КОМ 3

Лиза испуганно уставилась на Хагена. Все остальные тоже уставились — выжидательно.

— Я не буду подавать заявление, — любезно улыбнулся Хаген. — В конце концов, это было даже приятно, хоть и неожиданно.

— Честь имею, господа! — капитан приложил пальцы к козырьку фуражки и чинно удалился, унося с собой Лизаветино фиксирующее устройство — как он сказал, «для начальства, в подтверждение правомерности закрытия дела». Из чего я сделал вид, что запись будут просматривать всем околотком.

Лиза буркнула под нос:

— Я к себе, — и встала, но тут проснулся декан:

— Минуту, барышня! Господа Соколов, Коршунов и фон Ярроу, вы можете быть свободны. С вами же, сударыня, будет отдельный разговор.

Мы встали и направились к выходу, и последнее, что я услышал было:

— Ваше присутствие в студенческом общежитии более нежелательно, так же, как и сударыни Бабичевой. Вопрос же продолжения вашего обучения будет поставлен перед преподавательской комиссией, о её решении вы будете осведомлены письменно…

— Хорошо, что университет большой и народу в нём учится до хренищи! — бодро сказал Иван, когда дверь в аудиторию закрылась за нами. И чуть с меньшим энтузиазмом: — Будем надеяться, дядюшка не придаст большого значения этому нашему выступлению…

Хаген осуждающе покачал головой:

— Надеюсь, ажитация вокруг вашей персоны, фрайгерр Коршунов, успокоится, и вы сможете достойно продолжать обучение.

— А уж я-то как надеюсь, — проворчал я.

Задрали, честное слово. То психи, то зазнайки, то бабы шибанутые…

И ПОРЖАЛИ, И ПОПЕЛИ…

Спать мы на сей раз разошлись нормально, по своим комнатам. Кровать порадовала свежезастеленным хрустящим аж бельём. Семёныч, поди, распорядился. Ну и славно.

Утром, как обычно, проснулся я от сирены. В порядок себя привёл, очередной бутылёк снадобья опрокинул. А ничего, вроде, даже полегчало. И голова ясная, а не как чугуняка или, скажем словами Сонечки Гуриели, как тыква. Нет, молодец у меня маманя! Не даром к ней даже господа некроманты с особым уважением.

В дверь постучали весёлой барабанной дробью. Открываю — Иван стоит, рот до ушей.

— И чему ж наш князюшко так радуется с утра пораньше?

— Коршун! — он затолкал меня в комнату и прикрыл за собой дверь, сразу щёлкнувшую замком. — Я не могу, мне надо с кем-то поделиться! — он начал сдавленно ржать.

— Да что такое?

— Слушай! — он плюхнулся на стул. — Спрашивал я вчера дойча твоего: как его девки раскусили?

— Ну?

— Баранки гну! Молчит, как рыба об лёд. А меня… знаешь, заусило, пень горелый! Ну — как? Кувыркались-кувыркались — и на тебе! Что, мать его, он такого сделал, что они сразу в нём немца опознали, а? Чего немец умеет, а я нет? Аж утром проснулся раньше будильника. Лежу как дурак, в потолок таращусь. А потом думаю: так у меня же свидетельское доказательство в кармане! Всё смотреть мне некогда было, да и вообще… Короче, перекрутил на финал, — Иван снова тихо заржал.

— Ну и чего? — мне аж тоже интересно стало.

— Да брякнул он: «Я! Я! Дас ист фантастиш!» — вот девки и завизжали!

Теперь мы ржали оба.

В дверь коротко и деловито стукнули.

— Тихо! По-любому, Хаген!

Открыл — точно, он. Мы с Иваном постарались сделать каменные лица. Хаген посмотрел на меня, на Ивана и несколько подозрительно сказал:

— Доброе утро!

— Доброе, — ответили мы хором, стараясь не засмеяться. И от этого становилось ещё смешнее. Вот, чисто как на уроке в гимназии, когда сидишь на последней парте, а сосед какую-нибудь рожу тебе строит. И не захочешь — захихикаешь. Да учитель ещё и скажет: «Ну-ка, Коршунов, расскажите всему классу, что же смешного в этой теме? Мы тоже хотим посмеяться!» — тогда уж вовсе не смешно. Но поначалу — не удержаться.

Вот и тут. Великий князь хрюкнул, и мы дружно согнулись пополам. Ржали как два коня придурочных, утирая слёзы.

— О-о-ой… — в изнеможении выдохнул Иван. — Прости, Хаген, я не могу… Во ты спалился… «Дас ист фантастиш!»

Хаген покраснел, но тоже начал ржать. К моему превеликому облегчению! Не хотелось бы мне, так-то, чтоб он на нас обижался. А тот поржал, да и говорит:

— В следующий раз я подготовлю подходящую русскую фразу для такой ситуации.

Иван чуть не подавился. Брови домиком сложил:

— Думаешь, будет следующий раз?

Хаген скроил непроницаемое лицо:

— Я думаю, в этом университете нужно быть готовым ко всему.

Вот Ванечка наш задумался. Глубоко-глубоко. И в столовую мы пошли в этаком философском настроении.

А перед входом в сей храм еды поджидал нас нетерпеливо переминающийся Петя Витгенштейн.

— Братцы, доброе утро!

Судя по всему, он был ещё не в курсе свежих сплетен, потому что ничего о ночных событиях не спросил, а сразу начал с места в карьер:

— Господа, я вчера имел серьёзнейшую беседу с отцом.

— Та-ак? — с интересом спросил Иван.

— Этот полковник… ну, вчерашний, из ангара…

— Да поняли мы, — кивнул я, — и что же?

— Да что. Наворотил семь вёрст до небес, да всё лесом. Никакая это была не операция. Услышал он, как Ставр начальству передаёт, что «Саранча» неожиданно ускорилась не менее, чем на тридцать процентов, да так, что «Алёша» даже башни поворачивать за ней не успевает — вот и перевозбудился. Он же на том забеге проигрался подчистую. Оно понятно, что ставки имеют предельное законное значение, но всё равно обидно, особенно когда продул всё, что до того выиграл. Вот он и помчался, как в жопу укушенный. Говорит, решил, что диверсия. Может, и не врёт.

— А может, просто себя выгораживает, — усмехнулся я.

— Скорее всего. Он всё пытался представить дело так, якобы он заговор англичан против русского оружия едва не вскрыл.

— Похож на идиота с инициативой, — резюмировал Иван. — Если только на свой личный интерес не работает. Ты б папане намекнул, чтоб проверили его.

— Да уж не дурнее нас люди в командовании сидят. Уже. Но… — Витгенштейн обернулся ко мне и лицо его сделалось этакое жалостное, — артефактом всё равно поделиться придётся, понимаешь, Илья? Пусть не навсегда, под расписку. Для обследования…

Иван фыркнул. Витгенштейн перевёл глаза на него:

— Что?

— Да так…

— Вы бы не темнили, братцы, отец мне ведь голову снимет.

— Так ведь нету у меня артефакта, — я развёл руками.

— Коршун, совесть имей! — Петя, кажется, обиделся. — Факт ускорения «Саранчи» приборами зафиксирован!

— Я думаю, — сказал Хаген, — нужно просто показать принцип работы этого… мнэ-э-э… ускорителя. Во избежание недомолвок.

— Что прямо здесь? — идея, честно скажем, представлялась мне сомнительной.