сдавался Самойлов.
– Никогда не соглашусь, чтобы столь высокий интеллект - а о нем свидетельствует уровень их техники - сочетался с подобным варварством в обращении со своими собратьями.

–  Можете не соглашаться. Это ничего не меняет в нашем положении, которое…

Вдруг стены астролета стали прозрачными, и в него хлынул голубоватый свет. Я быстро выключил освещение салона. Наступил полумрак, но с каждой секундой он все более рассеивался. Наконец стены точно растаяли, и мы увидели себя в центре огромного цирка не менее двух километров в диаметре. До самого купола цирка амфитеатром поднимались ложи, заполненные существами, напоминавшими людей, одетых в свободные одежды нелепой для нашего глаза, если не сказать безвкусной, расцветки. Множество холодных глаз рассматривало нас с оскорбительной бесцеремонностью. Я внутренне возмутился, но тут же съежился, встретив взгляд высокого старика с черно-бронзовым лицом. Его огромные фиолетово-белесые глаза, беспощадно внимательные, изучающе, спокойно разглядывали меня, словно букашку. Громадный человекоподобный череп старика, совершенно лишенный волос, подавлял своими размерами. Лицо, испещренное тончайшими морщинками, было бы вполне человеческим, если бы не клювообразный, почти птичий нос и необычные челюсти, построенные, вероятно, всего из двух костей. Это было непривычно для земного человека и отталкивало. Но глаза! Они скрашивала черты его лица. Бездонные, как Космос, настоящие озера разума, в которых светилась мудрость поколений, создавших эту высокую цивилизацию.

Я с удовлетворением отметил, что во всем остальном это были именно люди. Однако “собратья” сохраняли странное спокойствие, молчали и сидели неподвижно, точно изваяния.

–  Попробуем представиться, - шепнул Петр Михайлович.

Он с достоинством выпрямился и внятно произнес:

–  Мы - люди, жители Земли. Так мы называем свою планету, расположенную в конце третьего спирального рукава Галактики.
– И он включил карту-проектор Галактики на задней стене рубки.
– Мы прилетели оттуда… - Самойлов прочертил наш путь от окраины Галактики к ее центру.

Существа, как говорится, и ухом не повели. Ни звука в ответ. Огромная аудитория продолжала молча разглядывать нас.

–  В конце концов, - рассудил Самойлов, - никто нас не удержит. Мы можем подойти к ним поближе и попробовать растолковать что-нибудь на пальцах.

Я тотчас решил сделать это и, выйдя из астролета, направился к ближайшим ложам. Но в двух-трех шагах от астролета пребольно стукнулся головой в невидимую стену. Чудо, да и только! Стена была абсолютно прозрачна, но тем не менее существовала. Теперь я понял, что все привычные предметы вокруг нас стали до нереальности прозрачными, а видимым оставался только центр рубки да салон со столом и креслами.

–  Да… Это тебе не клетка!
– растерянно пробормотал академик.

–  Чего они уставились на нас?
– возмутился я.

Академик покачал головой:

–  Странный вопрос! На их месте мы делали бы то же самое, рассматривая на Земле внезапно появившихся космических собратьев.

Вдруг на куполе амфитеатра возникли замысловатые значки и линии.

–  Ага!
– с удовлетворением сказал Петр Михайлович.
– С нами, кажется, пожелали объясниться.
– Несколько минут он пристально вглядывался в непонятные знаки. Потом широко улыбнулся.
– Нам предлагают какую-то математическую формулу или уравнение. Судя по структуре, она напоминает закон взаимосвязи массы и энергии - этот универсальный закон природы.

–  Ну, не ударьте лицом в грязь, - взмолился я.
– Предложите им что-нибудь посложнее, чтобы они призадумались.

Самойлов быстро включил проектор и, подчиняясь его команде, электронный луч написал сложнейшее тензорное уравнение.

В ответ замелькали целые вереницы новых знаков, таких же непонятных, как и предыдущие.

–  Такие приемы объяснений ни к чему не приведут, - в раздумье сказал Петр Михайлович.
– Ни мы их, ж они нас не поймут… Стой-ка! Напишем им лучше нашу азбуку.

