Комната 24

– Я не уйду, - как заведенная повторяла я, спиной прижимаясь к двери, в которую колотила сестра-враг. – Я не могу ее бросить.

– Ты и не бросишь, - успокаивающе говорила ясновидящая. – Она не останется одна. Она больше не одинока. Разве ты не видишь? Отпусти ее. Позволь ей жить дальше.

Я вжалась в дверь, переводя взгляд с мамы – безуспешно пытавшейся открыть дверь, но замок нещадно клинило – на колдунью. Кажется, обе из них хотели мне добра.

– Это Тата не впускает вашу старшую дочь, - обратилась женщина к моей маме. – Она не доверяет ей. Убедите ее, что все в порядке. Ведь ваша жизнь постепенно входит в новую колею, разве я не права?

– Правы, - изумленно ответила мама, перестав бороться с дверью.

Теперь она стояла и со сведенными бровями осматривала дверь. Будто я пылинка, которую она могла разглядеть.

– Тата? – Прошептала мама.

– Я здесь, - ответила я и Светлозара вторила мне, будучи своего рода переводчиком.

– Мне тебя очень не хватает.

– Мне тебя тоже.

– Но Даша изменилась. Твоя смерть всех нас изменила.

– Как же?

– Даша больше не изменяет Кириллу. Она плотно занялась детьми. Они не растут больше, как сорняки. Они такие умнички, ты бы их видела. А растут, как на дрожжах, - с улыбкой прошептала мама. – С тобой я старалась не думать об этом. Но теперь, они – моя семья. И я очень, очень сильно их люблю. Я уверена, ты бы тоже их полюбила.

Мама быстро стерла слезы, бегущие по щекам.

– Я люблю тебя, зайчонок, - произнесла она, глядя на дверь, все еще думая, что я там. – И всегда буду любить, ведь ты мой ребенок. Моя маленькая девочка.

Я стояла справа от нее и смотрела с тяжелым сердцем. Светлозара находилась позади мамы в коридоре и взглядом посылала мне свою поддержку.

Вот он решающий момент.

Насколько эгоистичной я могу быть.

Мама.

Дверь.

Дарья Валерьевна.

Кирилл и дети.

Мама.

Дверь.

Дом.

Мама и я.

Знаю, прошлой жизни не вернуть. Но от того, что я это знаю и понимаю, вовсе не значит, что я это принимаю.

Мама…

10

Этим вечером квартира Дани выглядела по-другому. Преобразившаяся. Еще с порога мой нос учуял приятные ароматы с кухни. Неужели мой друг приготовил сам что-то особенное? И непременно вкусное.

Я не спеша сняла теплое пальто и разулась, оставшись босиком. Оглядела себя в зеркало. Что ж, розовое платье из воздушной, почти прозрачной ткани и в магазине смотрелось как наряд для принцессы. Цвет – недоспелая мякоть арбуза, не иначе. Низ и вырез декольте, а так же лямки оторочены черным кружевом. Волосы я собрала в слабую «шишку» и заколола на макушке, но несколько прядок выбилось и резвилось на свободе. Проверила нет ли затяжек на чулках – затяжки вещь не приятная. Слава богу, все чисто.

– Ты идешь? – Позвал голос из гостиной.

Над входом висели пластиковые шторы на тон темнее моего платья. Раньше этих штор здесь не было. По форме они напоминали мыльные пузырьки, нанизанные на нитки, висящие в не ровный ряд.

Я слегка раздвинула шторы руками и вошла.

На первый взгляд ничего не изменилось: те же стены, те же стулья – грубо говоря. Но на столе стояло несколько тонких горящих свечей. Низкий букет воздушно-розовых роз. В этот вечер вообще много розового, словно мне очки на глаза надели. Или я сделала это сама. Ну и пусть. Зато запахи самые настоящие.

Жареная курочка с хрустящей корочкой и запеченный картофель с зеленью. Пирог с яблоками и клюквой. Восхитительное суфле. И море горячего шоколада.

Меню из детского праздника.

– Ты уверен, - с улыбкой смущения и красными щеками начала я, - что тебе не помогала моя мама?

– Не уверен, - в тон мне ответил он. – Я отвез ее домой незадолго до того, как приехал за тобой. Ты же не думаешь, что я сам мог приготовить суфле?

