Комната мести

Правда, передо мной как перед прозаиком, циником и практиком стоял один вопрос: где взять шиши, чтобы отопить эту смело воплощенную поэзию архитектурной мысли. Тут минимум тонна угля требуется, а у меня в кармане мелочь да мятый автобусный билет обратно до города. Вот, думаю, попал! Сюда бы тех, кто сплетничает, что священники живут богато! Москва, Питер — там — да, а здесь, что ни поп, то голь перекатная. Как не запить по-черному?

Прошлой осенью ездил в Вологодский централ исповедовать одного заключенного. Хоть и из «братков», а хорошим человеком был, много денег на наш монастырь пожертвовал. Мне ребята из конвоя говорят:

— А у нас тут тоже поп есть, только ему десятку по «двадцать первой пункт восьмой» впарили.

— За что? — спрашиваю я.

— Да так, говорят, продал икону ценную одному антиквару залетному…

Оказалось, священник до полной нищеты докатился, а у него пятеро детей. Вот и решил продать икону. Антиквар хотел ее вывезти заграницу, но его поймали, начали допрашивать с пристрастием, прессовать. Он все на попа и свалил… Епархиальное начальство глазом не моргнуло, не заступилось за батюшку. Спрашивается: зачем приход открывать там, где никакого дохода нет? Зачем множить отчаянье и человеческие трагедии? Католики, например, своего бы не бросили, и деньгами, и машиной, и спутниковым телефоном снабдили, а у нас все по принципу «попа, как волка, ноги кормят».

В храме было холодней, чем на улице. Я натянул священническое облачение прямо поверх овечьего тулупа, кое-как раздул давно не чищеное кадило, засунув в него вместо дефицитного угля сухие кукурузные початки, они тоже сносно горели, зажег свечи, приготовил вино и просфоры. В храме ни души. Только одна бабка приковыляла, села на сундук и задремала… Так что служить мне пришлось для самого себя, ангелов и презрительно отвернувшегося от меня серебряного Ильича.

В сторожке было тепло и уютно. Среди старой кухонной рухляди я обнаружил коробочку с заваркой, сбегал на улицу, набил закопченный чайник снегом, поставил его на жарко пылающую печь. Духовитое печное тепло размаривало, мне захотелось спать. Я лег на стонущую железную кровать, укрылся тулупом и, было, задремал, как в дверь кто-то настойчиво постучал. Я вскочил, оправил подрясник и отворил дверь. Передо мной стояла женщина лет сорока, укутанная пуховой шалью.

— Благословите, батюшка, меня зовут Вера. Я поесть вам принесла, а то, неровен час, помрете тут у нас с голоду.

Она вошла и начала выставлять на стол какие-то кастрюльки, банки с соленьями, пирожки. На мгновение женщина замешкалась.

— Не знаю я, мясо вы едите или нет? Вы же монах. Вон отец Никита, что до вас тут служил, все ел, хотя и монахом был.

— Все ем, Вера! — ответил я, сглатывая слюну при виде зажаристых ароматных котлет. «Для больных и путешествующих поста нет», а я и тот, и другой… Помолившись, я принялся поглощать снедь, а Вера, так и не сняв пальто, смиренно села в уголок на шаткую скамейку.

— Клеенку на столе надо бы, батюшка, сменить, а то вон она заляпанная какая, есть вам, наверно, неприятно.

— Ничего, — махнул рукой я, — можно и без нее. Монаху чем бедней, тем лучше. Кстати, борщечок ваш объеденье! Вера, а вы кем-то работаете?

— Раньше работала, — улыбнулась моя кормилица, — в райцентре, в музыкальной школе. Деток на пианино играть учила. А теперь только хозяйство: куры, утки, поросенка осенью купили, хворый оказался…

— А семья?

— Как сказать, — вздохнула Вера, — детей нет, муж пожарником работал, обгорел сильно, балка на него горящая рухнула. Его на пенсию по состоянию здоровья спровадили, телевизором «за проявленное мужество наградили» и путевку в Сочи дали, а что обгорелому в Сочи делать? Да сами знаете, как у нас с людьми обходятся: пока здоровый, всем нужен, как заболел, все забыли… Он пьет с того по-черному. Вы уж, батюшка, помолитесь за него…

— Обязательно помолюсь. Молебен «Неупиваемая чаша» послужим, — попытался я немного успокоить Веру. — Скажите, а кто здесь до меня священником был?

— Отец Никита, — загадочно хихикнула женщина.

— А что смешного-то?

