Комедия положений

– С кем это так поздно?

– С Валерой.

– С каким таким Валерой? Две недели назад ты сказала, что никаких Валер у тебя нет.

– Мама, тогда и не было, а сейчас я познакомилась. Он учится на четвертом курсе.

– Ну, хорошо, Катя на первый раз я тебя отпущу, но если он хочет приглашать тебя на вечерние сеансы, то пусть придет, мы на него посмотрим.

Спустя два дня открыв дверь, я увидела в прихожей своего дома юношу, сидящего на калошнице.

– Мама, это Валера, - объяснила Катя.
– Мы идем в кино.

Валера поздоровался.

Тут комнаты выползла мама. Валера торопливо поджал ноги, надеясь, что мимо него пройдут.

Но не тут-то было. Худенькая старушка, божий одуванчик, в чем только душа держится, сдвинула очки на кончик носа, подошла поближе к молодому человеку, наклонилась, приглядываясь, потом, решив, что он этого достоин, пригласила зайти.

Пришлось ему пересесть с калошницы на диван в комнате, где он тут же подвергся допросу с пристрастием: "сколько ему лет, откуда он родом, кто его родители, как его фамилия, и где можно его отыскать, если он срочно понадобится".

"Зачем он может нам срочно понадобиться?" - раздумывала я, прислушиваясь к этому разговору с кухни.

Отрывистые лаконичные ответы маму не удовлетворяли, она переспрашивала, пытливо глядела сквозь очки и продолжала методично выуживать из него сведения.

Я предоставила маме поле деятельности, а сама отсиделась на кухне, смущенная таким решительным появлением Валеры в нашей семье:

Всего неделю, как знаком, но вот сказала я, если по ночам в кино приглашает, то пусть покажется, и пожалуйста, показался. Продемонстрировал порядочность своих намерений.

И только спустя месяц, а то и два я узнала подробности их знакомства.

Валера сидел на вечере рядом с Катей, и по её словам, и не сводил с нее глаз как зачарованный.

А после окончания вечера, перехватил Катю с подругами на улице Первомайской.

Догнал и сразу спросил:

– Как Вас зовут?

Девчонки остановились в некотором замешательстве, не понимая, к которой из них относится вопрос.

– Вот Вас, именно Вас, - обратился Валера к Кате.

– Мама, представляешь, они, Катька с Людкой мгновенно, как их ветром сдуло, оказались в стороне, бросили меня. Отошли на два шага и наблюдали насмешливо.

Дочка моя ломаться не стала, и возмущаться попыткам столь прямолинейного знакомства тоже, а просто ответила, что её зовут Катя.

– А где вас можно найти?

– В секретариате ректората.

И на другое же утро в щелку двери ректората осторожно просунулся любопытный студент. К его удивлению, сказанное оказалось не розыгрышем, и Катя была вот она, на своем рабочем месте.

Так они начали встречаться. А на время сессии он исчез, и Катенька ходила с вытянутым личиком. Переживала. Но в январе Валера объявился снова, но это уже в следующем году.

1988 год. Поступление Кати в Университет

Легко пишется про прошедшую жизнь, когда твоя сегодняшняя течет плавно, спокойно. Всё меняется, когда каждый день требует большого напряжения сил; сейчас, когда я помогаю нянчиться с годовалым внуком Степкой, все мои планы закончить повествование в ближайшее время рухнули. Маленький Степочкин, младший внук, вызывает у меня воспоминания о прошедшем детстве моих собственных детей, но это описанный этап.

Просматривая свои заметки, я замечаю, как медленно, но неуклонно дети, их жизнь вытесняет со страниц мою собственную. И я вспоминаю Люся Вищипанову, мою хорошую приятельницу, c которой мы много лет, особенно в годы аспирантуры, сотрудничали. Люся, прочитав повествование о моих студенческих годах, сказала:

– Книжка, может быть и хорошая, но тебя в ней нет. Нет такой, как я тебя знаю много лет - веселой, острой на язык, много смеющейся женщины. В книжке о детстве ты есть, я узнаю твои интонации, а во второй книжке они пропали.

И сейчас, когда пишу, я беспокоюсь: описываю только события жизни, избегаю заострять внимание на чувствах и эмоциях, чтобы не утомлять читающего, а в результате получается сухо, и характеры вырисовываются не рельефные. А были и ссоры с мужем, и обиды на детей, и разочарования, и чувство одиночества в родной семье.

Кстати об одиночестве. Душевное одиночество, непонимание тебя окружающими близкими людьми, конечно, было.

Но простого, физического одиночества, когда ты в некотором пространстве находишься один, такого не было совсем, и его не хватало. Единственное место, где можно было расслабиться и принадлежать самому себе, была ванная. Даже в туалете ты не был гарантирован от воплей под дверью, что вот сидишь, там, а кто-то еще, может, хочет туда же. А вот ванная была прибежищем. Я запиралась, залезала в ванну, пускала горячий душ и распевала романсы под шум воды. Только там я могла попеть, и никто не останавливал меня, не кричал, что ему что-то нужно или что слушать это не выносимо.

Любила я и полежать в ванне, но это было не то: пока лежишь, раза три подойдут и прокукарекают под дверью: то одно им надо, то другое, приходится отвечать, напрягаться, вспоминать, где что лежит, в общем никакого кайфа.

А у Алешки были свои пути к свободе.

У нас гостят две бабки, свекровь и мама. Весна, апрель. Снег сошел, пахнет прелым листом и оттаявшей землей. Там, на улице пахнет, а на седьмом этаже пыль в углах, приготовленное белье для стирки и запах варящегося супа.

Алешка залезает на антресоли, достает высокие охотничьи сапоги, доставшиеся ему от дядьки, надевает.

Я замечаю его с кухни, выхожу:

– Ты куда?

– Пойду весну нюхать.

Из комнаты появляется свекровь, сердито замахивается на сына:

– С ума сошел! Белье не стирано, полы не мыты, дети дома, а ты куда-то уйдешь!

Само перечисление дел, которые надо делать до того уныло, никак нельзя сравнить с нюханьем весны. Выходит и мама, иронически поднимает брови, наблюдает, как Алешка одевается, явно не одобряет зятя, но молчит.

Молчу и я. Мне жалко мужа. Не может мужчина думать только о стирке, сидеть все выходные дома с женой, детьми, матерью и тещей. Кто вынесет такую жизнь?

– Очень долго не ходи, волноваться будем, - миролюбиво говорю я, неожиданно для самой себя. Впрочем, если бы я возражала, он всё равно ушел. Ему тоже не хватает пространства одиночества.

Мы вдвоем, поздним вечером, сидим с Алешкой на кухне и едим большой и сладкий апельсин. Когда я его очистила, Алешка хотел позвать детей, чтобы, как это у нас принято, съесть его на четверых, но я помешала, приложила палец к губам и разделила на две части.

И нам уютно и вкусно вдвоем, тихо. Мы чувствуем себя воришками, кошкой Мурыськой, стянувшей кусок колбасы и сглотнувшей его под столом раньше, чем её застукали.