Кома. 2024

Я потянулась и спросила у малышки:

– Какая погода на улице?

– Плохая, тетя Женя. Холодно и идет дождь. Вам нужно одеться потеплее.

Я прислушалась. Действительно, капли дождя громко барабанили в окно. В такую погоду тащиться на какой-то завод жуть как не хотелось, но, судя по всему, выбора у меня не было.

Варя подняла ясные глазки и в ее совсем недетском взгляде, я прочла заботу и желание сделать для меня что-то хорошее.

– Вам еще нужно взять зонтик. У вас есть зонтик?
– деловито поинтересовалась девочка.

– Да, милая, не волнуйся. Зонтик у меня есть. А ты уже ела?

– Да. Мы завтракаем в шесть.

– Понятно, - отозвалась я и неохотно вылезла из теплой постели.

– Она приказала передать вам, что завтракать с вами не будет. Она уже уехала в правительство. И Разумовский заедет за вами в девять. А еще мне приказали спросить у вас: где вы будете завтракать, здесь или в столовой?

– В столовой, Варенька.

– Хорошо, я передам. Я могу уже уйти?

– Да, милая, можешь.

Девчушка выбежала из комнаты, а я отправилась в душ. Спустя полчаса я уже сидела в столовой и пила кофе. Варя крутилась возле меня, пододвигая поближе ко мне то масленку, то сахарницу, то хлебницу. Это наивное желание маленькой Послушницы угодить мне, вызывало с одной стороны жалость, а с другой чувство умиления. В столовой мы были одни, поэтому девочка не боялась проявлять свою заботу обо мне, выражая тем самым благодарность за проявленное мною вчера простое человеческое желание хоть чуть-чуть порадовать ее. Это милое создание всю жизнь будет вынуждено кому-то прислуживать, угождать и безмолвно сносить издевательства и унижения. Беззащитная и доверчивая, она пройдет все круги ада пока не осознает, что родилась свободной и никому не принадлежит, кроме себя самой. Но я надеялась, что совсем скоро все изменится. И маленькая Варя, и Игорек Гольский, как и многие другие дети-Послушники, обретут свободу и найдут свой дом, где ощутят любовь, понимание, ласку, заботу и нежность. Все то, чего лишили их нелюди, живущие за высокими бетонными стенами своих дворцов.

Наше уединение нарушила вошедшая в столовую надзирательница.

– Госпожа Свенсон, машина господина Разумовского уже у ворот, - хрипло доложила Светлана и строго выкрикнула, злобно сверкнув водянистыми глазами в сторону девочки: - Варька, марш отсюда! Тебя уже ждут в классе.

Малышку как ветром сдуло, а я укоризненно покачала головой:

– Ну, зачем вы так, Светлана! Мне кажется, девочка может здесь находиться и общаться со мной.

– Нет. Ее место сейчас в классе. Детям запрещено разговаривать с посторонними людьми, а особенно с гостями хозяйки. А эта дура ведет себя слишком навязчиво и развязно. Она будет наказана.

– Да за что?
– воскликнула я.

– За то, что не выполняет требований хозяйки.

– Не смейте трогать девочку!
– гневно вскричала я.
– У вас нет прав наказывать ее!

– Есть, - односложно сказала надзирательница и вышла из столовой.

("Да... Местные порядки здесь жестокие. Бедная девочка...").

Я вернулась в свою комнату, напялила теплый свитер и сменила туфли на ботильоны на низком ходу. Порывшись в дорожной сумке, нашла зонтик и вытащила из шкафа куртку. Дождь по-прежнему лил как из ведра.

Спускаясь по лестнице и проходя через двор, я не увидела ни одного человека. Особняк будто вымер. Создавалось ощущение застывшей безжизненности, пустоты и безысходности. Бассейн без воды, фонтан без веселых струй воды, стремящихся вверх и мокрая, едва шевелящаяся листва деревьев. Сейчас я словно находилась на сцене какого-то второсортного театра с отвратительной бутафорской обстановкой, специально изготовленной для плохонькой пьесы. Настоящим и живым был только барабанящий по листве дождь.

Я вышла за ворота и направилась к огромному черному внедорожнику. Водитель, мужчина средних лет с выправкой военного, выскочил из машины и распахнул передо мной заднюю дверцу. Я забралась в салон и оказалась в объятьях Разумовского.

– Привет, Женька! Рад тебя видеть. Как тебе погодка?

– И тебе привет, Вовчик, - как можно веселее поздоровалась я.
– Погодка шепчет.

– Я в семь часов получил свежую сводку погоды. Не волнуйся, часам к двенадцати распогодится.

– Хорошо бы.

– Ты действительно хочешь сегодня поехать на завод?
– с наигранной веселостью поинтересовался Разумовский.

– А у меня есть выбор?

– Увы, дорогая, нет, - так же жизнерадостно ответил Вовчик.
– Нас там ждут к десяти. Сам глава концерна будет проводить нашу экскурсию по цехам. А это при его занятости, случается крайне редко. Он лично сопровождает только Главу Государства и членов правительства.

– А ты член?

– Я?
– рассмеялся в голос Вовка.
– Нет, я Первый заместитель Министра иностранных дел.

– Ого! Да ты у нас, оказывается, высоко сидишь!

– Ладно, Женя, не ерничай. Помню я, как ты в студенческие годы любила подшучивать над всеми! Мне тоже от тебя порой доставалось.

– Прости, Вова. И не злись. Я не хотела тебя обидеть, - пошла я на попятный.
– И, если говорить откровенно, я очень рада, что ты многого добился в жизни. Так высоко подняться может далеко не каждый. Respect тебе.

– Что правда, то правда. Не многие из наших смогли сделать такую блестящую карьеру, - хвастливо выдал Разумовский, прощая мне пошлую шуточку.
– Я ведь начинал с пресс-центра МИДа. Потом защитил кандидатскую и какое-то время работал в Департаменте информации и печати. Вот и дорос за эти годы до Первого заместителя.

– Хочешь стать Министром?

– А кто бы не хотел? Войти в Высший Совет Десяти - это мечта любого амбициозного и напористого госслужащего.

– А чем занимается твоя жена?
– поинтересовалась я, останавливая бахвальство Разумовского.

– Настя? Она сидит дома. Ей нет надобности работать. Я хорошо обеспечиваю свою семью.

Признаюсь, что я была поражена стремительным взлетом моего бывшего сокурсника. Да, он был умен, амбициозен и умел добиваться своего. Он всегда настойчиво и упорно двигался к своей цели. Но в Элитарии, как я теперь была уверена, этих качеств было явно недостаточно. Требовалось еще быть преданным и лояльным власти и безоговорочно поддерживать политику ГГ. А еще необходимо было быть безнравственным, циничным и морально нечистоплотным типом. Каковым и представал сейчас передо мной старинный приятель. Всем хорошо известно, что политика и мораль вещи несовместные.

В студенческие времена я всегда была уверена, что Разумовский преданный и верный товарищ, на которого можно положиться. И я задала себе вопрос: остался ли он таким в душе, или действительно изменился под давлением времени и обстоятельств? А может он всегда был приспособленцем и четко держал нос по ветру? Мой жизненный опыт подсказывал, что люди не меняются, а лишь мимикрируют, сливаясь с окружающей средой, ради спасения жизни и сохранения своего положения в обществе. Никто не хочет выделяться из толпы и быть "белой вороной". И Разумовский хорошо понял, что быть "белой вороной" в стае Высших (да и в любой другой среде) не выгодно и опасно. Потому что "белые вороны", не вписывающиеся в их среду и не готовые мириться с несправедливостью мира, погибают первыми.