Колымское эхо

— А чего ж она до Колымы допустила? По­чему сразу не помогла?

— Родственники убитого мужика пригрозили, если Васю отпустят из суда на волю, тут же самим с ним разобраться. А там три брата! Вот и испугалась вмешаться сразу.

— К чему ты нам про Васю лопотал? — спро­сила Варя удивленно.

— Да к тому, что нет на свете силы сильнее бабьей. Она все одолеет, любые стены проши­бет, а своего добьется. Она пустит в ход все, не посчитавшись ни с чем. Лично я, никогда не по­верил бы, что Федотова отпустят раньше вре­мени, да еще с Колымы! Но, вот видите, мать добилась. И мало того, вылечила своего при­дурка, женила, устроила в жизни так, как ни­кому не снилось. Вот вам простая свинарка, а хватило ума! Тому Васе жизни оставалось на один бздех, она его из могилы вытащила. Он теперь в Москве, в каком-то министерстве ра­ботает Хотя, между нами говоря, дурак дрему­чий, как непроходимое болото. Но, пока жива мать, Вася ходит в гениях, в преуспевающих, нормальных мужиках. Так, слава Богу, что есть такие матери, как у Федотова. Легко сделать хорошего человека из толкового мужика! Попро­буй что-то слепить из бездаря. На такое способ­ны только матери! Дай Бог им здоровья и тер­пения!— пожелал Игорь Павлович.

— Кому-то повезло. Пусть он и дурак, но сча­стливый человек. Ему при такой матери ни о чем думать и заботиться не надо. Родился под счаст­ливой звездой. Не то, что мы! — вздохнула Галя и загрустила, вспомнив свое.

— Девчонки, теперь чего сетовать? Ведь жизнь наладилась, все устроилось. Есть семьи, работа, квартиры и дома, машины и дачи. Чего теперь не достает, чего не хватает? Что смуща­ет ваши души? — спросил Бондарев.

— Все вроде так, все верно. Дом — полная чаша, но почему-то душа не радуется. Мужик мой, Володька, женщину на стороне завел. Вро­де не сказывается на нашей семье его побоч­ная связь, но обидно предательство.

— Заведи и ты себе хмыря. Когда уравняе­тесь, обида пройдет!

— Ты по морде надавай своему Вовке! Не позволяй таскаться и сама не смей. Детей по­стыдись,— одернула Варя подругу.

— А мой выпивать начал. С работы частень­ко бухим приходит.

— Ты денег не давай!

— Он прямо на работе колымит. Все же ав­тослесарь, эти без денег не сидят. И, как ни проси, все бесполезно. Пообещает завязать, а на завтра опять «косой». И все причины нахо­дятся. То день рождения отметили, то поминки или у кого-то ребенок родился, то диплом об­мыть нужно, то новую машину.

— А мой и того хуже, связался с жульем, какие недвижимостью торгуют. От такого добра не жди.

— Девчата, повзрослеют и ваши мужья, осте­пенятся. Покуда они еще мальчишки. Не стоит вам собачиться с ними. Этого им в судьбе хва­тило и без вас. Останьтесь подружками, какими вы были все годы. Добрыми и заботливыми, лас­ковыми, какими они полюбили вас еще на зоне. Не растрачивайте, не теряйте это самое доро­гое. Станьте сильнее, какими были на зоне. Не опускайтесь. Будьте мудрее, станьте над бабь­ей глупостью и сберегите семьи. Присмотритесь, где вы сами упустили. Вы разберетесь и нала­дите в своих семьях все, стоит только захотеть. Главное, не потерять друг дружку, не разомк­нуть руки.

— Да, моя сестра, та, что в деревне, стар­шая, разошлась с мужем. Уже третий год сама живет с детьми. Их у нее пятеро.

— Круто! Как же она с такой бандой справ­ляется?

— А молча! Кому подзатыльника даст, друго­го в угол сунет, сама на работу бежит. Ну что хорошего в таком воспитании? Домой возвра­щается, там жуть что творится. Зато ее разбой­ники довольны. Спят, где попало, среди игру­шек и подушек, опять бросались ими. Но все счастливые и довольные.

— Муж ей помогает деньгами?

— Нет! Он не собирается возвращаться в семью.

— Но дети-то его!

— Кого это чешет? Дети еще и ее.

— А мои в деревне запили. Дерутся чуть ли не каждый день. Старуху свою к брату выпихну­ли. Совсем озверели.

— Тебя чего это беспокоит? Пусть бесятся, как хотят. Когда ты на Колыму попала, кто из них вспом­нил, что ты еще жива и помочь бы не мешало.

— Теперь они от меня помощи ждут!

— Во им всем! По самое плечо! — отозва­лись девчата дружно.

— Хватит на твоей шее ездить!

—Не дадим и не позволим! Пусть не наде­ются.

— Тебе сына в школу надо собирать,— на­помнили хором.

— А мебель сменить хотела! Или снова от­ложишь из-за них? Не дадим из тебя лепить дуру! — накинулись на Гальку, та умолкла.

— Девчонки, в своей семье каждая разбе­рется сама. Чего вы ее клюете. Пусть обдума­ет! — встрял Бондарев.

— А ты не лезь, старый козлик, в чужую сраку со своим носом. Мы лучше знаем, о чем ба­зар. Ее сестра живет, как сыр в масле катается. Когда мать умерла, она весь ее вклад сгребла

и Галке ни хрена не обломилось. Мы все в то время на Колыме мордовались. Ни у кого даже нижнего белья не было. Думаешь, та стерва помогла купить. Хрен в зубы, и не подумала. Мы вскладчину выживали. А когда отдышались после зоны, родня ощипать вздумала. Совсем стыд потеряли!

— Так всегда бывает,— вздохнул Бондарев.

— Игорь Павлович, мы сейчас уже спать ложиться будем. Ты выйди на кухню на минуту.

Л когда позовем, вернешься. Место тебе оставим посередине, чтобы не замерз,— смеялась Ритка.

— Только ты нам расскажи что-нибудь на ночь, да и на прощание. Мы завтра уезжаем, сразу с утра. Больше пообщаться не получится. А жалко! Но надо домой. Там дети, семьи, заботы, увидим­ся ли когда-нибудь еще,— тихо сказала Надежда.

— Земля круглая. Может, встретимся. Я тоже завтра поеду на Север, к полюсу, туда, где кон­чается трасса.

— Зачем так далеко?

— Там последние могилы зэков. Хочу со все­ми проститься, у всех попросить прощения, по­том легче будет уходить самому, если хоть кто-то из них простит меня,— сказал Бондарев тихо.

— Да кому мешаешь? Живи...

— Когда жизнь не в радость, от нее быстро устаешь. Хочется определенности, уверенности, и, хоть немножко тепла,— опустил человек голо­ву и вышел во двор.

Яркая, лупастая луна светила над домом. По­хожая на большой огненный шар, она с удивле­нием оглядывала Колыму, поражалась ее вели­чию и одиночеству.

Только снега вокруг. Ни голоса, ни смеха, ни капли тепла. Пустота и молчание. Будто вокруг нет никого живого, как похожа она в этот миг на вымершую, покинутую всеми планету.

Как она величава и страшна в своем одино­честве, как суров и холоден ее сон, скованный морозом. Кажется, она никогда не проснется и не оживет.

Больше тысячи километров тянется трасса. Убегает прямо к Диксону. Дальше Ледовитый океан. Трасса подходит к каждому поселку, ка­кие стоят на пути, где живут люди. А по обе стороны ее — могилы, захоронения. Самый гро­мадный на земле погост. Сколько людей тут похоронено, не счесть. Среди них основная часть — зэки. Им уже не увидеть родные места, они навсегда остались узниками холода, снега и молчания.