Комедии

Филиберт. Дочь моя, что вы делаете в этой комнате?

Жаннина. Я пришла сюда из любопытства, отец.

Филиберт. А в чем ваше любопытство заключается?

Жаннина. Посмотреть на растерявшегося хозяина и на косолапого слугу, который никак не может уложить чемодан.

Филиберт. А вы знаете, когда он уезжает?

Жаннина. Он хотел уехать сейчас же, но, двигаясь по комнате, он почувствовал, что ноги под ним подгибаются, и побоялся, что не выдержит путешествия.

Филиберт. Думаю, что болезнь, от которой он страдает сейчас, происходит не от старой раны, а от новой, более глубокой.

Жаннина. Врачи до сих пор находили у него только одну рану.

Филиберт. Есть раны, которые врачи не замечают.

Жаннина. Как это? Всякое ранение, хотя бы легкое, оставляет след.

Филиберт. А вот и нет. Есть такое оружие, которое ранит изнутри.

Жаннина. Не касаясь кожи?

Филиберт. Ну конечно.

Жаннина. Каким же путем получаются такие раны?

Филиберт. Через глаза, через уши, через поры.

Жаннина. Вы говорите о давлении воздуха?

Филиберт. Нет, я говорю о давлении огня!

Жаннина. Я вас не понимаю, отец.

Филиберт. И мне было бы приятно, если бы вы меня не понимали.

Жаннина. Вы думаете, я с вами хитрю?

Филиберт. Нет, я считаю вас хорошей девушкой, умной и рассудительной. Вы прекрасно знаете, чем болен наш офицер, но делаете вид, будто этого не понимаете, потому что так нужно.

Жаннина(про себя). Какой стыд! Меня бросает в жар от этих намеков!

Филиберт. Жаннина, а мне кажется, что вы чуть-чуть покраснели.

Жаннина. Еще бы, отец, вы говорите такие вещи, от которых поневоле покраснеешь. Теперь я начинаю понимать, что это за таинственные раны, и все-таки я не знаю ни болезни лейтенанта, ни лекарства, которое от нее помогает.

Филиберт. Дочь моя, давайте говорить открыто. Господин де ла Коттери был почти совершенно здоров уже через месяц после того, как поселился у нас. Прекрасно ходил, отлично ел, силы начинали восстанавливаться, цвет лица был великолепный. Сидеть с ним за столом, беседовать с ним было истинным удовольствием. Но мало-помалу он делался грустнее, начал терять аппетит и худеть, а от его живого разговора остались одни воздыхания. Я немножко философ. Я думаю, что у него болезнь скорее духа, чем тела, а чтобы сказать еще яснее, он, по-моему, влюблен.

Жаннина. Может быть, конечно. Но мне думается, что если бы он был влюблен в кого-нибудь здесь, он не старался бы уехать.

Филиберт. О, философия и это умеет объяснить. Если бы, например, случилось, что особа, в которую он влюблен, богата, зависит от отца и не может дать ему никаких надежд, то, пожалуй, отчаяние побудило бы его уехать. В этом нет ничего невероятного.

Жаннина(про себя). Ну вот! Он знает все.

Филиберт. И эта слабость в ногах, которая появилась как раз перед отъездом, если обсудить ее философски, пожалуй могла бы быть следствием борьбы двух противоположных чувств.

Жаннина(про себя). Какая противная вещь философия!

Филиберт. До сих пор я относился к нему очень хорошо. Я охотно оказывал ему гостеприимство. Во мне говорило простое человеческое чувство, заставляющее желать добра ближнему. Но мне бы очень не хотелось, чтобы к его болезни примешалась болезнь моей дочери.

Жаннина. Но ведь это уже совсем смешно! Не кажется ли вам, что я исхудала, стала бледнеть, лью слезы? Что вам говорит ваша философия, когда вы смотрите на мое лицо и видите меня такой веселой?

Филиберт. Моя философия заставляет меня колебаться между двумя мнениями. То мне кажется, что у вас хватило мужества, чтобы сопротивляться, — то, что сейчас вы искусно притворяетесь.

Жаннина. Отец, неужели вам когда-нибудь казалось, что я могу лгать?

Филиберт. В том-то и дело, что нет. Именно поэтому я и не знаю, что мне думать сейчас.

Жаннина. То, что вы решили про себя, будто лейтенант влюблен, — правдоподобно и, пожалуй, справедливо, но ведь я не единственная, кто мог вызвать его любовь.

Филиберт. Судя по тому, что господин лейтенант уходит из дому очень редко, можно предполагать, что его болезнь родилась именно здесь.

Жаннина. Но ведь есть красивые девушки, которые у нас не живут, а приходят к нам. Быть может, одна из них поразила его сердце.

Филиберт. Разумеется, возможно и это. Вы посвящены во все, не лишены ни ума, ни понимания, и вы должны знать об этом наверное. Если вы знаете, вам легче всего рассеять мои сомнения.

Жаннина. Да, но ведь я обещала ничего не говорить.

Филиберт. Отца такие обещания не касаются.

Жаннина. Пожалуй, особенно если молчание может его огорчить.

Филиберт. Вот и прекрасно, дочь моя, говорите. (Про себя.) Мне самому было трудно заподозрить ее.

Жаннина(про себя). Ничего не поделаешь, приходится хитрить. (Громко.) Так вот, отец. Наш бедный господин де ла Коттери до потери сознания влюблен в мадемуазель Констанцию.

Филиберт. В дочку господина Рикарда?

Жаннина. Вот именно.

Филиберт. И она отвечает на его чувства?

Жаннина. Как нельзя более нежно.

Филиберт. Что же мешает им честно увенчать взаимную любовь?