Колыбель качается над бездной
Шрифт:
Неделя усердных трудов пролетела незаметно, сегодня был последний день его командировки. Вся работа уже позади, до отхода поезда оставалось несколько часов, и это пустое время, не занятое никакими делами, он решил посвятить отдыху, провести на городском пляже, на который до сих пор так и не удосужился выбраться. Отдохнул, называется…
Он выругался, поднялся, отряхнулся от налипшего на тело песка и начал торопливо одеваться. Шанс вовремя добраться до дома всё-таки был – если поезд будет чётко следовать расписанию. Шанс, конечно, ничтожный, но всё же… Авось повезёт. Одно уже хорошо, что о билете он позаботился заранее. Он представил, как страждущие курортники штурмуют сейчас железнодорожные кассы! Все ведь хотят встретить начало войны в кругу семьи, чтобы вместе с родными и близкими, плечом к плечу противостоять нашествию вооружённых мародёров и алчных скальперов.
Он поднял с песка брюки, намереваясь сунуть в них ноги, и замер. Карманы брюк были вывернуты, всё их содержимое бесследно
А ведь ещё утром он предусмотрительно отвёз свой багаж – всего один чемодан – на вокзал и распорядился, чтобы его погрузили в багажный вагон! Теперь все его командировочные пожитки уедут без него. Как бы он хотел сейчас оказаться на месте того чемодана!
Ситуация резко менялась. Законным путём на поезд он теперь вряд ли попадёт. Не стоит и пытаться, там сейчас такое столпотворение происходит, что и мать родную затопчут, глазом моргнуть не успеешь. Нет, здесь нужен другой выход.
Он наскоро оделся, ещё раз с досадой похлопал себя по пустым карманам и, утопая ногами в сухом сыпучем песке, поспешил в город. Городской отдел по деурбанизации располагался в двух кварталах от набережной в отдельно стоящем трёхэтажном особнячке, выполненном в традиционном санаторно-курортном стиле, и путь до него не отнял много времени. Широко шагая, порой срываясь на лёгкую трусцу, он за семь минут домчался до пункта назначения. Однако этих семи минут ему хватило, чтобы заметить, как преобразился беззаботный доселе пляжный городок: на улицах царили хаос и смятение, люди, выпучив глаза, в панике носились взад-вперёд, волоча за собой набитые поклажей чемоданы, сумки, баулы, в воздухе висела тяжёлая матерная брань, женские причитания перемежались с детским плачем, а на углу ближайшей улицы группа каких-то молодчиков беззастенчиво обчищала припаркованный у газона автомобиль.
У здания городского отдела по деурбанизации суеты было ничуть не меньше. Хлопали двери подъездов, потоки озабоченных чиновников вливались внутрь и изливались вовне, словно гигантские земляные черви, служебные машины то и дело отъезжали от здания, их место тут же занимали другие авто, только что прибывшие. Кто-то в отчаянии выбрасывал из окон кипы бумаг, одну за другой, и вскоре вся улица перед зданием городского отдела была усеяна никому уже не нужной документацией.
Он не пошёл в здание, а обогнул его справа и очутился на стоянке служебного автотранспорта. Здесь был припаркован старенький джип, закреплённый за ним на время выполнения им служебных обязанностей в качестве представителя головной организации. Сегодня был последний, седьмой день его командировки, и хотя деловая часть визита была завершена, автомобиль оставался забронирован за ним до двадцати четырёх ноль-ноль. Таковы правила. Не он их придумал, не ему их отменять.
У джипа вертелся чиновник местной администрации. Худющий, как жердь, в тяжёлых очках, с трудом державшихся на тонком лисьем носу, в полувоенном френче, с массивной кобурой на поясе, он обнюхивал автомобиль, словно профессиональная ищейка, заглядывал под капот, стучал по колёсам, проводил пальцем по пыльным стёклам, качал маленькой головой и что-то попутно помечал в блокноте. На звук приближающихся шагов чиновник обернулся. Лицо его приняло каменное выражение.
– Ваш автомобиль аннулируется, – официально заявил он. – В связи с внештатной ситуацией класса «форс-мажор», вызванной…
– Не сейчас. Сегодня он мне ещё будет нужен. Верну после полуночи. Я свои права знаю.
Пришлось бесцеремонно, как бы невзначай, двинуть чиновника корпусом. Потом, пользуясь замешательством оного, распахнуть дверцу автомобиля и нырнуть внутрь. И уже оттуда завершить начатый отпор резким окриком:
– В сторону! Я тороплюсь.
Уникальный цифровой код, введённый с сенсорной клавиатуры приборной панели автомобиля, заставил мощный двигатель послушно заурчать.
Но чиновник оказался ершистым и въедливым. Он и не думал сдаваться
– Служебная необходимость. – Рука его скользнула к кобуре. – Прошу вас выйти из… иначе… вынужден буду…
– В сторону! – В новом окрике уже зазвучала угроза. – Дорогу, ну!
Педаль газа резко ушла в пол, джип дёрнулся, затрясся и вдруг резко рванул вперёд, едва не сбив упрямого чиновника с ног. Тот едва успел отскочить вправо. Автомобиль, вырвавшись на оперативный простор, пересёк стоянку и выскочил на проезжую часть. Сзади раздалось несколько выстрелов, одна из пуль чиркнула по корпусу машины, не причинив ей, впрочем, вреда. Уходя с линии огня, от греха подальше, он свернул в ближайший переулок. Кинув последний взгляд в зеркало заднего вида, он заметил, как группа подростков, неведомо откуда взявшаяся, жестоко избивает тщедушного чиновника – видны были их склонённые спины, мелькающие локти и кулаки. Ещё несколько малолеток короткими металлическими ломиками с остервенением крушили оставшиеся на стоянке автомобили.
