Коммуналка 2: Близкие люди
Шрифт:
Она исправляла все потихоньку.
Понемногу.
Но вот усталость… она мешала, и всякий раз получалось, что эта вот усталость все портила. Будто сам маг не желал меняться.
Бестолочь.
— У тебя сила прохладная, — он закрывал глаза и откидывался на подушку. Дыхание выравнивалось, становилось глубоким и чистым. — Как вода летом… ключевая… там, где я рос, был ключ. Недалеко от дома. И мы бегали за водой. Леденющая даже летом…
— Нельзя летом пить леденющую воду.
Наверное, нужно было говорить о другом, о по-настоящему важных вещах, которые волновали Астру. О
Об Эвелине.
И Тонечке, которая вдруг стала Антониной, как-то сразу и вдруг, и значит, что-то тоже у нее случилось. А что? Она по-прежнему уходит из дому и возвращается с цветами, однако больше не пытается играть в другого человека, легкого и веселого. И это заметила не только Астра.
О Ниночке, что стала заплетать волосы в косу и больше не носит чулки. И платья тоже не носит, то есть носит, но совсем другие, коричневые и строгие, будто и не ведьма даже.
Про Калерию.
И ту девушку, что дважды приходила к ним, вчера вот тоже, но Астра услышала ее раньше других и дверь открыла, и, заглянув в звериные желтые глаза, сказала:
— Уходи.
А девушка взяла и послушала.
Наверное, так не стоило, зачем ей, Астре, лезть в чужую жизнь? Но почему-то все равно это казалось правильным.
— Когда мне было шесть, я влюбился, — Святослав подвигался так, чтобы ей было удобно, хотя Астре совсем даже не было нужды прикасаться к нему. Но ей хотелось.
Вот просто хотелось.
И плевать, что кожа раскаленная, влажная от пота. А маг хмурый. Он не любит себя сейчас, никто не любит себя слабым, но он вот терпит.
— В кого?
— В соседку. Ей было двенадцать… странно, я многое не помню из той жизни, хотя у нас память куда лучше, чем у обычных людей, но все-таки детство — это детство. И да, все равно многого не помню… а ее вот помню. Ей двенадцать, и она живет в доме по соседству. Она порой приходит, чтобы помочь нам. У меня было много братьев и сестер… и не было, но есть, только…
Он замолчал, подбирая слова. А Астра и так поняла — они чужие. Родные по крови, но все равно чужие люди. И даже если случится встретиться, то… что будет?
Наверное, ничего.
Ее вот тоже не тянет встречаться с другими дивами, хотя, наверное, можно было бы.
— У нее были рыжие волосы. Яркие-яркие. И никаких веснушек. А глаза зеленые. Мама называла ее ведьмой, но не знаю, просто так или вправду она ведьмой была… она умела смеяться. Я сказал, что, когда вырасту, то женюсь…
Зачем он говорит это?
И почему Астре категорически не нравится слушать? Что ей до той девочки, у которой наверняка давным-давно есть семья и собственная жизнь, и забыла она о влюбленном мальчишке, если вообще знала, что он влюблен.
— А потом… дар открылся и пришлось уехать.
— И не возвращался?
— Пару раз… потом, когда стал старше… родители квартиру получили. Сперва комнаты, а потом и квартиру. Старый дом отдали кому-то. А что с ней стало — понятия не имею. Только… потом я ни в кого так не влюблялся.
И захотелось вдруг взять полотенце, то самое, что лежало в тазу с
водой, и огреть этим полотенцем мага. Ни в кого он… Астре-то для чего это знать?— И дома у меня тоже не было. Когда нужно было — жил в интернате. Или вот в служебной квартире. У нашего ведомства хватает. Или еще где… но дома не было.
Теперь ей чудилось в голосе сожаление.
— Дом — это… хорошо.
Ниночка сама готовила отвары, а может, приносила их от тетки, главное, что были они темными, густыми, напоенными тою ведьминой силой, которая и дивам была не понятна. Отвары эти маг пил, морщась, зато потом засыпал крепко и спал долго, и усталости в нем будто бы меньше становилось.
— Хорошо, — он смотрел на Астру так… серьезно. — Я… подумал, что мне уже пора.
— Что «пора»?
— Дом пора заводить.
Отвары Астра переливала в кружку, разбавляя водой. И снова подавала, и держала, пока он пил. И… слова — это просто слова.
Закончит свое дело и уедет.
Куда?
Ей не скажут. А маг… может, некоторое время ему грустно будет, может, он даже станет немного скучать по Астре, как по той рыжей девочке, в которую был влюблен или решил, что был влюблен. Но главное, этой печали не хватит, чтобы он остался.
…если только попросить…
Астра мотнула головой.
— Спи, — сказала она, поставив эту кружку к той, что уже заняла место на подоконнике.
— Не хочу.
Он упрямо мотнул головой и попросил:
— Расскажи еще.
— Что именно?
— Что угодно… про мир. И драконов. Не важно. Только… не уходи, ладно?
И, наверное, это тоже было глупостью, но на душе вдруг становилось легко-легко, будто… весна наступала? Но какая весна может быть в ноябре?
— Когда-то давным-давно, когда мир был еще молодым, а драконы драконами…
…у нее оказалось множество историй, только было немного странно рассказывать их не детям. Хотя детям они тоже нравились.
…Эвелина с самого начала знала, что этот роман — ненадолго, что она не из тех женщин, с которыми кто-то захочет связать судьбу. И все-таки надеялась.
Думала даже.
И решилась. И кольцо это… зачем дарил? Чтобы подразнить? Она ведь не просила, ни о кольце, ни о женитьбе, а теперь…
Зеркало отражало уставшую женщину.
Красивую, безусловно, но столь же безусловно несчастную. И это несчастье, что читалось на лице Эвелины, въелось в каждую черту ее лица.
Она провела ладонями по щекам.
— Дорогая, скоро твой выход, — Макарский держался все еще вежливо, с подчеркнутой любезностью, но надолго ли его хватит? Во взгляде вон появилось что-то такое, предупреждающее.
Матвей исчез.
И…
Вернется ли?
Или вдруг понял, что связываться с птицей-гамаюн — глупая затея. А может, не понял, но велели ему? Он ведь военный, должен исполнять приказы. Или не приказы… разумный человек всегда послушает совета другого разумного человека.
— Конечно, — Эвелина стерла гримасу усталости и улыбнулась. — Уже иду…
В театре шептались.
…о том, что больше Эвелину не привозят на авто, как и не забирают.
…что в гримерке ее не появляются корзины с цветами.