Командарм Дыбенко(Повести)

Вскоре подвода подкатила к избе.

— Принимай гостя, борода! — крикнул Прохор, улыбаясь беззубым ртом.

Карпов спрыгнул с телеги, протянул руку, тепло и просто сказал:

— Не знаю, ждал или нет, Никита Павлович? Все равно принимай.

— Назар наказывал, что будешь, только когда — не известно.

Карпов кивнул головой на воз:

— Маслишка привезли… Только ты с ним поосторожнее.

Иванов не понял, но не показал виду, а подошел к телеге. Прикрытые сеном, на телеге стояли два ящика. Они были тяжелые — насилу до бани донесли втроем.

Очень хотелось Иванову спросить, что же это за масло, но не решился, ждал, пока Карпов сам скажет. А услыхав, что в ящиках тол, заволновался.

— Не бей по ящикам молотком и не вздумай растоплять баню, — не то серьезно, не то шутя сказал Карпов.

Сащенко уехал.

Иванов провел Карпова в избу. Припомнилось мирное время. Тогда все шло по-другому. Бывало, остановит секретарь райкома партии машину у крыльца и запросто забежит в гости, жена Никиты, Прасковья Наумовна, быстро самоварчик согреет. Карпов любил чаевничать, а от вина всегда отказывался.

— Как живем при новых порядках? — устремил он на хозяина колкий, прищуренный взгляд.

— Надо бы хуже, да нельзя, — ответил Никита. — Особенно нам, старикам, плохо. Завидую сыну: Назар мой как пошел летом с истребительным отрядом немецких парашютистов ловить, так и стал лесовиком. Будь я помоложе, не отстал бы от него… А задание твое выполнил. Жена помогала. Внуку Володьке секрет доверил. Сащенко и еще кое-кого привлек. Так что можешь осмотреть и оценить работу.

Старик исподлобья посматривал на Карпова. Как и раньше, тот чисто выбрит, опрятно одет, только глаза смотрят строже и как бы насквозь видят.

— Так вот я про Володьку. Пойду, говорит, к бате. Словно тот в соседнем поле хлеб убирает. И ушел.

Карпов внимательно слушал. Уважал он этого умного мужика, склонного к словотворчеству, мастера на все руки. Положил руку на его широкую спину и проникновенно сказал:

— У Назара отряд пока небольшой, но боевой. Немцев бьет, да и ему, конечно, достается. Внуку тоже дело дали. Скоро он вернется… Да и ты не древний старик, можно сказать, мужчина в расцвете сил и таланта. Мы и тебя загрузим. Дела всем хватит — и молодым и старым.

— Я же беспартийный. — Иванов прищурил левый глаз, помолчал и потом медленно сказал: — Все сделаю, Александр Иванович.

— Старосту своего надо поставить в Каменке.

У Никиты Павловича расширились глаза.

— Как, найдем подходящего человека? — спросил Карпов.

— Кто же пойдет?! Честный откажется, а прохвост не нужен. Не найдем. Нипочем не найдем!

Карпов изучающе смотрел на Иванова.

— А вот мы в «Красной звезде» церковь открыли. Попа своего нашли. Придется и тебе сходить к отцу Филимону…

— Да уж я и дорогу туда забыл. — Иванов пожал плечами.

— Вспомнишь. — Карпов дружески обнял его. — Вспомнишь. Привет от меня батюшке передашь… Ну а когда в деревне поставим своего старосту, он станет за нас с тобой молиться…

Спать легли поздно и рано проснулись.

— Пойдем-ка сходим в баньку, — сказал Никита Павлович Карпову.

— С удовольствием, — ответил Александр Иванович.

Не отставая от Никиты Павловича, он шел к баньке, стоявшей в конце сада на самом косогоре. Деревня еще спала. Над низинными пожнями за рекой стелился густой туман. Александр Иванович снял кепку и провел ладонью по волосам. На пышной русоватой шевелюре просвечивали седины, особенно заметные на висках.

Никита Павлович, пропустив гостя вперед, вошел следом за ним в предбанник. Закрыв дверь на крючок, поплевал на ладони, взялся руками за дверцу печки и легонько вытянул всю топку. Отставив ее в сторону, достал из кармана коробок спичек, снял висевшую на стене лампочку-коптилку, поправил фитилек и зажег.

— Проверь, все ли в порядке, достаточно ли воздуха, и вообще осмотри. Внизу просторно, человек десять — пятнадцать свободно разместится. Может, что и переделать надо.

Понравилась Карпову подземная горница. Рацию можно спрятать и типографию оборудовать. Когда вылез, пожал руку изобретательному хозяину, сказал:

— Лучше и не придумаешь.

Доволен остался Карпов и запасной базой, сооруженной в песчаных карьерах в районе бывшего кирпичного завода.

Рачев и Смолокуров

Вечером Карпов собрался навестить учителя Рачева, хотел поговорить об оставшихся в деревнях детях и сообщить о жене.

— Знает Николай Осипович, что Устинья Алексеевна погибла?

— Да неужели?! — изумился Иванов. — Она же поехала с ленинградскими ребятами…

Карпов рассказал, что немецкие летчики сбросили бомбы на беззащитных малышей, когда те на станции ждали поезда.

— Значит, Николаю Осиповичу ничего не известно… Что ж, пойдем к нему.

От Каменки до Митровской школы не больше километра. Они шли по берегу реки, покурили.

Через старый березовый парк дорожка привела к деревянному зданию, обшитому тесом и выкрашенному в зеленый цвет. Когда-то и дом, и парк, и земельные угодья, раскинувшиеся на заливных пожнях, принадлежали помещику. Он же владел и водяной мельницей. Весенние воды давным-давно снесли плотину, мельница пришла в запустение, покосилась и только пугала детей. А вот дом сохранился. В нем — и начальная школа, и передвижная библиотека, и хороший зал, в котором ставились самодеятельные спектакли под руководством учителей Рачевых, проходили собрания колхозников.

Иванов и Карпов вошли через широкое крыльцо с резными колоннами в темный коридор. Открыли дверь одного из классов, повеяло чем-то далеким-далеким и в то же время таким родным и близким.

Весело сияет Месяц над селом; Белый снег сверкает Синим огоньком… —

вспомнил Карпов стихи школьных лет.

В классе появился Рачев, бритоголовый, с маленькими рыжими усиками, высокий и стройный. На нем — синий морской китель и черные брюки навыпуск. Флотской формой снабдил учителя капитан 2 ранга Завидов — муж старшей дочери учителя.

— Здравствуйте, мои дорогие! — Николай Осипович протянул обе руки. — Вот уж не ожидал! Очень рад, что навестили. Прошу ко мне.

Рачевы занимали две комнаты в мезонине. В деревню они приехали из Петрограда незадолго до Октябрьской революции. Дочерей вырастили и замуж выдали. Остались вдвоем, окруженные учениками. И вот война разлучила их.

«И я должен сказать этому старому человеку о гибели его жены», — с содроганием в сердце подумал Карпов.

— Трудно вам одному, Николай Осипович?