Колымская повесть

Вдруг к ночи захолодало, утром проснулись, а везде снег выше колена. Олени обрадовались такому событию и больше валялись в сугробах, чем паслись. Одного мулхана так занесло снегом, что Дорошенко споткнулся об него, потом долго ругался, будто молодой олень и вправду в чем-то виноват. У оленей нет потовых желез и, если жарко, отдыхают и спят только стоя. При этом делаются очень нервными, и их невозможно удержать на месте. К тому же, в жаркую погоду летает много оводов, которых олени боятся пуще волков. Теперь развалились на снегу, как курортники на пляже. Даже, по мордам видно, как это им приятно.

Нам от снега тоже радость — появилась возможность съездить за продуктами. По сухому кочкарнику нарты скользят плохо, олени быстро устают, и приходится делать остановки. Снег — совсем другое дело. По нему они скользят до того легко и быстро, что нужно притормаживать.

После завтрака Саша запряг для нас с Надей четыре пары оленей, и мы отправились на Кресты. Года три тому назад кому-то пришла мысль, переселить работающих в тундре оленеводов в обыкновенные дома. Мол, если соорудить там небольшие поселки с пекарнями, магазинами и клубами. Пастухи сразу перестанут кочевать и заживут, как все люди.

Сказано — сделано. Привезли в тундру строителей, построили все, что спроектировали, но ничего хорошего не получилось. Олени быстро съели ягель вокруг поселков и ушли дальше. Следом откочевали и оленеводы. Пришлось строения превратить в склады, где у пастухов теперь хранится одежда, продукты, запчасти к тракторам и вездеходам.

…Я еще не научился хорошо управлять оленьей упряжкой, поэтому мои олени привязаны к Надиной упряжке, и любая попытка получить самоопределение у меня сведена на нет. Мне отведена роль обыкновенного мешка с мукой или хорошей вязанки дров. Сиди, вцепившись руками в нарты, да смотри в подпрыгивающие перед самым носом серые оленьи крупы, то и дело, получая в лицо комки снега и россыпь оленьих катышков. Не удивительно, что мое самолюбие очень страдало и, лишь стойбище исчезло за ближней сопкой, я принялся доказывать своей спутнице, что уже ездил на оленьей упряжке, и справлюсь с оленями не хуже нее. Надя не стала противиться, отвязала моих оленей, и я поехал самостоятельно.

На первый взгляд управлять оленями очень легко. Нужно только все время держать правую вожжу натянутой да следить, чтобы на какой-нибудь кочке не вывалиться из нарт. Олени сами бегут, куда нужно, более того, тропу для них прокладывает Надина упряжка.

На самом деле олени не столько тянут нарты, сколько пытаются спихнуть друг дружку с тропы. Борьба не прекращается ни на одно мгновенье и, я уверен, больше усилий тратится не на то, чтобы тащить нарты, а на это сражение. Изгибаясь дугой, они наваливаются один на другого так, что буквально гребут копытами снег и кочки. Особенно свирепствует левый. Закатил глаза, хрипит, еще немного, и вообще станет поперек тропы. Чтобы как-то призвать его к порядку, дергаю левую вожжу, в тот же миг олени шустро разворачиваются и влезают копытами в мои нарты. Упряжь спуталась, я пытаюсь привести ее в прежний вид, но получается совсем наоборот.

И вот один олень сидит на снегу, как волк или собака, а второй лежит со спеленатыми в пучок копытами и, поглядывая на меня с обидой, мигает, похожими на опахала, ресницами. Я даже не могу разобраться, какой из них правый, какой левый?

К счастью, Надя уехала недалеко, а может, быть просто чувствовала, чем все это закончится. Развернула свою упряжку, что-то там отвязала, что-то отстегнула и минут через десять мы снова бойко катим по кочкарнику. Снова моя упряжка накрепко привязана к Надиным нартам, и я ничего не имею против того, что нахожусь в роли мешка с мукой или хорошей вязанки дров…

Место под поселок строители выбрали на слиянии двух небольших речек, поэтому и название Кресты. Дорошенко утверждает, что речки здесь ни при чем, а название от того, что этим поставлен большой крест на очередной попытке сделать оленеводов неоленеводами, потому что, по его глубокому убеждению, не кочующего оленевода вообще не может быть нигде и никогда.

Здесь три двухквартирных собранных из лиственничного бруса дома, пекарня, склад, мастерская. Но, главное, прямо на берегу одной из речек стоит баня.

