КОМ 7

Я с трудом подавил в себе желание немедленно сбежать и забаррикадироваться на «Пантере» — и тут увидел взгляд Пети Витгенштейна, направленный на ту же группу дам.

И, что характерно, Петечка не сильно-то и удивился! Так-та-а-ак… Ну, погоди, друг сердешный!

Мы подошли к столу раздачи, что не позволило мне немедленно на Петра насесть. Но когда мы получили обед (тут, извините, не университетская столовая — без выбора: рассольник, каша, хлеб и компот) и уселись за столом…

— Ну что! — опередил меня Витгенштейн, оглядывая натюрморт сквозь артефактную линзу. — Вижу, что повара не воруют, и это уже хорошо. Суп наваристый, ложка не стоит, но густой. Каша… на мой вкус жидковата, я рассыпчатую люблю, зато тоже мяса вон сколько! Ну и компот из сушёных яблочек. Неплохо. А хлеб тут сами пекут?

— Понятия я не имею, где хлеб пекут, Петя! — сердито начал я. — Я тебе что — кашевар?

— А чего злишься-то?

— А ничего! Ну-ка рассказывай, что это за байда про Свадебного Ворона? И даже не отпирайся, я по глазам понял, что ты всё знаешь!

Петечка, конечно, постарался сделать нипричёмный вид, бровки поднимал, супчик ложной помешивал, кушал и хвалил, но я всё равно его прижал. Всё не выпытал. Однако принципиальный ответ получил:

— Илюх, я обещал, что подробностей ты от меня не узнаешь. Слово — понимаешь?

— Слово — это отлично! Это я распрекрасно понимаю! — свирепо ответил я, тоже налегая на рассольник. — А кто мне ответит с подробностями, а? За мою душевную травму, а?

— Ну уж прям и за душевную, — слегка поёжился Витгенштейн.

Не успел я ему как следует возразить, как к нашему столу подскочила, не к ночи будь помянута, Дита-как её-там по батюшке Острожская. Подскочила и сразу завопила:

— Не смейте делать вид, что вы меня не замечаете!!!

— Сударыня? — удивлённо пробормотал Петя, но Дита пуще прежнего взвизгнула:

— А вы, сударь, не лезьте, я не к вам обращаюсь! Вы! — она ткнула в меня пальцем.

Я молчал, потому как от этого визга у меня чуть кусок хлеба поперёк горла не встал. Пришлось даже по груди себя стукнуть, чтоб проскочило.

Барышня однако восприняла это как вопросительный жест и гневно притопнула ножкой:

— Именно вы! Не изображайте мне тут! Я всё знаю! — я хотел за её осведомлённость порадоваться, но слова в поток воплей было решительно невозможно вставить. — Вы специально за мной приехали! Это её происки, да? Этой Белой Вьюги? Она завидует мне, да-да! Потому что я — эмансипе, а она — нет!!! Вы хотите испортить мне жизнь? Испортить мне военную карьеру?! Замуж выдать меня надумали??? Так я отказываюсь! Слышите?! Я отказываюсь!!! — и, видимо, чтобы усилить вес своих слов она изо всех сил стукнула кулачком по столу.

По нашему столу. Петина тарелка с кашей, которая стояла на дальнем краю, здорово подпрыгнула. А моя, которая стояла совсем рядом, подпрыгнула ещё лучше. Она, можно сказать, вылетела — я говорил, что столики хлипкие, да? — и впечаталась княжне Острожской куда-то в район носа.

Вот тут Витгенштейн и потерял свой монокль* — выронил в компот, натуральным образом.

*Пердимонокль — от «пердю монокль» —

буквально «потерять монокль» (фр.) —

ситуация крайнего изумления.

А я всё-таки проглотил застрявший кусок и сказал:

— Приятного аппетита, — потому что Дита наконец-то замолчала и замерла. И только делала ртом этак: «Пф-пф-ф-ф…»

— Однако… — только и сказал Витгенштейн, возя ложкой в стакане.

А я пошёл новую порцию каши взять. Потому что истерики избалованных княжон — это, конечно, замечательно, а обед никто не отменял.

Диту, конечно, под белы рученьки увели в медсанчасть — нервы успокаивать. А я сел с новой тарелкой каши и сказал:

— Ну что, Петя? Видишь, каким боком мне ваш Свадебный Ворон вылазит?

— А чего сразу наш? — поторопился откреститься Витгенштейн. — И не наш ни разу!

— А чей? — Я недобро прищурился. — Кого за жабры взять? Или, быть может, следуя утверждениям этой книжки, пожелать автору с каким-нибудь крокодилом-бегемотом судьбу свою связать, а?

— Не-не-не! — почему-то испугался Петя. — Ты, Илья, погоди, не горячись. Вот…

— Что?

— Вот как будет возможность с Иваном конфиденциально переговорить, — нехотя продолжил он, — тогда и будешь задавать свои вопросы. Только не по телефону, поверь мне!

— Ну ладно уж! — я отставил тарелку. Теперь я был сытый, довольный, и никаких резких действий мне (как любому медведю в подобной ситуации) предпринимать не хотелось. — Однако, братец, сам видишь ситуация обрастает странностями и неприятностями. И слишком просто разрулить её вряд ли получится.