Колымская повесть

— Света! Скво! Иди скорее поливать! Мыло глаза ест, а бабушка Мэлгынковав бастует. Коварная! Ты мне скво, или нет? Ведь слепой же останусь!..

Было еще довольно светло. Я увидел, как на стенке коптильни вдруг появился силуэт Светы. Она наклонилась, не коснувшись ни руками, ни животом земли, словно горностай вдруг перелилась сквозь узкую щель и стала передо мной. Подняла чайник, аккуратно вылила воду мне на голову, затем то же повторила и со вторым чайником. По ее лицу не было заметно, чтобы она сердилась на меня за прибаутки. Особой радости тоже не проявляла. Вот разве что любопытство?

Поставив чайники на кострище, Света повернулась, чтобы покинуть коптильню, я поймал ее за руку и ткнул пальцем в полотенце: — А вытирать, кто будет? Бабушка Мэлгынковав всегда протирает меня насухо. Иначе заболею и умру.

Снова, почти без эмоций Света принялась старательно вытирать мне голову, плечи, спину. Я только поворачивался и дурашливо улыбался. Света была серьезной, но выполняла свою работу с видимым удовольствием. Как, скажем, у нас в интернате нянечка вытирает пацанов после бани. Исполняет нормальную, в какой-то мере приятную работу и все. Что ни говори, а купание ребенку радость. Дарить эту радость всякому приятно.

Не успела Света закончить с протиранием, как я снова заартачился:

— А поцеловать? Бабушка Мэлгынковав всегда меня целует после купания, иначе заболею и умру.

Света задержала руку с полотенцем, какое-то время пытливо смотрела мне в лицо и вдруг потянулась губами…

Мы целовались очень долго. Целовались бы еще, но пришел Кока, и принялся требовать, чтобы я помог ему отыскать стартер от бензопилы..

Наверное, нет никого в мире таинственней и скромнее в любви, чем аборигены Севера. Я никогда не видел, чтобы муж с женой как-то ласкались — целовались или обнимались. Не замечал никаких признаков, подтверждающих, что они делят между собой постель. Словно дети у них появляются сами собою. Может у них, все так, как и у охраняемых ими оленей? Помню, дед Хэччо говорил: «Олень очень стеснительный и при пастухах никогда любовью заниматься не будет. Какой пастух совсем дурак, все время, когда гон, возле оленей шарахаться будет, потом жалуется, половина важенок телят не родила.»

И еще — ни от коряков, ни от эвенов я никогда не слышал анекдотов о любовных утехах, измене, просто о взаимоотношениях мужчины и женщины. Над анекдотом о цыгане, который поехал добровольцем во Вьетнам, а потом возмутился: «Какой дурак придумал ночью стрелять — еще в глаз попадут» — смеялись больше месяца, и так и сяк, смакуя ситуацию. Даже перевели на корякский и эвенский языки, чтобы рассказать по рации пастухам соседних стойбищ. Анекдоты же о любви внимательно выслушивали, вежливо улыбались и все. Сначала я думал, такая реакция от непонимания. Как это любовнику пригнуть с балкона, если в ярангах и палатках нет никакого балкона? Да и с командировки тайком не явишься — вертолет слышно за многие километры.

Потом понял, что обсуждать здесь чужую любовь, как, наверное, и свою, просто не принято. Табу! Грех!..

С другой стороны, я на себе хорошо испытал, как они оберегают чужие чувства. В тот вечер обе бабушки, хотя были навеселе, очень даже догадывались, чем мы битый час занимались со Светой в коптильне, но ничем этого не выдали.

До поздней ночи мы кочевали по палаткам, пили водку, самогон и бражку, ели жирную пахнущую грибами оленину, сырые почки, привезенные Светой яблоки и бананы. К нам давно присоединилось все стойбище, исключая бригадира Дорошенка и Павлика, которые оставались возле стада. Света тоже была с нами, но как-то особо меня от других не выделяла. Так же разговаривала и шутила с Кокой, Витей, Прокопием. Когда случилось, что мы с Прокопием одновременно протянули ей свои миски, чтобы подложила оленьих ребрышек, Света, показалось, на мгновенье стушевалась, но первым положила ребрышки Прокопию, только потом мне. Когда я предложил Свете сходить к ручью за водой, она сразу же согласилась, но пригласила в компанию и Надю. Мы пошли к ручью втроем, хотя, понятно, делать там таким коллективом совершенно нечего.

Наконец стали готовиться ко сну. Постель Свете бабушка Мэлгынковав приготовила в нашей палатке, а сама отправилась ночевать в ярангу бабушки Хутык. Кока предупредил меня, что спит сегодня в Ритиной палатке. Ей передали новые пленки к магнитофону, и Коке хочется их послушать. В этом не было ничего странного, он там и раньше нередко приживался. А вот Прокопий? Тот крепко перебрал, явился в палатку, принялся стаскивать сапоги. Снял один, потом вдруг, словно что-то припомнив, перестал разуваться, минут пять сидел и молча смотрел в угол палатки. Наконец, обул сапог снятый было сапог и вышел, так и не сказав и слова. При этом у него было такое сосредоточенное выражение лица, словно ворочал в голове великую мысль.