Лишь ее увидел, все тело зачесалось, словно по нему и вправду что-то забегало. Не дожидаясь, когда Надя остановит упряжки, спрыгиваю с нарт и бегу к бане. Если в ней все исправно, растоплю, и буду париться до седьмого пота.

Дверь висит на одной петле, пол завален мешками и ящиками, но печь и котел в порядке. Даже небольшая горка дров лежит у поддувала.

Спрашиваю Надю, можем ли мы здесь задержаться, она кивает головой и тут же пожимает плечами. Мол, можно. Только зачем? Я, не вдаваясь в подробности, принимаюсь вытаскивать из бани припасы и складывать у порога. Здесь макароны, сухая картошка, яичный порошок, чай и даже кофе в зернах. Нужно будет поинтересоваться у Павлика с Кокой, видели ли они когда-нибудь кофемолку? Или эти коробейники, снабжающие моих друзей припасами, думают, что пастухи будут жевать зерна для заварки, как однозубая бабка мясо на пельмени?

Уже вдвоем с Надей подметаем пол в бане, наливаем в котел воды и растапливаем печку. Вообще-то Надя симпатичная, и фигурка у нее самая красивая в стойбище. Но вечно облепленная детворой, она не находит времени для себя, поэтому даже рядом с Моникой выглядит серой мышкой. В прошлый раз Света привезла Наде заграничный костюм, но она только примерила и сразу же подарила Рите. А сама все лето щеголяет видавшем виды спортивном трико коричневого цвета.

Надя старательно помогает мне, но, по всему видно, купаться не собирается. Просто, нехорошо сидеть, сложа руки, когда мужчина машет метелкой. К тому же на правах хозяйки нужно показать, где что лежит. Но как только, я заявил, что баня достаточно прогрелась, и можно взбираться на полок, Надя ушла поправить упряжь на оленях, а затем исчезла совсем. То ли спустилась к речке, то ли вошла в один из домов.

Я парился, наверное, больше часа. Хлестал себя веником из веток карликовой березки, обливался водой, несколько раз намыливал все тело, что пена свисала хлопьями. Распаренный до самих косточек, отчего влюбленный во весь мир, выглянул из бани — и сразу увидел Надю. Низко согнувшись, и наклонив голову так, что видна была только выбившаяся из-под малахая черная прядь, она сидела на нартах и что-то вычерчивала прутиком на снегу.

До сих пор не знаю почему, она вдруг показалась мне такой жалкой, такой убогой, что прямо комок к горлу. В интернате, о котором Надя так любит вспоминать, баня у них была каждую неделю. Кроме того, целый день работал душ. И после этого, ополоснуться раз в два-три месяца из чайника и все. Без сомнения, Надя с охотой искупалась бы сейчас, но мешаю я. Как же — с мужиком, да еще русским — в бане!

Но с какой стати ей меня бояться? Совсем я невменяемый, что ли? По колени в снегу бреду к Наде, хватаю за руку и ору на весь мир:

— А ну-ка, подружка, марш купаться! Расселась тут, ни пройти, ни проехать. Совсем заросла грязью. Наверное, сама себе противной стала. Чего это вдруг прикидываешься, что не хочешь купаться? Ведь хочешь же! Хочешь!

Надя испуганно смотрит на меня, поднимается и идет следом, даже не пытаясь освободить руку. Все так же, ругаясь, словно она и в самом деле сотворила что-то несусветное, затаскиваю Надю в предбанник и начинаю снимать кухлянку, торбаса и все остальное. Надя послушно поворачивается, вытягивает руки, ноги, словно и вправду совсем маленькая.

И в бане Надя вела себя как ребенок. Просто стояла на большом лиственничном чурбаке, как статуэтка на подставке, и, поворачиваясь, подставляла под мыло и воду то руку, то голову, то спину. Хотя ее тело никогда не видело солнца, но было довольно смуглым и даже золотистым, словно после черноморского пляжа. Груди у Нади неожиданно большие и высокие. Она никогда не одевает лифчик, да и одежду носит такую, что за нею толком ничего и не видно. Фигура еще красивее, чем мне думалось.

Я ополоснул Надю во второй раз и, перед тем, как завернуть в цветастую скатерть, целую упаковку которых обнаружил на складе, снял губами с ее спины капельку воды и сплюнул в сторону. Так всегда делала моя мама, чтобы вместе с этой капелькой сплюнуть все болезни и беды, которые могут коснуться ее дитяти. Надя вдруг повернулась ко мне и, словно капризный ребенок, произнесла: