Колючка и стихоплёт

Сумерки на юге скоротечные и плотные, день угас быстро, без плавных переходов, за какие-то минуты сменившись ночью. Рядом с задремавшими друзьями прошуршали шаги, вслед за ними раздался цокот каблуков.

Малика открыла глаза и приподняла голову.

– Эдька, проснись. В беседке, кажется, Профессор, и не один. Кто-то всё-таки уговорил его поработать.

Кирилл не умел выпадать из грёз так же быстро, как подруга. Сначала плавал в каком-то промежуточном состоянии. Органы чувств начинали работать хаотично, по очереди. Только спустя минуту он мог мыслить и двигаться полноценно.

В беседке зажёгся свет, маломощная лампочка накаливания без абажура горела над макушками посетителей, оставляя под скамейками непроглядную первозданную тьму. Первым в круг света вошёл невысокий мужчина в чёрной рубашке с воротником стойкой. На его груди мрачно поблёскивали металлические цепи, надетые в несколько рядов. Некоторые из них заканчивались амулетами, в основном собственного изготовления. Выглядел он не слишком представительно, даже комично из-за обилия кустарных украшений на шее и руках. Но стоило заглянуть в его матовые, лишённые блеска чёрные глаза, и пропадало желание насмехаться над нелепым, словно из низкопробного театра, костюмом доморощенного ведьмака.

Малика подползла на коленях к низкому проёму и нашла взглядом отца. Он сидел к ней боком, напротив него стояла слегка полноватая, ухоженная женщина с толстой косой на плече. Гостья стояла у входа в беседку, неосознанно выбрав такое местоположение: если возникнет необходимость, то помчится без оглядки. Женщина чувствовала себя неловко и явно боялась того, к кому пришла за помощью, её пальцы сжали край деревянного стола, потемневшего от времени и пролитых напитков.

Рядом с щекой Малики шевельнулся воздух, прямо над ухом раздался напряжённый шёпот.

– Если Профессор увидит, что мы подглядываем, хана нам обоим. – Кирилл придвинулся к подруге, и слегка надавил ладонью на её голову, заставляя пригнуться.

– Тсс. Пару секунд посмотрим.

Малика заворожённо смотрела на тонкие кисти с узловатыми пальцами, ловко и даже изящно тасующие колоду карт. Это были обычные карты, не Таро, самые стандартные игральные, купленные в составе большой партии в магазине. Единственное, что делало их особенными – на каждой колоде перед тем как использовать её для гадания, по нескольку минут сидела Малика в качестве непорочной девицы. Она с ужасом ожидала того дня, когда придётся отказаться от этой почести и признаться в своём грехопадении. Скрыть это не удастся, и полетит тогда бракованная не обсиженная девственницей колода прямо с балкона, вслед за самой Маликой

***

Насколько Малика помнила, отец всегда зарабатывал на жизнь именно таким экстравагантным способом – гаданием на картах, кофейной гуще, иногда баловался хиромантией. Доходы получались нестабильными, скачкообразными. Выдавались дни, когда они ели креветки и ананасы, но случались и периоды на картошке и воде.

Около двадцати лет назад Андрей Иванович Рейтерн носил статус преподавателя в институте. Профессором, несмотря на теперешнюю кличку, не был, остановился на звании кандидата медицинских наук. Уже тогда умело пользовался рентгеновским взглядом, вызывая оторопь и уважение в студентах. К тридцати восьми годам друзей среди коллег не заимел, но не страдал от одиночества. Ему хватало собственного общества, пока судьба не свела со студенткой Лерой.

Непутёвая второкурсница провалила сессию из-за несданного даже с третьего раза предмета Андрея Ивановича. На одном из индивидуальных занятий, девушка не придумала ничего лучше, как соблазнить строгого лектора. Не обласканный женским вниманием, он легко попал в ловушку более опытной по части отношений студентки.

Сессию Лера так и не сдала, вскоре была отчислена, зато преуспела кое в чём другом – она забеременела. Профессор не отказался от ребёнка, сразу же предложил девушке сожительство, но не штамп в паспорте, на который она так рассчитывала. А вскоре сама Лера была рада, что узы брака не приковывают её к Андрею Ивановичу. За три с половиной года их совместной жизни мужчина сильно переменился.

Он и раньше был мрачным и немногословным, но уважаемая должность преподавателя, приличная зарплата и вменяемое поведение удерживали Леру какое-то время от побега. Когда родилась Малика, увлечение Профессора оккультизмом и мистикой перешло границу обычного хобби, всецело завладев его временем и мыслями. Из института его попросили уйти. Это не расстроило Андрея Ивановича, наоборот, стало толчком к тому, чтобы превратить своеобразное увлечение в работу. В узких кругах он получил прозвище Профессор. Кличка приклеилась намертво.

Внешние изменения происходили постепенно, сначала затронули привычку одеваться. Чёрный цвет методично вытеснял остальные цвета из гардероба мужчины, и как только одержал победу в замкнутом пространстве, стал переселяться в квартиру. Исключение делалось только для спальни Малики, здесь вообще не происходило никаких трансформаций. Даже когда она родилась, в комнате не появилось ничего явно детского. Ни кроватки, ни ходунков, ни ярких игрушек. Малику просто вписали в существующее пространство, решив, что детство слишком короткая пора, чтобы о нём беспокоиться. Покупалось только самое необходимое, никаких излишеств. Спала она на одной кровати с мамой, играла, чем придётся: прищепками, крышками, пуговицами.

Уже через год кухня приняла облик таинственного логова чернокнижника. Профессор обрёл определённую известность и, несмотря на увещевания сожительницы, к прежней жизни возвращаться не планировал.

Первое время Лера терпела и методически тратила накопления в основном на себя. Если внезапно просыпался материнский инстинкт – на маленькую дочку. Через год, очистив до блеска счета в банке и распотрошив заначки мужа, она отпраздновала трёхлетие Малики, а на следующий день сбежала в неизвестном направлении.

После побега Леры в жизни Андрея Ивановича почти ничего не изменилось. Малика ходила в детский сад, а вечером занимала себя сама. Ела хорошо, слушалась, не приставала с расспросами. Иногда он забывал о существовании дочери и вспоминал лишь тогда, когда приходила квитанция об оплате детского сада. Уже через год девочка самостоятельно выходила во двор, и клиенты стали приходить гораздо чаще. Старушки на скамейках кривились, встречая очередную опасливую незнакомку на подходе к подъезду, шушукались, укоризненно качали головами, и тайком сами наведывались к Профессору.

Андрей Иванович имел особенный взгляд на воспитание – свобода, приправленная строгостью в тех моментах, которые он считал необходимыми, и полная вседозволенность там, где общество ставит границы. В принципе, запрещалось то, что ему самому не нравилось или доставляло неудобство. Поэтому Малика очень скоро научилась быть невидимой и всё, что можно, утаивать.

Профессор не скрывал от дочки свой род занятий, рано научил раскладывать карты, считывать с них информацию. Малика не слишком хорошо запомнила классические названия мастей, да и считать тогда не умела. То, что для кого-то выглядело как крестовый туз, для неё представлялось казённым домом, а пиковая шестёрка – поздней дорогой. Андрей Иванович удовлетворённо заметил, что в его дочке есть неуловимая способность заглядывать в будущее и по заказу ворошить прошлое.