Вирус безумия проник в человеческие души. И это ещё только начало! Он пережил уже не одну войну и не понаслышке знал, как
будут развиваться события.Он ехал не на вокзал, куда устремился основной людской поток, а в противоположную сторону – в аэропорт.
2.
Город утопал в золоте. Золотом были отделаны фасады домов, золотая инкрустация изобиловала в отделке многочисленных городских фонтанов, которыми по праву гордились местные жители; золотые канделябры, светильники, бра и люстры были обязательным атрибутом городских кафе и ресторанов, присутственных мест, учреждений культуры и всевозможных офисов; уличные фонари, что стройными рядами тянулись вдоль тротуаров и городских трасс, желтели массивными золотыми плафонами, а здание городской ратуши было покрыто листами высокопробного червонного золота, не подверженного коррозии, влиянию кислотных дождей и других воздействий химически-агрессивной окружающей среды. Что и говорить, с золотом в городе проблем не было, если не считать, конечно, проблемы с его избытком.
Ещё час назад этот небольшой приморский городок привычно зазывал толпы отдыхающих под сень своих пальм и магнолий, в уютные кафешантаны и караван-сараи, что бесконечной чередой протянулись вдоль набережной, на белые песчаные пляжи, морские прогулки и встречи с игривыми дельфинами, на горные туры и экстремальные экскурсии в древние карстовые пещеры – и вот уже декорации сменились, статисты скинули старые маски, впопыхах наложили новый грим. Город вдруг надел серый саван, поблек, потерял былую яркость и многокрасочность, перестал быть курортным, стал заштатным, судорожно-нервным, агрессивно-истерическим. Короткий шок, вызванный дурной вестью, был прерван взрывом уличной суеты и приступом гиперактивности горожан. Людские массы заполнили улицы, в миг образовались очереди в продовольственные магазины и многочисленные городские парикмахерские. Цирюльники в эти дни пользовались повышенным спросом. Стриглись целыми семьями, от мала до велика, включая женщин и грудных младенцев, стриглись наголо, «под ноль». Начисто выбритые затылки всё чаще мелькали в экзальтированной людской толчее: вероятность выжить в предстоящие две недели у стриженых была на порядок выше. С прилавков магазинов сметалось всё подряд, начиная от крупы (в ассортименте) и консервов и кончая мылом и спичками. Хватали ящиками, коробками, мешками, контейнерами. Война есть война, даже если она длится всего две недели.
По улицам потянулись целые караваны беженцев. Использовались любые средства передвижения: пешие, конные, гужевые, автомобильные, воздушные. На перекрёстках то и дело возникали пробки, закипали страсти, вспыхивали ссоры, мелькали кулаки, сыпались угрозы и проклятья. Нескончаемой чередой проплывали усталые, отрешённые лица отцов семейств, серые, поникшие фигуры женщин, цепляющиеся за юбки матерей ручонки детворы, зыркающей по сторонам испуганными глазёнками. Гудящая, орущая, матерящаяся толпа, потоком изливающаяся из городских артерий, захлестнула пригороды и перекинулась в горные предместья, где, по мере удаления от города, постепенно рассасывалась, растекалась, разбредалась по сёлам и деревням, хуторам и дачным посёлкам, лесным строжкам, далёким заимкам и тайным семейным схронам. Люди покидали город, чтобы в час «Х» оказаться как можно дальше друг от друга. Потому что ближайший сосед по дому, по лестничной клетке, по двору как раз и оказывался наиболее опасным врагом в этой идиотской братоубийственной войне.
Но не все покидали город. Примерно треть коренного населения, напротив, укрепляла свои жилища, намереваясь пересидеть в них грядущую бойню. Это были в основном состоятельные граждане, которые опасались оставлять своё добро на произвол судьбы: в эту лихую годину мародёры обычно шерстили квартирки побогаче, где есть чем поживиться. Окна забивались деревянными щитами, на двери навешивались мощные засовы, а на оконные проёмы – пуленепробиваемые ставни из специального сверхпрочного пластика. Из пыльных кладовок, сырых подполов и тёмных погребов извлекалась нехитрая утварь, съестные припасы долговременного хранения, средства индивидуальной противохимической или радиационной защиты, походные аптечки и прочая дребедень – вся та мелочёвка, что позволяла отсидеться в отдельно взятом изолированном жилище в условиях тотальной блокады. Более предусмотрительные и дальновидные жители на случай войны имели подземные бункеры, полностью оборудованные системами жизнеобеспечения и оснащённые всем необходимым для долговременной осады. Опасаясь перебоев с подачей электроэнергии, люди расхватывали компактные дизель-генераторы, запасались бензином, керосином и соляркой. То здесь, то там слышался стук молотков, визг циркулярок, шипение газовых горелок, сухой треск электросварки, ну и конечно же виртуозная профессиональная брань столяров-плотников-каменщиков-землекопов-монтажников-такелажников. Стали известны первые случаи мародёрства, которые, правда, до начала военных действий жестоко пресекались специализированными отрядами полиции. Эти подразделения формировались исключительно на предвоенный период, то есть на те два-три дня, что отделяли дату объявления войны от даты её фактического начала, и предназначались для поддержания порядка в крупных и средних населённых пунктах. Их полномочия были практически беспредельными и ограничивались лишь указаниями Триумвирата.