Команда
Шрифт:
Дубровский, удивленный такой метаморфозой, ошарашено уставился на свои руки, будто спрашивая, что с ними случилось, и, секунду спустя, пришло понимание.
Он наконец-то почувствовал себя так, как НАДО.
И это было сродни прозрению.
В голову вместо коньяка ударила ярость вперемешку со злым азартом.
"За мной ведь наверняка следят... Ай, да и по хрену! Я почти что Герой России".
Снова прицелившись в ту же голову, Дубровский приготовился, было, нажать на спуск, но затем покачал головой, и прицелился чуть левее - в открытый багажник, где виднелся здоровенный сабвуфер, оглашавший теперь улицу звуками какой-то
"Недогадливые какие..." - нехорошо ухмыльнулся Дубровский, и сходил в спальню за лазерным целеуказателем.
Один из джигитов заметил точку на колесе и указал на нее остальным. До тех все еще не дошло, с чем они имеют дело - парни хотели повернуться и поискать источник света, но Дубровский их опередил, и всадил пулю в колесо прежде, чем кто-то успел сказать "мама".
В этот раз выстрел был очень хорошо слышен, да и пробитая покрышка с диском говорила сама за себя.
Джигиты с воплями бросились врассыпную и залегли, тихо переговариваясь на своём языке. Через минуту они, осторожно повылазили из кустов, и покричав "Не стреляй, э-э! Мы уезжаем! Не стреля-яй!" шустро уселись в машину и таки действительно уехали, высекая искры из асфальта пробитым колесом.
Откуда-то сверху послышались хлопки в ладоши.
– Ну мужик, ну молоток!
– невидимый сосед, увидевший весь спектакль, искренне аплодировал Дубровскому, и вскоре к нему присоединилось еще минимум двое-трое хлопающих, - Так им, козлам! Скажи, из какой ты квартиры, и я тебе пиво поставлю!
Дубровский закрыл окно и рухнул в кресло, поставив рядом винтовку. Его трясло, но, в кои-то веки, не от страха или неудовлетворенной ярости, а от адреналина и желания повторить.
Через 20 минут, он откупорил еще одну бутылку коньяка, выхлестал сто грамм, сходил на кухню за мобильником и набрал номер Сыча.
– Спишь?
– пробормотал он пьяным голосом, когда услышал "Алло". Коньяк снова брал своё, и голова опять закружилась.
– Ну... Как бы, сейчас два часа ночи...
– сказал Сыч и замолк, ожидая дальнейших комментариев.
Дубровский лишь сопел в трубку. Наконец, вдоволь надышавшись, он выдал:
– Я пьян.
Сыч тихонько заржал:
– Да неужели?
– Ага.
– И поэтому ты мне позвонил?... Слушай, люди, обычно, по пьяни звонят либо бывшим, либо тем, кого хотят трахнуть, так что этот твой звонок меня пугает.
– Я только что стрелял из окна с "Тигра". Разнес сабвуфер и покрышку каким-то джигитам.
– ...Погоди минутку, я на кухню выйду.
– Сыч разом посерьезнел, - Так. Теперь по пунктам. Рассказывай.
– Да они... Заехали во двор, музыку слушали громко... Вот я и... Я сперва в голову целил, но потом пальнул в саб.
– Свидетели есть?
– Есть. Хлопали мне.
Сыч неопределенно хмыкнул.
– Я сейчас приду. Минут через сорок. Жди. Перед женой сам меня оправдывать будешь.
Спустя некоторое время Сыч и Дубровский сидели вместе на кухне и пили коньяк. На столешнице лежал небольшой приборчик, похожий на рацию. Глушилка. Исключительно на всякий пожарный.
– Ты еще под колпаком? Вдруг тебя пасут?
– спросил Сыч, когда выслушал всю историю
– Да мне пох..й, пасут меня или нет!
– взорвался Дубровский, - Понимаешь? Пох..й! Теперь уже совсем! Я когда винтовку в руки взял...
– он успокоился также резко, как и вспылил, и заговорил медленно и задумчиво, - Когда прицелился в гада того... Прямо в надпись "Раша" на кепке... Я аж протрезвел, понимаешь? Руки не дрожат, мысли в голове как трамвайчики по рельсам - бодренько так, шустро, ничего лишнего, никакого тумана, никакого лишнего шевеления. Никаких сомнений, никакой памяти. Лишь чувство, что я все делаю правильно.
– И что ты собираешься с этим делать?
– настороженно спросил Сыч.
– Вернуться. То, как я живу... Это не жизнь - это ниже её.
– процитировал Дубровский старую песню, - Ты же и сам хотел.
– Хотеть-то я хотел, но это легче сказать, чем воплотить. Жора в горах, Анька в депрессии, я заплыл салом... В принципе, последние две проблемы не настолько уж и проблемы - я попробую прийти в форму, а Анька пойдет на всё, чтобы меня трахнуть... А вот с Жорой проблемы. Нам нужен второй штурмовик.
– Да я буду штурмовиком, в чем проблема?
– заплетающимся голосом сказал Дубровский, пытающийся поймать вилкой кусок сосиски.
– Неа. Не будешь. Ты снайпер, тем и ценен. Твое дело - издали пулять. А мне нужен кто-то, кто умеет бегать с автоматом наперевес, прикрывать и штурмовать. И весит не как ты - шестьдесят кило. Ты в бронике погибнешь. И щит не утащишь. В принципе...
– задумался Сыч, - Знаешь, есть у меня одна идея...
– Какая?
Сыч озвучил.
– Ты охренел чтоли? Мы-то с тобой два старых мудака, а пацану только 20. А если его убьют?
– А я сделаю так, чтобы не убили.
– Это ж как?
– саркастически поднял бровь Дубровский, пережевывавший, наконец, пойманную сосиску.
– Натаскаю. Никого же из нас не убили. А ведь мы даже в армии не служили.
– А почему, кстати, именно он?
– Он этого хочет.
– пожал плечами Сыч, - Любит комиксы, считает нас супергероями, - на этих словах Дубровский фыркнул, - Пусть хотя бы попробует! Захочет уйти - никто не будет держать.
– Дело не в этом. У него в башке комиксы и романтика. Герои какие-то. А мы тут не в игрушки играем. И не в трико ходим.
– Просто дай ему шанс. Мне нужен второй штурмовик. И другой кандидатуры я пока не вижу.
– Ему 20!
– Нам самим по 20 было, и ничего. Справились.
Дубровский замолчал, размышляя. На кухне было тихо, только капли из крана изредка звонко падали в заполненную водой грязную тарелку.
– Хрен с тобой. Пробуй.
– наконец, решился командир, - Пригласи его в Команду, только предварительно расскажи что к чему. Чем он рискует. Что ему может угрожать. Расскажи что-нибудь очень неприятное. А там, если он не откажется... Посмотрим. Господи, что мы только делаем, нас же посадят...
Сыч широко улыбнулся:
– Мне нравится, что ты произнес слово "Команда". За это надо выпить!
И они выпили.
6.
Команда была таковой еще тогда, когда друзья могли не нагибаясь пройти под столом.
Сыч, Жора и Анька ходили в один детский сад. Там познакомились, там начали дружить. Дубровский в их компанию пришел немного позже - уже в школе, во втором классе. Он переехал в Москву откуда-то из глубинки, и жил с бабушкой. Про его родителей никто ничего не знал.