Комедианты

Немного подумав, он выпил стакан газировки с сиропом и взял пломбир. Мороженое он обожал фанатически. В поле зрения была пустая лавочка. Как по заказу. Чуть дальше ворковала юная парочка, совершенно не обращая внимания на гневные взгляды и недовольное ворчание стариков и мужеподобных баб.

«В сущности, мы такие же мухи и тараканы, – подумал Цветиков, – точно так же выползаем погреться на солнышке, почистить лапки, перехватить что-нибудь вкусненькое, а если повезёт, то и обзавестись кем-нибудь противоположного пола».

– Не помешаю?

Возле лавочки стоял худощавый мужчина с бутылкой пива в руке. Одет он был со вкусом.

– Ради бога, – ответил Цветиков не совсем приветливым тоном.

– Извините, что побеспокоил, но мне с вами надо поговорить.

– Мы знакомы?

– Ещё нет.

Краем глаза Цветиков увидел двух крепких парней, прогуливающихся недалеко от них. Внутри неприятно похолодело. Неужели его билет оказался «выигрышным» в этой острожной лотерее? Но за что? Хотя у них всегда найдется за что. Как говорится, человек уже рождается со своей пятнашкой.

– Позвольте представиться: Карл Дюльсендорф.

– Марк Цветиков, – механически представился Цветиков.

– Я знаю, кто вы, Марк Израилевич. Так вы позволите?

– Да, да, конечно…

– Вот и хорошо.

«Сейчас он покажет удостоверение, и… Или нет? Или они себя так не ведут? Да откуда мне знать, как они себя ведут!» – Цветиков нервничал всё сильней.

– Да не волнуйтесь вы так, Марк Израилевич, мы не те, за кого вы нас приняли.

– Да я и не…

– Волнуетесь, Марк Израилевич, ещё как волнуетесь. И я бы даже сказал, боитесь. И правильно делаете, что боитесь. Вы привыкли думать своей головой, а это в наше время чертовски опасно.

– Давайте только без этих дешёвых провокаций.

– Это не провокации. Это мысли вслух. Я из тех немногих, кому это всё-таки позволено.

– Давайте, может быть, к делу. – Цветикову не нравился этот разговор.

– Хорошо. К делу, так к делу. Мы действительно пришли за вами. Но мы не они. Мы не карающий меч революции. Это было бы слишком мелко.

– И кто же вы?

– Мы группа эксперимента.

– Какого ещё эксперимента?

– Самого значительного в истории вселенной.

– И кто его ставит? Военные?

– Его не ставят. Ему служат.

– Мистицизм какой-то.

– Учитывая ту окраску, которую приобрело это слово, должен сказать нет. Позвольте угостить вас пивом и кое-что рассказать.

– Тогда лучше лимонадом.

– Не любите пиво?

– Люблю, но не сейчас.

– Хороший ответ.

Дюльсендорф чуть кивнул, и один из крепких парней как бы невзначай повернул к ларьку.

– Они нас слышат?

– Им это знать необязательно.

– Значит…

– Отсюда вы пойдёте с нами. Но я хочу, чтобы вы это сделали добровольно и не без удовольствия.

– Но у меня работа, дом… Меня ждут, в конце концов.

– Не волнуйтесь, мы всё уладим. На работе всё будет устроено. Вам даже не надо будет писать заявление. Мы всё сделаем сами. А дома, извините за откровенность, вас никто не ждёт.

– Но…

– Может, вы для начала выслушаете меня?

– Хорошо.

– Сейчас это эксперимент. Слово, которое ничего не говорит, как и любое другое. Существует он очень давно. Возможно, столько же, сколько и вся вселенная. Что это или кто это – не знает никто. Мы имеем дело только с его проявлением в виде направленной воли, воплощение которой и есть наша задача. Со своей стороны эксперимент делает всё, чтобы это воплощение стало как можно эффективней. Он предельно разумен и рационален. Никаких чувств, никакой морали. Только цель и её воплощение.

– Ну а вам это зачем?

– Эксперимент не даёт выбора.

– Выбор есть всегда.

– Если ты оказался у него на дороге, он либо использует тебя, либо устраняет.

– То есть, он держит вас всех в страхе?

– Отнюдь нет. Это мы держимся за него. Сколько мне, по-вашему, лет?

– Я плохо определяю возраст.

– А вы попробуйте. Хотя бы с точностью до ста.

– Это шутка?

– Нет. Среди нас есть и те, кто живёт уже более тысячи лет.

– Бессмертие взамен за службу.

– Проще продлить нашу жизнь, чем искать замену.

– Ладно. Что вы конкретно хотите от меня?

– Посильный вклад в дело эксперимента.

– Что означает «посильный вклад»? Я, знаете ли, больше люблю точные формулировки.

– С этим вы скоро разберётесь. Поверьте, я не пудрю вам мозги, как, наверное, кажется со стороны. Дело в том, что некоторые вещи невозможно описать при помощи точных формулировок.

– Но оперирование понятиями, которые невозможно определить в принципе…

– Скоро вы и не к такому привыкнете.

Несмотря на весь кажущийся абсурд, слова Дюльсендорфа казались убедительными и весомыми. Цветикова интуитивно притягивало к эксперименту – загадочному явлению с прозаичным названием. С другой стороны, перспектива похоронить себя заживо в закрытом ящике…

– Насколько это закрытый проект?

– Смотря, что вы имеете в виду. Если секретность, то абсолютная. Любая информация, включая сам факт существования эксперимента, является закрытой. Что же до образа жизни… После инструктажа вы сможете свободно передвигаться по необъятным просторам нашей Родины. А если потребуется, то и не только. Соглашайтесь. В другом месте, возможно, у вас было бы больше славы и денег, но нигде не было бы так интересно. И потом, вы слишком много знаете, чтобы свободно разгуливать по земле.

Дюльсендорф посмотрел на часы.

– Ну так что?

– Карл! У нас проблемы!

Судя по голосу, Цветиков был на грани паники.

– Что случилось?

– Она ушла! Приезжай срочно! Машина уже в пути.

– Кто она? Куда…

Трубка ответила короткими Гуками.

– Что за, блин! – выругался Дюльсендорф.

Была глубокая ночь.

Дежурная «Волга» уже ждала под окнами.

– Поехали, – сказал Дюльсендорф, садясь на переднее сиденье.

Он давно уже успел пожалеть, что втянул Цветикова в это дело. Перспективный специалист оказался слишком правильным, чтобы уметь рисковать и принимать решения. А рисковать приходилось собственной жизнью. Эксперимент ни с кем особо не церемонился.

– Какого чёрта?! – набросился он с порога на бледного от волнения Цветикова.

– Она ушла!

– Кто? Куда?

– Она…

Дюльсендорф понял, о ком идёт речь, и его сердце радостно забилось.

– Что произошло?

Цветиков принялся что-то мямлить, и Дюльсендорфу пришлось на него накричать, чтобы тот вновь обрёл дар связной речи.