Колымский котлован. Из записок гидростроителя
Шрифт:
— Не сомневайтесь, — улыбнулся бригадир.
— Тогда стропите через полиспаст.
— Понятно… и бревно, — Димка потолкал двухметровый обрубыш на тросу, — поплавком будет.
Старшинов уловил мысль бригадира.
— Откровенно говоря, не сообразил, мучился, а не сообразил, — сказал он, — выход ведь: в случае обрыва натяжного троса поплавковым можно изменить направление или вытянуть бульдозер обратно. — Старшинов похвалил бригадира и пошел по кромке берега. Он никак не мог определить, где же кончается шивера-перекат. Старшинов увидел парней. Взмокшие, с черными пятнами на спинах, они укладывали в лодку кольцами трос. И когда трос сложился крутыми упругими жгутами. Талип поднял
— Давайте двое в лодку, — сказал он. — Но ты, Талип, становись на корму, будешь сбрасывать трос, но только слабины не давай, держи внатяг, а как дойдем до середины — шевелись, а то трос подрежет и развернет, опрокинет лодку.
— Ты нас за кого, Димка, принимаешь? Мы что, совсем не соображаем, да?
— Кто сомневается! Но коснемся берега — спроворьте: прыгайте в воду и закрепляйте трос за мертвяк, да половчее, поняли? Видишь, как течение рвет!
Ребята смотрят на воду. Старшинов отвернулся — скорее бы уж, что ли…
— Не маленькие, понимаем, — ворчит Талип и снимает на всякий случай сапоги.
— Природные условия строительства чрезвычайно сложны. Еще об этом в Москве предупреждали, — не совсем кстати заметил Старшинов. — Здесь, кроме вечной мерзлоты, тяжелейшая транспортная схема. Схема, схема.
— Все готово, — перебил его Тимуров.
Старшинов посмотрел на лодку — перегруз, запасу на два пальца, но промолчал: пока выходят на стремнину, успеют витков десять, не меньше, сбросить, и тогда лодка облегчится.
— Ну что, парни, будем выруливать? — спросил Тимуров.
— Будем, Олег Николаевич. Но, по-моему, надо брать наискось, против течения, с поправкой на снос, — и Димка показал рукой, под каким углом пересекать реку.
Тимуров только поскреб в затылке.
— А мне сдается, — сказал я, — что если держать вверх по течению, трос подхватит водой и образует подкову, своеобразный веер, да так натянет, что опрокинет. Резать реку надо наискосок, по течению, да попроворнее, чтобы укладывать трос в одну линию. Течение в этом случае должно само подсобить переправе.
Старшинов прикинул, кивнул. Димка понял и развил мысль дальше:
— С учетом течения зайдем лодкой повыше и резанем?
Обо всем ребята договариваются сами. «Руководить — это зачастую не мешать людям работать», — вспомнились чьи-то слова.
Мертвяк — камень-валун перехвачен тросом и захлестнут восьмеркой. Узел находится ближе к основанию валуна, но не на самой земле, а так, чтобы трос не мог подрезать камень, но в то же время и не мог бы соскользнуть. Основательно работают ребята, особенно Талип, толковый парень. Но тем не менее тревога меня маяла. Да и Старшинову было не по себе. Если бы можно было рассчитать, взял бы карандаш, бумагу, и все ясно, — сказал он еще. А тут кто предскажет исход? Какое дно? Гранитные козлы, гранитный порог? Одним словом, эксперимент…
Сейчас мне это слово «эксперимент» казалось каким-то безликим.
— А если утопим бульдозер? — не выдержал я.
— Давайте не думать об этом.
— Вот я не уверен, — досадовал Старшинов, — а они очень даже уверены в себе. Можно подумать, всю жизнь то и делали, что бульдозеры под водой протаскивали. Ланцов, тот и вовсе: скажет, вроде бы совет держит, а сразу ясно становится, что сам уже все решил.
Димка дает последние указания водителю тягача.
— Ты, батя, — говорит Димка, — не рви машину, плавно действуй, чувствуй на крюке груз, понял?
Водитель улыбается — как не понять, пятьсот лошадей как-никак в упряжке.
