Командарм Дыбенко(Повести)
Шрифт:
Но Камов вроде и не услышал слов одобрения.
— Не по мне эта работа, — с грустью произнес моряк. — Мне бы воевать. Злости у меня хоть отбавляй.
— Но, наверно, силенок маловато. Ранена рука, нога не гнется, — с сочувствием сказал Шуханов и тут же спросил: — Карпов бывает в Каменке?
— Я его дважды видел. Восстанавливает и укрепляет Советскую власть в Лесной партизанской республике.
Шуханов оживился. Глаза его заблестели.
— Что за республика?
— Обыкновенная. Партизаны вытуривают из деревень немецких старост и прочих холуев и наводят наши порядки. Уже большую территорию освободили, — и,
— А кто помогает Карпову?
— Заместители у него авторитетные, смелые. Одна Заречная Анастасия Егоровна чего стоит! Второй заместитель — Печников Федор Сергеевич. Высокий, сильный, бороду отрастил. Залюбуешься. До войны председателем райисполкома был… А сам Александр Иванович — настоящий вожак. И жена под стать ему.
— Тоже здесь?
— Врачом в партизанском лагере. Меня вот вылечила.
Но Шуханов не переставал думать о Чащине.
— Удивляет меня Вениамин Платонович… Староста…
— А чему удивляться? Не добровольно он стал старостой. Никита Павлович рассказывал мне, что трое суток уламывал дружка, хотя перед тем Карпов по душам разговаривал с ним. И до сих пор страшно тяготит его должность старосты. Но он не один выполняет задачи партии. Члена пленума райкома партии Михайлова устроили в немецкий хозяйственный взвод. Переводчицей к полковнику Тигербергу направлена псковская комсомолка преподаватель немецкого языка Варя Петрова.
Камов сделал небольшую паузу, закурил. Потом продолжил рассказ:
— Наладить связь с ними было трудно. И коммунисты нашли выход: они решили открыть церковь. Многие годы в ней хранилось клубное имущество. В маленьком флигельке жил престарелый священник Филимон, по-мирскому — Филипп Евграфович Великорайский, сторож колхозного сада и пасечник. Поговорили с ним наши люди, и Филимон согласился служить. И немцы не возражали, когда «миряне» попросили у них разрешения открыть храм: ведь на духовенство они возлагают большие надежды. Батюшка после двадцатилетнего перерыва начал молебны. Никита Павлович, этот старый безбожник, вместе с женой Прасковьей Наумовной тоже посещают богослужения. По поручению Карпова он не раз вел беседы с Филимоном, растолковывал батюшке, как совмещать службу в церкви с земными, партизанскими делами; тот понял и отлично справляется со своими обязанностями, трудными и опасными.
— Верно, трудными и опасными, — подтвердил Шуханов.
— А сколько хорошего можно рассказать о Прохоре Сащенко, который вчера привез вас в Каменку! На вид чахлый мужичишка, а большое дело делает. Не уступает ему в смелости и наш Володя — внук Никиты Павловича. Он проникает туда, куда взрослым невозможно. У Володи целый взвод помощников, таких же, как он сам, хитрых и находчивых…
— Спасибо тебе, Захар, за интересную информацию! — воскликнул Шуханов. — Жаль только, что не встретился с Александром Ивановичем. Видно, он владеет ключами к человеческим сердцам…
— Насчет ключей — не знаю, но, что он сам настоящий человек, могу заверить. — Камов поднялся, хромая, прошелся в угол и вернулся с толстой тетрадью в черном дерматиновом переплете: — Будет время — прочитайте своим ребятам… Александр Иванович, узнав, что я увлекаюсь литературой, принес мне эту тетрадь. Вот и веду я псковскую летопись времен немецкой оккупации. Помогают мне Иванов, Чащин, Сащенко, Володя. Пишу, о чем хорошо знаю. Назвал тетрадь «Непридуманные
рассказы». Из тетради вы кое-что узнаете о людях, о которых я только что рассказал и с которыми придется общаться. Сейчас расшифрую фамилии — они обозначены у меня только буквами… Вот так…— Обязательно прочитаю, Захар, и ребят познакомлю…
Ночью партизаны отвезли Шуханова в лес. Никита Павлович положил на дровни мешок картошки, тщательно завернув его в тулуп, чтобы морозом не прихватило, половину бараньей тушки, несколько буханок хлеба, насыпал соли в бумажный кулек. Прощаясь, сказал:
— Как появится Александр Иванович, вмиг дам знать. А пока будьте там. Место надежное.
Как только Шуханов приехал в лес, он отозвал Тосю в сторону от землянки.
— Могу сообщить, что отца твоего мы разыскали, — сказал Шуханов.
Тося смотрела на командира настороженно.
— Он в Каменке?
— Да, он там.
— А что делает? Правда, что он староста?
— Староста, да не совсем обычный.
У Тоси на глазах навернулись слезы.
— А я не верила, думала — сначала разузнаю, а потом уже…
Шуханов растерялся.
— Ты лучше послушай, что я расскажу, а слезы вытри. — И поведал девушке все, что узнал от Камова и Иванова.
— Я ему верила… Не мог батя продаться. Не мог…
— Если хочешь — переходи жить к отцу или к тетке.
— Ой, что вы, товарищ командир! Из отряда я никуда не уйду!
Подошел раскрасневшийся Лепов. Он был возбужден.
— Теперь мы к немцам вхожи, — произнес разведчик. — Хотя, Тося, папаня твой — фальшивый староста, но все же… — И, засмеявшись, заключил: — На безрыбье и рак — дар божий.
— Легко тебе хихикать, — сквозь слезы проговорила Тося.
Шуханов обрадовался приходу Лепова:
— Оставляю вас. У меня дела. — И зашагал по снежной тропинке к черному зеву подземелья. Хотелось почитать камовские записки.
Шуханов перелистывал тетрадь старшины 1-й статьи Захара Камова, делая на полях кое-какие пометки. Из рассказов Тоси Чащиной и самого Захара Камова он уже много узнал о жизни партизанского края, да и познакомился с некоторыми его людьми. Но ему этого было мало. И он стал жадно вчитываться в каждую страницу. Некоторые записи ему казались слишком вычурными, другие волновали своей непосредственностью.
Постепенно ему стали открываться новые грани жизни и борьбы во вражеском тылу.
От еды Никита Павлович отказался. Он ждал гостя и отлучаться не мог.
Большая изба Иванова была крайней в деревне, стояла на горе, и проходившая по берегу реки дорога хорошо просматривалась километра на три. На ней он заметил подводу Сащенко. До войны Прохор ничем особенным в колхозе себя не проявлял. Исправно пас коров да с женщинами переругивался. Был он малого роста, рябой, неказистый. Зато жена Авдотья высокая, сильная. Бывало, выпьет Прохор, идет, а ноги не слушаются, подкашиваются. Увидит его жена, выскочит из избы, подхватит мужика под мышки, притащит домой и долго-долго доказывает, что проклятое зелье совсем подточит и без того чахлое его здоровье… Когда немцы приближались к Каменке, по предложению Назара Иванова — секретаря партийной организации колхоза — ему передали колхозную лошадь, которую Прохор почему-то назвал Химерой.