И электронный луч принялся выписывать на экране алфавит геовосточного языка [15]. Академик отчетливым громким голосом называл каждую букву.

На куполе тоже сменились значки. Они стали несколько упорядоченнее. Очевидно, это была их азбука. Ничего себе! Букв не менее сотни - в два раза больше, чем в нашей азбуке. Вот тебе и “туземцы”!

Значки “туземной” азбуки поочередно вспыхивали, выделяясь среди остальных, и громкий звенящий голос, очевидно механический, отчетливо произносил звуки. Похоже было, что мы сидим за школьными партами и учимся читать по складам.

Затем купол померк, стерлись и лица сидевших в амфитеатре. Зато явственно проступили очертания знакомой обстановки астролета. Мы снова остались вдвоем в салоне, и родные стены сомкнулись вокруг нас.

–  Как вам нравится такая демонстрация?
– сердито спросил я. Но Петра Михайловича это не смутило.

–  Любопытно, - сказал он, - как они достигают полной прозрачности предметов?

Я пожал плечами.

–  Давай откроем люки и выйдем из астролета, - внезапно предложил Самойлов.

Включили экраны. Однако нас встретила непроглядная тьма. Где же амфитеатр и “существа”? Или это была галлюцинация?

Приходилось ждать развязки событий. Время тянулось нестерпимо долго. О нас точно забыли. Нельзя было даже определить, движется ли наша “тюрьма” или повисла неподвижно в пространстве.

Вдруг мы ощутили легкий толчок, будто “Урания” с чем-то столкнулась. Вслед за тем в экраны полился ласковый солнечный свет. Мы остолбенели: оказывается, “Урания” была уже на поверхности планеты. ’Как это случилось? Я поднял глаза на проектор верхнего обзора и увидел, что спутник-диск, медленно смыкая створки “колыбели”, в которой незадолго до этого покоился астролет, по спирали уходил ввысь, на прежнюю орбиту движения вокруг планеты.

–  Нет, ты только представь себе!
– поразился Самойлов.
– Какая грандиозная сила должна быть приложена, чтобы свободно опустить нас на поверхность планеты! Сколько энергии надо, чтобы удерживать или передвигать в любом направлении громадину спутника в гравитонном поле планеты, Вот это, я понимаю, техника!

Нам задали новую загадку. Астролет находился на огромной пустынной равнине. Она была поразительно ровная и гладкая, точно зеркало. Отполированная поверхность тускло отражала лучи солнца. Ясно, что это было искусственное поле, вероятно космодром. Но почему не видно служебных и стартовых сооружений, эстакад, мачт радиотелескопов и локаторов? И вообще, как это нас не побоялись оставить одних?

Я тщетно ломал голову, а чувства, между тем, впитывали окружающий мир. Чужое небо - нежно-фиолетовое, неправдоподобно глубокое и чистое - вызвало в моей душе целую бурю. Сами посудите: десятки лет мы ничего не видели, кроме мрачной черной сферы. И вдруг это ласковое, почти земное, небо, удивительно напоминающее родину.

Мы открыли нейтронитные заслоны всех иллюминаторов и, прильнув к стеклам, жадно всматривались вдали. Искусственная равнина уходила за горизонт, который здесь был чуть ближе, чем на Земле: вероятно, размеры планеты были несколько меньше земных. Далеко-далеко, там, где небо сходилось с “землей”, неясно виднелись каше-то деревья, вернее их причудливые кроны. Возможно, это был лес?

–  Надо начинать разведку, - сказал Петр Михайлович.
– Хотя состав атмосферы благоприятен для жизни, но, кто его знает, может быть, в ней имеется какой-нибудь ядовитый для нас компонент. Выпустим сначала животных.

И академик отправился в анабиозное отделение, где в специальных сосудах “грезили” в анабиозе кролики, мыши и даже шимпанзе. Через полчаса он “оживил” наш зоопарк, подкормил пару мышей и, соблюдая все меры биологической защиты, выпустил их на волю.

Мы прильнули к иллюминаторам, наблюдая за “разведчиками”. Мыши побегали, побегали, потом остановились. Их, очевидно, смущала полированная “почва”. Одна из них подняла мордочку вверх и деловито понюхала воздух.