Колымское эхо

— А с первой чего не склеилось?

— Застал с другим. Он ее больше устроил как мужик. Ну, а мне отставка вышла. Конечно, могла бы честно сказать, но и на такое не все способны.

— Видать, у нее большой выбор был,— рас­смеялась Варя.

— Сравнения познать захотела.

— Она живет с ним?

— Нет, он не дурак. Понял, изменив мне, она и дальше таскаться будет. Такова природа ба­бья. Ну и я враз поумнел. Ни слова ей не ска­зал. Молча слинял, собрал тряпки, документы и прощай навсегда.

— Долго жили?

— Чуть больше года, привыкнуть не успел. А потому, не тосковал, не скучал.

— А она?

— Не знаю. Пошла по рукам, о том слышал. Ну, это закономерно. У баб, как у сучек, течка скоро не заканчивается. Я не стал ждать раз-

вязку. Ушел, пока болото не затянуло. Да и по­зориться не захотел. Разбежались и забыли друг друга навсегда. Встретились через много лет, и то случайно. Едва узнали, поздоровались. Она спросила:

— Счастлив ли я теперь?

— Ответил, что живу не хуже других и на жизнь не жалуюсь. Она сказала, что у нее уже двое внуков. Но с мужем не повезло. Пьет, тас­кается, иногда колотит. В общем, то же, как у всех. Я и ответил, мол, все не случайно, это наказание за прошлое. Она мне предложила встретиться по старой памяти, я ответил ей, что силы не те, на одну жену едва хватает. Ну, тут она рубанула, что всегда слабаком был, потому она меня заменила. Не стал с нею спорить. От­ветил, мол, каждый находит счастье в своем.

— Это верно. Радость не в постели. Это слишком короткое увлечение, вскоре надо­едает.

— Зато со второю повезло. Не скандалит, не ревнует и не таскается.

— А я теперь ничего не хочу. Мужчин вокруг не вижу. Сплошные отморозки и забулдыги. Ни­кому нельзя верить. Нет надежных, все только на ночь. А потому, не стоит мараться.

— Варя, это ты сейчас так думаешь. Но ведь годочки катятся. Придет старость, оглянешься, вокруг никого. Только Колыма с ее снегом и хо­лодом. А впереди ничего, кроме погоста.

— Советуешь найти хоть кого-то? Но зачем мне покойник под боком, какого ни уважать, ни любить не за что. Я так не хочу.

— Ну, хотя бы словом перекинуться.

— О чем?

— Я не знаю. Но одиночество бьет сильнее всего. И ты это скоро поймешь.

— Евменыч, хуже когда, живя с человеком, остаешься в одиночестве. Тебе такое не прихо­дилось испытать? А я на своей шкуре прочув­ствовала. Спасибо, больше не хочу.

— Прости, Варюха, я больше не лезу в твою жизнь со своими советами. Каждый справляет­ся с проблемами как может,— улыбался Иванов и, присев на дорожку, сказал:

— А как хочется, чтобы ты была по-настоя­щему счастливой, по-человечески и по-бабьи. Ведь жизнь — короткая штука. Не успеешь ог­лянуться, а она уже ушла. Ведь вот твоя мать так прожила. Но у нее была ты. У тебя никого. И лет, эдак через десяток, взвоешь, бабонька, об упущенном, да не наверстать. Все будет по­теряно. Колыма наказывает за такие упущения.

— Ой, да не пугайте! Мне покуда не семьде­сят. Как сложится, так и проживу.

— Варь, ты хоть изредка пригляди за моги­лами моих отца и брата. Я не смогу соврать тебе, что стану наведывать, приезжать, не знаю, сколько сам проживу. И кто присмотрит за моей могилой. Теперь живые друг друга не замеча­ют. А уж мертвых и подавно не помнят. Ты прости, что навязываю свою заботу. Но куда деваться? Я тут впервые и вряд ли появлюсь здесь еще.

— Не беспокойся. Пока сама жива, досмотрю.

— Вот на том спасибо! — поцеловал в щеку и тихо вышел в дверь.

Варя убирала в доме после гостей, что-то тихо напевала, когда в дом постучали.

— Кого принесло? — удивилась женщина.

В дверь вошел Бондарев. Он глухо поздоро­вался, попросил разрешения войти.

— А что? Кроме меня все уехали? — спро­сил растеряно, оглядевшись по сторонам.

— Остались только мы с Султаном. Другие подались по домам. Всех позвали свои дела и заботы. Всем некогда. А может устали от Колы­мы. Выгнала людей своим холодом. Куда де­ваться, негостеприимная, суровая, всех испы­тывает, каждого гонит.

— Она всегда была такою. Иного от нее не жди. Я, когда приехал в Магадан, тоже думал, что не выдержу ее климат. Тогда здесь еще хо­лоднее было. А ветры не прекращались, сши­бали с ног. Ни единого погожего дня не видел. Солнце не проглядывало. В снегу чуть ли не по горло ходили. Короче, сплошное наказание, не жизнь. Ни жена, ни сын не свыклись с клима­том. Так и считали проклятием.

— А сам как воспринял наши места?

— Я из кабинета старался пореже выходить. Знаешь, как случалось? Выйдешь на улицу, на тебя с крыши целый сугроб снега. Попробуй, выгребись из него! Ни ногой, ни рукой не поше­велить. Дышать и то нечем. А сверху бульдозер идет, улицу расчищает. Она тогда здесь един­ственной была и та Колымская. В каждом до­ме— бывшие зэки. Зайди к такому обогреться, он так согреет, что навсегда забудешь, как са­мого когда-то звали. Страшно было открыть двери. Ветром как шибанет, дверь в лоб как даст, самого с катушек. Потом докажи, где получил шишку на лоб. Жена каталкой влепила или ка­кой зэк сердечно поздоровался. Вот так один наш следователь до вечера провалялся без со­ знания. Сколько мимо людей прошло, никто не помог человеку. Не только самих, форму нена­видели. Да и что спросить с недавнего зэка...

— А что заслужили, то и получали! —усмех­нулась Варя едко.

— И ты такая же жестокая. Вот уж не ожи­дал.

— Была б такою, не пустила б в дом, а то вон сколько дней всех терпела,— обиделась баба.

— Пошли бы к Анастасии. Мир не без доб­рых людей. Эта не выкинула и не прогнала бы. Человек, истинно переживший в жизни беду, обя­зательно посочувствует и поможет другому.

— Чего ж моей мамке никто не помог. Да и только ли ей? Гляди, вся Колыма — сплошная могила. Иль только убивать умели?