Комната 24

Я не могла закрыть веки.

Мучительно больно. Холодно.

Широкие алые шелковые ленты, как водоросли, колыхались в воде.

Нет крови. Только эти ленты, танцующие свой собственный танец. Спокойный, убаюкивающий танец.

Я бы решила, что это эльфы или русалки, или еще какие-нибудь водные существа. Но нескольких лент я коснулась сама, пока опускалась вниз.

Свет пробивался откуда-то сверху.

Тишина.

И эти ленты.

И я.

Возможно, мне суждено стать одной из них. Безмятежная лента, колыхающаяся в ледяной воде. Стынет кровь. И, кажется, начались галлюцинации. Я стала слышать музыку. А когда принялась прислушиваться, то она как-будто стала звучать громче. Я поняла: ленты танцуют именно под эту музыку. Она управляет ими. Или же наоборот, дает свободу. Она наполняет их смыслом.

Тишина сверху.

Музыка из глубин и по сторонам.

Танцующие алые ленты.

И я. Идущая на дно.

9

Под трезвон будильника я проснулась. В своей кровати, комнате, разумеется. Родной потолок, стены. Ковер на полу. Унылый пейзаж за окном. Звуки телевизора с кухни.

Я дома.

И никаких татуировок или чего-то в этом роде.

Мама возилась на кухне.

Было утро. Но не ранее. А то, что ближе к обеду. На календаре суббота. Я не помню, чтоб у меня был выходной. Но вдруг я вспомнила про Даню и его сюрприз. Значит, я все проспала? Или никакого сюрприза нет. Быть может, мне приснилось все. Надеюсь так.

Несколько минут я наблюдала за мамой. Все это время она была ко мне спиной. Возилась у плиты. Готовила завтрак. Допивала при этом вторую обычную кружку кофе. Нервно поправляла выбивающиеся локоны за уши. Нервно тарабанила пальцами по столешнице. Вообще, какая-та она нервная.

– Что-то стряслось? – Наконец спросила я, но она никак не отреагировала. – Мам?

Я подошла ближе. Мама сгорбилась над разделочной доской и безмолвно плакала.

– Мам? Что такое? Тебя уволили?

В ответ тишина да дрожащие всхлипы.

Я не на шутку заволновалась. Прикоснулась к ее плечу. Но словно не ощутила. Что за черт? Попыталась погладить ее по спине в знак утешения, но столкнулась с той же проблемой. Словно моя рука проходила сквозь нее.

Растерянная, я повернулась к телику. Чуть ниже него на столе стояла фотография. Моя. В рамке. С черным уголком.

Что после? Ничего. Бессмысленные брожения по улицам родного города неожиданно ставшем чужим. Лебедь обещала вернуть в мир смертных. Но она забыла оговорить, что я – больше не живая.

Что я чувствую? Помимо растерянности и горечи? Злость. Понимание того, что все было напрасно. Столько борьбы для того, чтобы вернуться к маме. И что в итоге? Она одна. Она уверена, что отныне она одна и никого больше у нее нет. Она уверена, меня – нет. Но я-то есть. Надо только убедить ее в этом. Только вот как.

Ответ пришел сам.

Если я когда-то не верила в мистику, магию и фатализм, то, пожалуй, сейчас настало самое время.

Газета валялась на асфальте, прибитая дождем. Открытая на странице объявлений.

Потомственная ясновидящая, маг и так далее, и тому подобное. В общем, именно то, что надо в данной ситуации.

Вырвать объявление я не могла. Поэтому пришлось запомнить адрес. Телефон все равно был бесполезен.

Ясновидящая Альмира меня не видела. Это стало понятно сразу. Сомневаюсь, что она могла видеть хоть что-то, кроме хрустящих купюр.

Ладно. Первый промах в обойме. На пока фатализм отпадает.

Часы, дни, недели (возможно, но не уверена) пролетели за просмотрами случайных объявлений и их проверкой. Я и не знала, что в нашем городе может быть столько… Нет, не магов. А откровенных жуликов.

Снимем порчу, потому что на вас порча. Снимем сглаз, потому что, даже не сомневайтесь, вас сглазили. Приворожить – раз плюнуть. Навредить врагу – запросто. Увидеть призрака – нет, такое в их арсенал не в ходит.

Но удача не могла быть так долго ко мне спиной. В итоге, она ухмыльнулась, дав мне возможность подслушать разговор двух теток с соседнего подъезда.

– Говорю тебе, Петровна, - заговорщицки шептала одна другой, - она видела моего покойного Гошку.

– Да быть не может! – Отмахнулась та. – Брешешь.

– Да вот тебе крест, Петровна! Видела, видела. Послание от него передала. И говорит, мол, все, Ксения Степановна, миссию он свою выполнил, теперь его здесь – на Земле нашей грешной – ничего не держит. Вот так Гошка Богу душу и отдал.

– А что его держало-то? Какое послание она тебе передала?

– Да он, дурак, по-пьяни закопал свою сберкнижку в огороде на даче.

– Так это когда было!

– Да-а, а я его тревожило. Покоя не давало.

– И сдалась ему эта книжка.

– Ему, может быть, и нет, а нам очень помогла. Деньги, Петровна, лишними не бывают.

Так я вышла на Светлозару. Не знаю, было ли это ее настоящим именем или выдуманным псевдонимом. Сама по себе – чисто внешне – имя она оправдывала. Да и людям помогала чисто за символическую плату. Кому чего сколько не жалко.

Однако, сперва для надежности я решила за ней понаблюдать. Как она работает, что из себя представляет. Но в укрытии мне не долго пришлось сидеть. Она почти сразу меня заметила. В толпе других.

– Меня зовут Тата Селезнева, - представилась я. – И, как я понимаю, я умерла.

– Все верно, - подтвердила Светлозара. – Но что-то тебя удерживает на Земле.

– Мама.

– Есть что-то чего ты ей не сказала? Не сделала? Какое-то незавершенное дело, как ты думаешь?

– Я думаю, что обещала всегда быть рядом с ней.

– Возможно, именно это тебя и держит.

– Но я не хочу никуда уходить.

– Но ты должна, - дружелюбие не скроет твердости тона. – Тебе придется. Не бойся, все через это проходят. Или почти все.

– А я не хочу. Я хочу, чтобы она меня видела, слышала и мы бы жили как раньше.

– Мне очень жаль, но такого уж точно не будет.

– Почему?

– Ты знаешь, что ты мертва?

Хороший вопрос. Вопрос, как говорится, прямо в глаз, в корень вопроса, в самую суть, в десяточку, в пятачок… Знаю ли я. Формально да, признаю, но не официально. Ни за что. Ни за какие сладкие коврижки я не брошу маму в одиночку противостоять жестокому миру.

Вместо ответа я отрывисто кивнула, поджав губы. Знаю, что мертва, но не обязательно об этом все время напоминать. Вполне достаточно людей, вечно шныряющих сквозь меня. В моем подобном состоянии есть только один плюс – бесплатный проход в театры и кино, и прочие платные развлекалочки.