Комедия положений

– И что другой, что другой? Точно так же всё и было. В чужих руках...

В свой первый ремонт после въезда мы отчаянно переругивались вдвоем, потом, когда подрос Сережка, втроем.

Сергей кричал, что он и разговаривать с нами больше не будет, не то, чтобы вместе что-нибудь делать; уходил в комнату, где не было ремонта, ложился на кровать носом к стенке и молча лежал, переживал, а я кричала, что при любых трудностях он позорно капитулирует, а потатчик Алешка встревал в воспитательный процесс, заявлял, что я всех стоптала, и махонького нашего тоже.

– А кто будет жить в этих изуродованных комнатах? Я одна, что ли?

Катя в наших разборках не участвовала. Еще при обдирании обоев она иногда присутствовала, а потом смывалась подальше от греха: уходила на кухню и готовила скандалистам -работягам обед. Двери на кухню Катерина плотно закрывала.

Вчера проводили бабушку Любу. На обратном пути заехали в магазин спорт, купили новое седло для Орленка за 5.50. У меня Ласточка, дамский орленок. Вечор мама выкинула все мои детали, а я собирался собирать ЦМУ - Цветомузыкальную установку.

Мама выкинула нужные детали, и бедный сын не может заняться полезным и интересным делом - спаять установку. На пути сына к прогрессу и совершенству стала мать - темная отсталая личность.

Внесем через полтора десятка лет ясность в это скандальное дело.

Я месяца три его увлечения радиотехникой терпела такое, что не всякая женщина и вынесет. Радиодетали добывались со старых радиоприемников и их частей, которые приносились с ближайшей помойки. Всё это валялось на обеденном, вернее единственном столе в проходной комнате. Своего стола у Сергея не было, он учился за обеденным, который, правда, накрывали только для гостей.

На все мои просьбы навести порядок, Сережка только мычал в ответ, занятый распаиванием, запаиванием и еще черт знает чем. Доконал меня ободранный, с зияющей раной на боку, откуда открывался вид на его внутренности, старый радиоприемник, какой-то особенно грязный, принесенный Акингиновым подарочек с помойки.

Я последние месяцы жила в ощущении, что пребываю на свалке, и приемник переполнил чашу моего отнюдь не ангельского терпения. Я схватила газету, сгребла в нее всё со стола и выкинула в мусоропровод, а приемник брезгливо выбросила за дверь с требованием немедленно унести, откуда его принес Акингинов, на помойку.

Сережка наблюдал за моими действиями молча, как за разбушевавшейся стихией. Впрочем, он молчал и тогда, когда я ежедневно в течение двух месяцев просила его убрать хлам со стола.

– Во всех воспитательных книжках пишут, что не надо стеснять творчество детей, - кричала я, смахивая детали со стола.
– Ну а если я не могу жить на свалке, которую устраивает мой сын? Я тоже живой человек и член семьи.

Спустя два часа, успокоившись, я сказала устыжено Кате:

– Зря, я, наверное, так погорячилась и все детали Сережкины выбросила.

– А иначе ты бы его ничем не проняла, - спокойно сказала дочь.
– Выбора у тебя не было.

На другой день я принесла с работы Сережке радиодетали по списку, который он мне написал. Сережка стал склеивать комодики из спичечных коробков и прятать в них детали. Теперь они были даже пронумерованы и надписаны. Урок не прошел даром.

ЦМУ я собрал. Теперь хотел собрать её так, чтобы она работала от звука, но нет нужных транзисторов.

Нужно поздравить К с днем рождения. Я всё думаю - как?

Весь седьмой класс Сережка продолжал болеть. Тяжи в легких у него прошли, кашель тоже, но ангины и ОРЗ мучили его по-прежнему.

Я даже клала его в нашу больницу на обследование на неделю, но у него ничего не нашли, кроме огромных гланд. Лежал он зимой, и оголодал там страшно. Восемь человек в палате, и еды на всех не напасешься, а им даже котлетки на второе не давали: постный суп и макароны.

Приходилось носить вареных кур, от целой курицы Сергушу доставалась одна нога.

Гланды оперировать не советовала Симонова, всё говорила, что это может вызвать гормональные изменения, которые потом на потенции скажутся.

И я боролась с бесконечными Сережкиными болезнями, боролась в одиночку, так как Сережке, казалось, было всё равно, дома ли он с соплями, или в школе без них.

Весной врач ухо-горло нос назначила ему процедуры: куф на горло и нос. Ходить у нас далеко, транспорта не было, и Сережка ездил в поликлинику на велосипеде. Я знала, как он катается на велосипеде, гонит изо всех сил, потеет, и оттого заболевает.

И строго настрого запретила ему ездить на велосипеде.

Отец однажды ниппели снял и спрятал и три дня Сережка ходил за отцом и ныл:

– Скажи где ниппели? Где нипели...

И получал в ответ краткое:

– Не знаю.

И через минуту снова:

– Ну, скажи, где нипели, где нипели...

А потом я не выдержала этой упорной переклички двух похожих людей: упорно, на одной ноте целыми днями один просит, другой отказывает, но никак не аргументирует отказы, не тратит слов, не убеждает и не обрывает резко, мол будешь просить, поколочу.

И я сдалась, отдала Сережке ниппели, с тем, чтобы он не гонял, пока не выздоровеет, катался бы потихоньку.

А он ездил на процедуры на велосипеде и ухитрился по дороге простыть и заболеть.

Прихожу с работы, Сережка опять весь в соплях.

Он заболел восьмой раз за учебный год, причем каждый раз просто не давал себе выздороветь, несмотря на все мои просьбы дать организму отдых и снять на время физические нагрузки.

Я схватила здоровенный кухонный нож, сейчас у нас такого нет, все ножи китайские со слабыми лезвиями, а тут мне попался под руку хороший стальной нож, выскочила с этим ножом на балкон, где стоял велосипед, и изрезала шины вместе с камерами.

Когда я с ножом промчалась по коридору мимо Алешки, он на всякий случай пошел за мной и наблюдал, как я режу шины.

– Осторожно, - сказал он мне, - нож острый, руки не порежь.

Потом ушел в комнату и сказал сыну:

– Ну, повезло тебе, не на тебя мать с ножом кинулась.

Я и не собиралась покушаться на сына. Просто изрезала в клочья шины у этого проклятого велосипеда, и теперь не мог Сережка ныть и надоедать, как когда Алексей спрятал ниппели, а тут фиг, ездить не на чем, сколько ни канючь.