Комендант некромантской общаги 2

Визг, который внезапно вырвался у Марии Спиридоновны, на верхних нотах сделал бы честь сопрано во втором акте «Волшебной флейты» Моцарта в арии «Ужасной мести жаждет мое сердце». Живая статуя отшатнулась, видимо, глухой она не была, а объятая ужасом Марья, метнувшись к своим вещам, чуть не скатилась с лестницы. Поймала ее когтистая лапа, по которой она тут же начала в панике лупить половником и сумкой, уже от страха совсем ничего не соображая. Только через какое-то время истеричного визга и махания поварешкой до нее начало доходить, что ее никто не пытается убить или съесть. А еще серая пыльная громадина с наполовину черным крылом — там, где Марья его протерла, — что-то говорит.

— Вы что-то сказали? — охрипшим после собственного визга голосом переспросила она.

Каменюка мученически дернула бровями, но послушно повторила:

— Избранник вечности, ты нашел этот путь, чтобы доказать свое право на испытания твердыни Горсдогон. Лишь великий воин и удачливый следопыт могут пройти сквозь сонмы стражи по подземным лабиринтам и заслужить право на испытания. Пройди их, о избранный, и получи свою награду!

Марья представила себя в данный момент, и ее накрыла истерика. Избранный воин с поварешкой, заблудившийся следопыт! Конечно! Она сейчас просто одной левой пройдет все испытания!

— А если не пройду? — истерично, до слез, насмеявшись, спросила она, покрываясь холодным потом вернувшейся паники. — Вы меня убьете? Или съедите?

Видимо, другие избранные, прежде приходившие испытать себя на прочность, в себе не сомневались и вопросов монстру не задавали, поэтому крылатое существо задумалось.

— А если не пройдешь ты испытания, то возвратишься к своему народу без награды, и пусть пошлют другого, кто достойней! — выдал наконец каменный монстр.

— А может, я просто пойду? Ну, не буду ничего проходить? — пытаясь отвертеться от сомнительной чести избранника, осведомилась Мария Спиридоновна. — Я вроде как не воин и совсем как бы не следопыт. Я тут случайно оказалась.

Каменюка внимательно осмотрела Марью вместе с зажатыми в руках вещами и, ткнув когтем в поварешку, вынесла вердикт:

— Оружие пустил ты, воин, в ход, не сомневаясь ни на миг, а вопль твой боевой травмировал мой слух. И раз сюда судьбой твой путь проложен был, то испытания пройти ты должен в полной мере!

Поскольку каменная лапища всё еще ее держала, да и двигалось это существо наверняка гораздо быстрее, чем сама Марья, то, видимо, отвертеться от испытаний ей всё же не удастся.

Подтолкнув Марию Спиридоновну к дверям, крылатый монстр продолжил:

— Из века в век горгулов род хранит могущества секреты от алчных, жадных и тупых, что жаждут власти и богатства. Проверка ясности ума и силы тела, вместе взятых: войдем, и там предстанет стол, что полон яств чудесных всяких. Ешь сколько хочешь, но кувшин, что на столе стоит в средине, ты, воин, должен осушить — и на ногах стоять, и имя свое мне твердо произнесть! Тогда тебе воздастся честь пройти за новую преграду. Входи. — И каменный горгул подпихнул Марью в спину. Пришлось толкнуть дверь, которая и правда открывалась внутрь, и войти.

Ошарашенная Марья разглядывала комнату, в которую попала. Наверное, раньше это была столовая. Возможно, даже еда здесь была чудесная, а сервировка изысканная. Горгул вошел вслед за ней и тоже завертел головой, созерцая открывшуюся обстановку. При свете зажегшихся светильников стали видны обещанные блюда.

— Похоже, у вас тут за века всё испортилось, может, мыши? — Марья посмотрела на стол с кучей объедков. — Видно, тут по чудесным яствам еще и забег устроили. Подлива с очистками, очень изысканно. А это, наверное, последний писк моды в оформлении десертов: укус на пробу, — иронизировала она над отпечатками зубов в пирожках. — А рыбка засохла без жидкости и, решив поплавать, выпила супчик? Странное у вас понятие о хорошем столе.

Горгул обошел стол вокруг, но, видимо, жуткий бардак и отсутствие нормальной еды не были поводом для отмены испытания. Он сделал вид, что всё идет как положено, и указал на маленький кувшинчик.