— Да чудной он какой-то, батюшка, был. Не поймешь его. Сухой, как тростинка, прыткий. Бегает, кричит на всех, ругается. То не так в храме стоишь, то не так кланяешься, то платок по-жидовски повязала… А на исповеди что вытворял! Сергеевна, прихожанка наша, когда-то врачихой была. Времена послевоенные, тяжелые, голодные. Вот она аборты тайно помогала женщинам делать. Посадили ее за это на два года. Все село у нас об этом знает. Решила она батюшке исповедаться за прошлое. А отец Никита, как закричит, как ногами затопчет: «Ты что, дура старая, не знаешь, что „бабушка в грехах, а батюшка из-за нее в крестах“?! Мне потом на Страшном суде за твои гадости отвечать!» Схватил ее за ухо, на паперть выволок и пинком под зад. Сергеевна после того случая в церковь ни ногой, в райцентр к баптистам ездить стала, говорит: «Добрые они, и поют больно хорошо…»

— Видимо, отец Никита всех прихожан разогнал? — спрашиваю я.

— Да, так оно и есть, — развела руками Вера, — народ у нас простой, доверчивый. Благости от священника хочет. А Никита зимой по деревне в трусах бегает, говорит: «Холод лечит». Еще он воду сам собою освящал, залезал в корыто, лежал в нем, молился, затем нас заставлял по очереди в это корыто лезть, говорил: «у батюшки благодать — у бабушки не дать, не взять». Еще он бесов изгонял и аборты отпевал.

— Аборты?! — чуть не подавился я вареником.

— Да, со всей округи к нему ехали. Людей-то совесть гложет, кто без греха?

— Да-а-а-а, — усмехнулся я, — старик, видать, денег много на этой теме заработал.

— Деньги брал немалые, — сказала Вера, — но ничего не тратил, мечтал пальму купить.

— Пальму?! Батюшки святы! На что ему пальма?!

— Не знаю, — пожала плечами Вера, — так говорил: «Вот деньжат скоплю и пальму куплю»

Еще много рассказывала мне Вера об истории храма и священниках, служивших в нем. Храм построил в 19 веке помещик Ведьмин. На сельском кладбище его могила сохранилась, правда, в разоренном состоянии, кто-то копался, крестик его золотой искал. Необычным человеком был Ведьмин, хотел из своего поместья железную дорогу в Китай построить, еще редких животных у себя держал, бабочек, пауков, змей. Один удав как-то сбежал из его террариума, спрятался на яблоне и девушку-крестьянку задушил, когда та за яблоком полезла. Ее могила тоже сохранилась до сего дня. После революции детей и жену местного священника шашкой на части порубили, а его задушили и на царские врата повесили. Люди в церковь зайти боялись, так он там два года провисел. После в храме склад устроили…

Вера ходила ко мне каждый день, носила еду, радовала общением. Я тоже не сидел без дела: чистил снег на подворье, ходил в сельсовет клянчить уголь, пытался навести маломальский порядок в церковных бумагах. Срочная телеграмма оторвала меня от приходской суеты: отец Василий, благочинный нашего округа, срочно требовал меня явиться пред его светлы очи. Я быстро собрался, сел на автобус и уже через сорок минут был возле хоть и маленького, по сравнению с моим, но очень ухоженного храма, выкрашенного в ярко-васильковый цвет. Во дворе красовалась новенькая «Тойота», честь, краса и гордость благочинного. Низенький, коренастый отец Василий бегал возле своей любимицы, одаривая ее как бы случайными, но вместе с тем нежными и властными прикосновениями. Не знаю, сколько бы еще продолжалась эта кокетливо-трепетная недосказанность между серебристой японкой и пастырем овец православных, если бы не моя грешная персона.

— А-а-а-а, проходи, проходи, — смерив меня недобрым испытующим взглядом, загундосил благочинный. — Что сразу ко мне не явился, как указ получил? Из чужих уст, понимаешь, узнаю, что у меня в Никольском батек новый завелся…

— Простите, отец Василий, — начал оправдываться я, — уголь доставал, люди в храм ходить не хотят, холодно там.

— Люди, э-э-э-э, они, как скоты бессловесные, их пинком надо гнать, — заявил благочинный. — Этак ты со своими методами девичьими доходов никаких не словишь. Учить вас, говнюков, всему надо!

— Да кого же гнать, если отец Никита всех разогнал? — сделав наивное выражение лица спросил я.

— Ну, Никитоссс, — зло процедил благочинный, сжимая кулаки, — я бы этого хрена старого собственными руками удушил! Деньжищи-то какие на абортах срубил! Представляешь, здесь, гад, у меня в райцентре окопался, дом купил, народ к нему валом валит, а он молитвенника земли русской из себя корчит, подлюка! Я добился у владыки, чтобы его за штат почислили и запретили в священнослужении, а он лучше прежнего колобродить стал, даже бесом меня прозвал. Таких из церкви поганой метлой гнать надо! Ведь что такое церковь?..