Комплекс андрогина

— Форма, похоже, стандартная, — сказала Алеста, указывая мне на пустые окошечки. — Если б документ выпускала компания того гада, у которого мой папаша денег занял, они бы заранее вбили свои данные. Но тут пусто. Так что мы запросто можем вписать свои имена. А фотки нам в пункте вирусной защиты сделают.

— У тебя ручка есть? — спросил я, разглядывая документ.

— Есть, но… ты уверен? — спросила Алеста, не спеша доставать пишущие принадлежности.

— Разве у нас есть выбор? — ответил я, посмотрев на нее в упор. Алеста молча полезла в сумку.

Мы начали с данных куратора. У нас был только один экземпляр договора, его нельзя было портить, так что мы по нескольку раз перепроверили каждую цифру из паспорта Алесты.

— Гредер? — спросил я, увидев, как она заполняет поле. — Что это?

— Моя фамилия, — пояснила Алеста.

— А, ну да, — покивал я, не сразу сообразив, что на Ковчегах кроме имен в ходу еще и фамилии, как в старых земных фильмах. В груди снова колыхнулось чувство нереальности происходящего. Я оглядел Алесту, пытаясь уложить в своей голове факт наличия у нее фамилии. Шесть букв словно добавляли ей важности, возводили в совершенно другой статус. А ведь действительно: Алеста — гражданин первого порядка. Ей открыты все дороги. Она может спокойно перелетать с Ковчега на Ковчег. Она может даже на Землю вернуться — никто не вправе ее остановить, хоть это и чистой воды самоубийство. Пожелай она прилететь к нам на «Либерти» как гостья, ее бы приняли с распростертыми объятиями. Это, кстати, интересный вариант: если вдруг Алеста покинет базу, она сумеет вернуться сюда, подав запрос. Руководство базы сможет использовать ее прилет как прецедент, растрезвонить об этом в СМИ, и, возможно, им удастся заманить-таки сюда группу смелых медиков с одного из бедствующих Ковчегов. Алесту будут оберегать, заботиться о ней…

Я помотал головой. А зачем мне это? Совсем недавно Алеста спрашивала меня, чего я хочу, и я выбрал счастье для себя. К чему теперь этот лживый альтруизм? Я никому не собираюсь отдавать свою Алесту. Если она улетает отсюда, то и я с ней. А когда мы улетим, нам будет уже не до «Либерти». Пусть сами разбираются. Я не держу зла на свою «родину», но и любви особой к ней не чувствую. Как говорил Рихард, мы — потерянные дети, и Родины у нас нет.

— Твоя очередь, — сказала Алеста, поставив подпись и аккуратно приложив липкую пленку к своему окошечку.

Я пододвинул к себе документ, взял ручку.

— Кстати, пока ты еще не начал писать, должна тебя просветить, что сейчас ты можешь поменять имя, — вдруг заявила Алеста.

Я посмотрел на нее озадаченно.

— Ну, ты же говорил, что тебе не нравится твое имя: что оно слишком женское, — смущенно пояснила она.

Я задумался.

— Может, Рихард? — предложил я. — Как тебе?

— Не знаю, — Алеста пожала плечами. — Мне в любом случае поначалу будет непривычно. Рихард. А фамилия?

— Мне еще и фамилия нужна будет? — изумился я.

— Разумеется, — улыбнулась Алеста. — А ты до бесконечности хотел представляться всем инкубаторной серией «тау-1»?

Вот тут я уже серьезно задумался. Как назло, в голову ничего не приходило.

— Слушай, Алеста, я даже не знаю, — я покусал губу. — А тебе какие имена нравятся?

— Отдельно — никакие, — озадачила меня она. — Имя должно подходить человеку, отражать его характер и внешность, в крайнем случае — род занятий. Говорят, от того, каким именем называют ребенка, зависит его судьба. Вот тебя назвали женским именем, ты узнал об этом, возмутился, и стал сопротивляться. А звали бы тебя, скажем, Сергей или Адольф, у тебя бы такой проблемы не возникло.

— Не могу представить, чтобы меня звали Адольф, — признался я.

— Я тоже, но суть не в этом, — сказала Алеста.

— Суть я уловил, — кивнул я. — Нужно, чтобы имя подходило моему характеру и внешности, и тогда люди к нему легко привыкнут. Но, честно говоря, мне ничего такого в голову не приходит.