Марья взяла этот единственный кувшин, стоящий на столе, небольшой, серебряный с цветной эмалью. Судя по запаху, там прежде находилась сверхъядреная выпивка, после глотка которой не то что сказать свое имя и устоять на ногах, но сомнительно, что вообще можно было выжить и не сжечь пищевод. На ее счастье, в кувшине было абсолютно сухо, остался только запах. Есть всю ту размазню в тарелках и на скатерти тоже как-то желания не было. Горгул молча стоял истуканом, наблюдая за ней.

— Тут вообще-то пусто. — Мария Спиридоновна помахала порожней тарой перед носом горгула. — Пить нечего, да и есть не хочется как-то.

Горгул, взяв кувшин, осмотрел его со всех сторон, принюхался, потряс у уха, но, видимо, выработанная годами привычка взяла свое, и он вернул его Марье со словами:

— Избранник должен выпить всё и, стоя твердо на ногах, назвать мне имя. Не может быть сосуд пустым, не вылить из него ни капли, а только выпить и наполнить!

Марья была в недоумении. Что она должна пить из пустого кувшина?

В комнате, кроме заляпанного стола, нескольких стульев и еще одной двери, ничего не было. Правда, из стены выбегал по желобу небольшой поток воды, сразу уходя под пол и выныривая из-под него на другом конце помещения, затем скрываясь в отверстии в стене. Пожав плечами от нелепости ситуации, Марья исследовала водичку и, решив, что она вроде проточная и чистая, набрала немножко в кувшин. Покосившись на замершего горгула, выпила, а потом, поражаясь, как глупо и пафосно прозвучало, сказала:

— Мое имя — Мария Спиридоновна Кунина.

Никаких спецэффектов не возникло, просто горгул перестал изображать истукана и снова начал говорить, ткнув пальцем в дверь с другой стороны комнаты.

— Тут многих воинов ждал крах, ведь брать нельзя того, что жаждет взор, узрев мечты своей заветной вещь. — В каменной лапе появились крошечные песочные часики. — И коль коснешься хоть на миг ты вожделенного предмета, пока песок бежит в часах, то испытание провалишь. Иди и докажи, что ты сильнее духом, что богатство и алчность над тобой не властны и честь твоя дороже злата. — И монстр распахнул перед Марьей дверь в следующую комнату.

Если пещера Али Бабы могла бы перемещаться в пространстве, то это, несомненно, была бы она. Марью просто ослепили своим блеском драгоценности, казалось собранные из всех уголков мира. Золотые монеты разнообразной чеканки, мягкие переливы перламутровых жемчужин, роскошная мягкость меха и богатая затканность узорчатой парчи… Грани драгоценных камней, вытекавших водопадами из переполненных сундуков, пускали цветные блики по всему помещению. А уж об оружии, разложенном и развешанном по стенам, можно было и не упоминать. Столько орудий убийства, церемониальных, крайне дорогущих, потрясающе красивых, в золотой чеканке и самоцветах, Марии Спиридоновне видеть не доводилось. Она представила, с какой жадностью тут начинали бегать от стенки к стенке воины. Сама Марья ходила как в музее, заложив руки за спину, чтобы случайно ничего не задеть, и вежливо разглядывая представленные на ее обозрение сокровища. Перед чем конкретно она должна замереть и не трогать, она никак не могла определиться, но, судя по недовольному и недоуменному выражению морды горгула, делала она что-то не то. И с точки зрения горгула, видимо, испытание должно было проходить как-то по-другому. Наконец он, не выдержав ее гуляния по помещению, ткнул пальцем в незамеченную Марьей за блеском окружающего богатства каменную прямоугольную тумбу. Марии Спиридоновне она была ниже пояса. На тумбе лежала черная бархатная подушечка, отделанная золотистой тесьмой с кисточками, а на ней лежало то, что Марья сначала приняла за скальп чупакабры. Правда, приглядевшись, зависла над тумбой в шоке, а горгул, удовлетворенно вздохнув оттого, что всё идет как положено, перевернул часы. Марья же разглядывала противогаз с Земли, облепленный перьями, и пыталась понять, как он попал сюда и что за странное существо шастало в похожем экземпляре в тумане цветочной пыльцы.