Ребята уверены, что цыган не подведет. Все на стройке знают — самый надежный
товарищ, и к тому же самый богатый цыган Григорий Стожаров. Пятьсот лошадей при нем да шестьдесят пять стоят под окном его дома — новенький «Москвич». Да и как не надеяться — вот уже четверть века Гришка-цыган припаялся к коллективу гидростроителей.Помню, было это еще в Иркутске, на строительстве ГЭС. Однажды показался здесь цыганский табор. Обложили цыгане берег Ангары — кибитки, кони, песни, пляски. Пестрые гадалки, бородатые удальцы, и вся эта веселая карусель бурлит, днем и ночью не затихает.
И как-то появился в котловане высокий стройный юноша с серебряной серьгой в ухе. Живыми черными глазами обшарил экскаватор, улыбка белозубая.
— Дядя, а дядя, дай посидеть на твоем коне? Сбацаю с подковыркой на носок!
— Ишь ты, плясун какой. — И, шутки ради, экскаваторщик бросил к ногам цыгана ковш. Цыган не устоял, запрыгнул, прошелся мелким бесом по дну. Дробно получилось в ковше!
— Молодец, хваткий, — похвалил машинист, — заходи, знакомиться будем.
Цыган не растерялся. Сел, тронул рычаг, словно вожжу, а машина, как понятливая лошадка, сразу стала податливой, покорной. Смуглые щеки цыгана зарделись, а по спине пот. Так весь день и проторчал на экскаваторе. И машинистам приглянулся любознательный, дотошный цыган.
— Оставайся, научим, — пригласили парня.
— Насовсем?
— Можно и насовсем. Старшим машинистом, командиром будешь, — хохмили чумазые помощники.
Когда табор снялся и за поворотом исчезла последняя кибитка, цыган стоял перед машинистом.
— Насовсем, — сказал он.
Экскаваторщик хотел пошутить, а куда, же, мол, девал сережку, во вовремя спохватился, не спросил.
Ребята пристроили плясуна к себе в общежитие. Так, и остался Гришка-цыган на экскаваторе.
На строительстве Иркутской ГЭС Григорий Стожаров получил медаль, на Вилюйской — орден. И вот теперь, с первого колышка, Колымская, и теперь он уже не Гришка-цыган, а батя. Когда-то черную, как смоль, бороду запорошила белая метель. Но на ноги он такой же: горазд что работать, что плясать. Вот ему-то и поручили переправу.
Я с Григорием знаком давно. Много лет работали еще на Заполярной, нехожеными болотами, трудными лазами протаскивали тяжеловесные поезда, но когда это было…
Для переправы готово все. И на всякий случай лодка припасена, и трос перетянут через реку — одним концом его захватили за бульдозер, другим, опоясав мертвяк на противоположном берегу, закрепили за тягач.
Димка забрел в реку так, чтобы его со всех сторон было хорошо видно, поднял руки, замер.
Григорий Стожаров перестал улыбаться, приоткрыл дверцу тягача и впился глазами в бригадира. Димка подбросил берет, поймал и закрутил над головой. Сразу на берегу забегали, заворочались тягачи. Натянулись и запели тросы, бульдозер вздрогнул и посунулся к воде. Замелькали отмытые гусеницы. Но вот бульдозер споткнулся, клюнул, и над выхлопной трубой сомкнулись круги. Изо всех сил заработал арттягач, высекая траками искры о каменистый берег.
Я смотрел на кипящую бурунами реку и угадывал, насколько продвинулся «утопленник».
Димка потряс кулаком, но тягач, словно подбитая птица, прыгал на месте. Гусеницы бешено вращались, крошили камни, высекая искры. Димка забежал к самому радиатору и скрестил поднятые руки. Тягач глухо огрызнулся и замер. И сразу стало тихо, до глухоты.
— Не рви без толку, — сказал Димка, высунувшемуся из кабины цыгану.
— А я что говорил? — ни к кому не обращаясь, подтвердил Старшинов.
— Говорили, ясное дело, говорили, — буркнул Димка и пошел туда, где Талип с ребятами помятой фарой отчерпывали из лодки воду.