Алеста задумалась. Посмотрела на меня так и этак.

— Оставим это пока. У нас еще есть время подумать над твоими именем и фамилией, — сказала она, наконец. — Подпись-то у тебя хотя бы есть?

— Конечно, — я поставил размашистую подпись в соответствующем окошечке. Посмотрел на документ. Чувство нереальности зашкаливало.

— Ладно, пойду я на занятия. Может, к вечеру мы придумаем что-нибудь более подходящее, — сказал я, отдавая Алесте бумагу, которую она аккуратно сложила обратно в папку и убрала в сумку. Я оделся и пошел к двери. Надел кеды и уже поднес вотч к замку, когда меня вдруг кольнула тревога.

— Алеста, — позвал я.

— Да? — сказала она, подходя и обнимая меня.

— У меня душа не на месте, — признался я.

— Если верить представителям религиозных меньшинств, у тебя как инкубаторного ребенка нет души. Так что не парься, — усмехнулась она и вдруг тоже тревожно вздохнула, но быстро справилась с этим. — Все будет хорошо.

На том мы и расстались. Уходя, я, как настоящий параноик, дважды попросил ее не покидать каюту, а потом хорошенько подергал дверь, чтобы убедиться, что та заперта, и только потом помчался в академию.

В принципе, мне не нужно было торопиться: сегодня мы проснулись рано, и я никуда не опаздывал. На самом деле это было довольно странно, ведь спал я последние двое суток куда меньше, чем обычно, но отлично высыпался. Видимо, заряжался энергией от Алесты. Сегодня же мне было тревожно, и тело не желало передвигаться спокойно, оно рвалось быстрее преодолевать пространство, так что я несся по коридорам большими прыжками и разворачивался, хватаясь руками за углы, чтобы меня не заносило. Встречные провожали у меня удивленными взглядами, но остановить не пытались.

Я ворвался в кабинет математики на пятнадцать минут раньше положенного. Тут почти никого не было, даже учитель еще не пришел, и полумертвая тишина кабинета на контрасте с общим возбуждением организма подействовала на меня еще более нервирующе. Да что со мной сегодня? Может, стоит принять успокоительное?

— Привет, Элис, — услышал я и обернулся.

— О, привет, Ян, — ответил я, все еще пытаясь выровнять сбившееся дыхание.

— Здорово выглядишь, — заметил Ян, оглядев мою встрепанную фигуру. Не знаю, почему, но мне вдруг стало очень неуютно от общения с Яном. Мы уже разговаривали с ним вчера, но в тот момент у меня за спиной стояла Алеста, и я не особо задумывался о чем-либо, кроме нее. Теперь же я по-новому оглядел Яна и ощутит что-то вроде стыда. Нет, я не жалел, что Алеста нагрубила ему. Просто я, кажется, понял, что он сейчас чувствует. И меня это коробило. Как бы я себя вел, если бы Алеста ушла от меня, скажем, к коменданту? Смог бы вот так запросто сказать «Привет, Алеста», а потом заговорить об обыденных вещах? Пожалуй, что нет.

— Говорят, ты на экзамене полупустой бланк сдал, — сказал Ян. — Это на тебя не похоже. А почему тебя позавчера на занятиях не было?

— Так, приболел немного, — пожал плечами я.

— По тебе не скажешь, — Ян еще раз оглядел меня, привычно потянулся, чтобы поправить воротник моей рубашки, но в последний момент остановился и отдернул руки. — Ты вообще выглядишь иначе в последнее время.

— Да? И как?

— Ну… — Ян пожал плечами. — Увереннее стал, что ли. Спокойнее.

Спокойнее? Хха.

— Раньше ты был… Ты только не подумай… — Ян замялся.

— Говори уже, я не обижусь, — сказал я.

Ян покусал губы, но продолжил:

— Раньше ты выглядел так, словно искал защиты. И заботы. А теперь ты словно… ты как законченная книга.

Странное сравнение. Особенно для Яна, который никогда не отличался любовью к чтению. Впрочем, кому как не ему знать все о незаконченных книгах: он вечно бросал их на середине. Мы помолчали.

— Скажи, Эл, а этот Аль… ты его правда любишь? — Ян посмотрел на меня в упор.