Коммуналка 2: Близкие люди

— Послать бы их всех и подальше…

— Так уж и всех?

— Живописца этого так точно… пристал, что банный лист… — она отправила картофель в кипящую воду и поспешно закрыла кастрюлю крышкой. — Муза ему нужна… вдохновение… ага, сейчас. Возьму и поверю…

Ниночка помахала рукой над кастрюлею.

— Вот что в тебе такого, что ты всем нужна? — поинтересовалась она, глядя на Астру. — Да не дергайся, Боги милосердные… что ты дрожишь постоянно-то?

— Ниночка!

— Что? Я уже сколько лет, как Ниночка… нельзя людей бояться. Сожрут. А она не понимает. Бестолковая.

Астра вздохнула. И вправду бестолковая.

Только не бояться не выходит.

— Это да… — задумчиво отозвалась Антонина. — Батон маслом мазать или так шпроты положить?

— Маслом, — Калерия подбросила дров в печурку. — А то размокнут, пропитавшись. Ниночка права. Люди, они разные бывают. Есть и добрые, и злые, и равнодушные, и такие, которые чуют, на ком можно отыграться за собственные беды. Подловатые, но… бояться не надобно.

Она аккуратно прикрыла дверцу, пошерудив в плите кочергой.

— Мой замуж зовет, — призналась вдруг Владимира, стянув со стола корочку батона, от которой отщипнула крошечку и в рот отправила. — Уговаривает бросить тут все и уехать…

— Куда? — Виктория помрачнела.

— В Ленинград. Обещает устроить там…

— В библиотеку?

— В научную.

— А ты?

— А я и не знаю, — она вздохнула. — Странно так… его вижу, прямо земля из-под ног уходит, сердце из груди рвется, на все готова, лишь бы с ним рядом. А домой вернусь и отпускает, что ли? И вроде понимаю, что глупо все это, что кому я там, в Ленинграде этом, нужна? Но и тут… до конца жизни одну комнату делить?

— Мы в очереди на расселение, — Виктория вытерла пальцы о фартук.

— Очередь… когда она еще дойдет, да и… не расселят. Будь ты замужем или я, или чтобы вон дети, тогда да. Иногда вот думаю, может, лечь с ним разок и забеременеть? Ладно, если уедет, то и бездна с ним, — Владимира присела на край стола. — Зато у меня ребеночек будет…

— Надумаешь, зелье дам, чтобы точно, — сказала Ниночка, глядя с этакой жалостью. — Но тебе хоть предлагают… а мой Гришка… дурак дураком… ходить продолжает, цветочки носит, смотрит этак, как дитенок на конфету, лепечет что-то про любовь свою. Только этой любови не хватает, чтоб поперек маменькиного слова пойти. Эх, девоньки… а может, ну их всех?

— Не получится, — Антонина разобралась с колбасой. — Не отстанут.

— Думаешь?

— Уверена, — она подняла ломтик и покрутила, проверяя толщину. — Так не бывает, чтобы… им дивы нужны.

— Всем? — в голосе Виктории слышалось сомнение. Астра же подумала, что, возможно, следовало бы принять предложение Анатолия Львовича и уехать.

— Могу ошибаться, но… сами посмотрите. Кто достался Ниночке? Художник. Живописец. И не просто какой-то там, но талантливый и признанный. Член Союза художников, а значит, зарабатывает он изрядно. Квартирку имеет, дачу, может, даже в Крыму. Доступ к спецраспределителю опять же…

— Хочешь сказать, я корыстолюбивая?

— А то, — Антонина усмехнулась. — Хотя скорее уж расчетливая, и это нормально.

Остатки Тонечки, которая о деньгах и вслух упоминать стеснялась, будто бы было в этом слове нечто до крайности неприличное, исчезли.

— Останься ты прежней, разве упустила бы подобный шанс? Тем более он не женат, а значит, можно претендовать на нечто большее, чем жалкая роль любовницы.

Изменилась.

И все здесь изменились. А когда? Астра не заметила.

— Мне вот достался милый добрый мальчик из простой семьи. Работяга, но не глупый, а со стремлениями к учебе, — Антонина говорила об этом с кривою улыбкой, будто насмехаясь, только не понятно над кем, над этим вот мальчиком или над собой. — Эвелине — генерал… хотя каким боком он к дивам, понятия не имею. При его возможностях-то к дивам и без этаких танцев попасть можно. Зато вот ты, Влада, получила симпатичного ученого, как и ты, Викушка… вы не представляете, до чего похожи.

Сестры одновременно пожали плечами, и Астра увидела, что действительно похожи они, несмотря на то, что Виктория вновь выбрала черные одежды, а Владимира красовалась в ярко-желтом платье, перехваченном белым пояском.

— И главное, что все-то они просто-таки жаждут познакомиться… и ладно бы с родней, но с соседями?! Смех…

Антонина вышла.

А за нею вышла и сама Астра, ступая тихо, не потому, что кралась, вряд ли у нее получилось бы, но по привычке своей.

— Заходи, — Антонина стояла у своей комнаты. — Хорошо, что ты пришла.

Хорошо?

Астра не знала. И не понимала, зачем вообще убралась с кухни. И яйца оставила недочищенные, а салаты делать надо, чтобы успели пропитаться.

И фаршировать опять же.

В комнате Антонины на подоконнике умирали цветы. Простые васильки и ромашки, собранные в неказистого вида букетик. Букетик почти осыпался, а вода в вазе сделалась темно-зеленою.

— Кто ты? — спросила Астра, глядя в глаза, и Антонина впервые, пожалуй, не стала взгляд отводить, только поинтересовалась:

— Сильно заметно?

— Да.

— Плохо… уходить все-таки придется. Сядь куда, — она кивнула в угол, на потертое креслице, прикрытое не менее потертым пледом.

В комнате было обыкновенно.

Кровать железная с шишечками. Покрывало. Подушки горой. Кружевные накидки поверх. Вспомнилось, что бабушка аккуратно расправляла складочки на таких вот накидках.

— Тебе меня бояться нечего, — теперь в своей комнате Антонина вновь преобразилась. И Астра с удивлением поняла, что женщина эта совсем даже не юна, что она будет старше самой Астры.

И дело не в седине или морщинах, не было ни того, ни другого. Единственный волос и тот не в счет. Дело во взгляде, холодном, расчетливом.

— Кто ты?

— Какая разница?

Девичье платьице, светленькое, скромненькое, смотрится на ней нелепо, и Антонина вытаскивает из шкафа шаль, набрасывает на плечи и кутается.

— Холодно, — жалуется она. — Как вернулась, постоянно мерзну… и мама вот… тоже…

…она могла бы уехать. Еще тогда, приняв кольцо и наследство Отвертки, которого и в мыслях не позволяла себе называть отцом.

Или кольцо оставив.

Разве это сложно, взять и придумать новое лицо? А там… Крым или Абхазия, или тихая провинция где-нибудь в средней полосе. Какой-нибудь городок из числа тех, что не велики, но и не настолько малы, чтобы жители знали друг друга, и приезжие выделялись.