Мы со Светой остались вдвоем. Было тепло, уютно и хорошо. Света тоже была очень теплая, уютная и гибкая, словно ящерка. Я привлек ее и мы принялись целоваться…

Света пробила в нашем стойбище две недели. Выделывала шкуры, помогала бабушке Мэлгынковав шить для пастухов одежду, просто хозяйничала. Вечерами, когда я забирался в коптильню купаться, поливала меня из чайников. Больше нам условий в палатке не создавали. Когда мне хотелось побыть со Светой вдвоем, я говорил ей, что отправляюсь к ручью, и уходил. Скоро туда же приходила и она. Мы собирали голубику, искали грибы или просто лежали на постели из веток кедрового стланика. Любила ли она меня — не знаю. Была очень ласковой и уступчивой, но сама ни в чем первой не вызывалась. Даже ни разу не поцеловала меня первой. О себе не рассказывала. Не то, чтобы уходила от разговора, просто молчала, о чем я ее не расспрашивал. Планы на будущее тоже не строила. Меня слушала внимательно, но я чувствовал, что мои разговоры ей не очень нужны, и даже, вроде, как раздражают. Нет, она ничем не проявила себя в этом, просто я мог оборвать свой разговор на полуслове, и она никогда не интересовалась, что же я хотел сказать дальше? Но все равно мне с ней было хорошо, даже лучше, чем в первый вечер.

О том, что происходит между мною и Светой, было известно всему стойбищу, но никто не высказал к этому никакого отношения. Самое удивительное, я знал, что и при моем отсутствии это никем не обсуждалось. Может, еще в первые дни кто-нибудь пару раз перекинулся словами, и все. И я, и Света существовали в их жизни как палатки, олени, ручей, дождь, солнце. Иногда это беспокоит, иногда приносит хорошее, но оно есть и его нужно принимать. Выражать к этому отношение? Зачем? Все равно, от этого оно другим не станет, а может и не нужно, чтобы стало.

Потом произошло очень обидное и неожиданное для меня событие. Когда я дежурил у стада, подъехал на оленьей упряжке Дорошенко и сказал, что только что был вертолет, и Света улетела в поселок. Обратив внимание на то, как потускнело мое лицо, Дорошенко сказал:

— Нельзя ей долго здесь быть. Отпуск закончился, на работу нужно. Немного помогла — и то спасибо. В прошлом году она у нас почти два месяца жила, очень много одежды пошила. Мастерица — все в руках горит. Ей бы в интернате девочек учить красивые кукашки шить, пыжик выделывать, а она музеем «Молодой гвардии» заведует. Директор интерната из Краснодона приехал, вот ему и взбрело в голову из эвенов молодогвардейцев делать. — Дорошенко покачал головой, сплюнул и добавил уже по-украински. — Нимцив вин до сих пор боиться, чы шо?…

В стойбище отъезд Светы вообще не обсуждался. Уехала, значит так нужно. А то, что все эти дни была со мною, никого кроме нас двоих не касается. В стойбище вообще не принято прятаться от людей. Все знают друг друга с самого рождения, видели каждого и в плохом, и хорошем. Да и прятаться, попросту, некуда. В яранге или палатке тесно — ни ванной комнаты, ни отдельной спальни.

В прошлом году через мой охотничий участок проходило оленье стадо, и я заглянул к пастухам в гости. Сидим, играем в карты, вдруг в ярангу заходит девушка и начинает переодеваться. Спокойно так, если бы она была здесь одна, сняла с себя все до последней ниточки, причесалась и надела другую одежду. Собравшиеся в яранге пастухи не обратили на это никакого внимания. Их больше волновали те дамы, что изображены на картах, чем та, которая ходила голая за их спинами. Лишь я косил в сторону девушки так, что едва не испортил глаза.

Но все же, мне кажется, наши взаимоотношения со Светой как-то изменили отношение ко мне. Особенно Нади. Снова все началось с купания. Помню, Дорошенко еще смеялся: «Как только Надя искупалась, сразу среди лета выпал снег».

На самом деле все было как раз наоборот. Сначала выпал снег, потом мы с Надей устроили баню. Все случилось довольно неожиданно. Больше недели стояла очень жаркая погода. Солнце высушило ягель до стекольного хруста, вода в реках поднялась от тающих снежников и помутнела, хариусы косяками устремились в мелкие ручьи. Я за два дня натаскал их удочкой сколько, что завешал ими и коптильню, и дюкалы, и вешала для мяса.