Часа два, что длился праздничный ужин, я безмятежно болтала ногами под столом (так как стулья высокие), смеялась над шутками кавалера, шутила сама. За окнами не было темно – горели уличные фонари, окна других квартир из домов напротив. Знаю, там шла своя быстрая, шумная жизнь. А у нас тут… Словно время остановилось. Легко и не принужденно.

Я приканчивала остатки суфле, когда Даня поднялся и направился к старому граммофону. Я изумилась, поддразнивая:

– Не говори, что он еще работает.

– Работает. Но я могу об этом и молчать.

– У тебя не получится.

Граммофон стоял рядом с не менее молодым пианино. Как-то раз Даня играл на нем. Я тогда предложила сыграть в две руки, но быстро выяснилось, как сильно и долго медведь танцевал на моих ушах когда-то. Урок музыки не состоялся. И вот сейчас, такой весь торжественный, Даня вдруг сел за фоно. Быстрый взгляд через плечо на меня. Секундная пауза. И невероятно плавная, божественно прекрасная музыка наполнила помещение.

Я медленно сглотнула, чуть не подавившись. В композиции, которую он играл, сидя ко мне спиной, было столько печали. И невысказанной надежды, вялой уверенности. Постепенно крепнувшей уверенности. Вдруг музыкант резко обернулся ко мне.

– Потанцуем?

В два шага он оказался рядом. А музыка играла не прерываясь, словно кто-то невидимый продолжал прикасаться к клавишам.

Мы стали в центр, замерли в ожидании готовности. Один взгляд друг другу в глаза и все понятно.

Сперва медленно и в замешательстве, неловко. Затем, полностью отдавшись вальсу, закружились плавно. Гармонично, словно созданы для этого.

А тем временем за окнами зажглись цветные китайские фонарики – разных цветов и размеров, круглые и продолговатые. И по мере их появления, мы приподнялись – потолки ведь высокие, есть где летать. Я прижалась подбородком к крепкому мужскому плечу, пряча улыбку. Но сияние глаз видно и без того. Даня тоже как будто наслаждался моментом.

Я вдруг заметила как оживились фигуры на обоях (контуры людей были мягко прорисованы черным на фоне белого). Мужчины и женщины, в смокингах и платьях. Они словно перешептывались. И в восхищении зааплодировали. Я даже слышала их немое «Браво!». Один за другим, соединяясь в пары, они закружились подобно нам, но на почтительном расстоянии. Так что Даня и я оставались в центре внимания. Помимо этого – мы все же люди, цветные, а не просвечивающие контуры (это о тех, кто выплыл в танце за пределы стен).

Постепенно мы стали просто не спеша топтаться на месте вокруг своей оси. Но это все еще был танец. А кружащиеся ниже не останавливались. За окном зарядил сильный ливень, он бился о стекла в такт музыке. Настоящее чудо. Сверкающее, искрящееся, мелодичное и пахнущее домашним зефиром.

Следующим утром он вез меня обратно домой. Я отвернулась от водителя, кусая нижнюю губу и задумчиво глядя в окно. Еще не до конца рассвело. Оттого казалось, что вечернее и ночное волшебство пока не рассеялось. Будто мы дышали пыльцой фей, а не обычным городским воздухом. Я подумала о том, как все будет выглядеть в дневном свете и непроизвольно вздохнула.

– Чего так тяжко вздыхаешь? – Живо отреагировал мой принц.

– Думаю о том, что будет, когда сказка закончится.

– Она закончится тогда, когда ты этого захочешь.

С удивленной улыбкой я обернулась к нему. Это же слова Андрона, только несколько переиначенные. Как он сказал? «Ты жива настолько, насколько чувствуешь себя живой». На самом деле, такое можно сказать каждому, любому по-настоящему живому человеку. И вправду, чем это я отличаюсь от любого живого, да? Я вижу, я ощущаю, воспринимаю цвета и ароматы, вкусы. Я ем, люблю, но не молюсь. Я даже не читала ту книжку. Однажды видела ее в руках Дарьи Валерьевны. Вот еще одно мое «живое» качество – я ненавижу. Значит, ничем по сути и не отличаюсь, верно? Разве что, все это происходит только в моей голове. Но я ведь не знаю, что будет дальше. Я не предвижу будущее, не ускоряю его ход. Все идет своим чередом и, мне кажется, мне хочется в это верить, я никак не вмешиваюсь в последовательность событий.