Комплекс хорошей девочки

— Прости, — говорю я ей. — Я не хотел причинить тебе боль. Если бы я увидел, как кто-то другой так с тобой обращается, я бы избил его до бесчувствия. Это было совсем не круто.

Она смотрит на меня снизу вверх, и на ее ресницах виднеется влага. Она поспешно вытирает глаза.

— Наверное, мне тоже жаль. Мне следовало надеть штаны большой девочки и перерезать тебе тормоза, как взрослой, вместо того, чтобы срываться на твоей подружке.

Ах, чертова Хайди. С ней никогда не угадаешь. Я бы ни на секунду не оставил это без внимания.

Я еще раз сжимаю ее, прежде чем отпустить.

— У нас все хорошо?

Она пожимает плечами.

— Эх. Будет.

— Если тебе нужно, чтобы я еще немного поунижался, скажи только слово. — Я сверкнул самоуничижительной усмешкой. — Я чертовски хорошо научился пресмыкаться за последние пару недель.

Ее губы кривятся в насмешливой усмешке.

— Цветы на твоем крыльце говорят об обратном. Но, конечно, я потерплю некоторое унижение. Ты не можешь вести себя как долбоеб и ожидать, что это сойдет тебе с рук.

Я вздрагиваю.

— Боже. Нет. Определенно не дай этому сойти мне с рук. — Сорвался стон. — Я только что кое-что понял. Я — Эван. Я, блядь, вел себя как Эван с тобой.

Хайди начинает неудержимо смеяться, наклоняясь, чтобы схватиться за бок.

— О Боже, так и было, — воет она. Когда к ней возвращается самообладание, ее щеки раскраснелись и покрылись слезами скорее от смеха, чем от боли. Она улыбается мне и говорит: — Я почти чувствую, что это достаточное наказание.

Я достаточно хорошо знаю Хайди, чтобы быть уверенным, что мы все уладим, и это особенно многообещающе после нашего разговора в гараже. Самая сложная миссия сейчас — это Мак, чья решимость игнорировать меня превзошла даже мои самые пессимистичные оценки. Две недели превращаются в три, а упрямая женщина продолжает вести себя так, как будто меня не существует.

Я привык писать ей эсэмэски, когда прихожу с работы, в награду себе за то, что целый день не оставлял ей дюжины голосовых сообщений. Не то чтобы она когда-нибудь отвечала, но я продолжаю надеяться, что однажды она это сделает.

Я только что нажал "Отправить" на своем последнем "Пожалуйста, пожалуйста, позвони мне", когда Леви помахал мне и Эвану, когда мы садимся в мой грузовик, и просит нас встретиться с ним в офисе его адвоката на Мейн-стрит. Недавно он что-то упоминал о внесении изменений в свое завещание, так что я полагаю, что речь идет об этом. Но когда мы добираемся туда, он сбрасывает на нас бомбу.

После того, как нас проводят в небольшой конференц-зал и мы занимаем свои места, Леви перекладывает через стол небольшую стопку документов.

— Для вас, мальчики, — говорит он.

— Что это? — спрашиваю я.

— Прочтите.

Сбитый с толку, я просматриваю документы. Мои глаза расширяются, когда они натыкаются на слова "Хартли и сыновья".

— Леви. Что это? — повторяю я.

Эван подтягивает бумаги к себе, чтобы получше рассмотреть.

— Я реструктурирую компанию, — объясняет Леви, подталкивая к нам две ручки. — И, если тебе интересно, Куп, перенеси свой мебельный бизнес под новое имя H&S.

— Подожди. — Эван поднимает голову после внимательного прочтения контракта. — Ты хочешь сделать нас собственниками?

Леви кивает со сдержанной улыбкой.

— Равноправными партнерами.

— Я… — Я не нахожу слов. Ошарашен. Я вообще не ожидал, что это произойдет. — Я не понимаю. Что привело тебя к этому?

Леви прочищает горло и бросает на своего адвоката такой взгляд, что пожилой мужчина встает со своего большого кожаного кресла, чтобы дать нам немного уединения.

— В тот день, когда Шелли навсегда уехала из города, когда я зашел к вам домой, чтобы проведать вас, — начинает он. Затем останавливается, снова прочищая горло. — То, что вы, ребята, сказали, действительно задело меня. О том, что теперь вы совсем одни. Чувствуете себя сиротами. И, ну, если честно, я всегда думал о вас двоих как о своих сыновьях.

Леви никогда не был женат и у него не было собственных детей. Только когда мы учились в средней школе, мы с Эваном поняли, что его друг и сосед по комнате Тим был его парнем. Они были вместе столько, сколько я себя помню, хотя и стараются не показывать этого. Бухта, в которой Леви вырос, относится к другому времени, так что я понимаю. Он предпочитает держать свою личную жизнь в секрете, и мы всегда старались уважать это.

— Я подумал, что ж, давай сделаем это официальным. — Он сглатывает, неловко ерзая на стуле. — Если, конечно, вы в этом разбираетесь. — Еще один глоток. — Я хочу убедиться, что у вас, ребята, есть наследие, которым вы гордитесь в этом городе.

Все, что я могу сделать, это смотреть на него. Потому что… вау. Никто никогда раньше ничего в нас не вкладывал. Когда мы росли, большинство людей списывали нас со счетов как безнадежных. Обязательно закончим, как наши родители. Пьяницы. Бездельники. Отбросы. Все ждали того дня, когда они смогут погрозить пальцем и сказать: "Видите, я так и знал". Но не Леви. Может быть, потому, что он член семьи, но в основном потому, что он порядочный парень. Он считал, что нас стоит защищать. Он знал, что, если дать нам шанс, хоть каплю помощи, у нас все будет хорошо. Может быть, немного потертый, но все еще в целости и сохранности.

— Итак, что скажете? — подсказывает он.

Мой брат, не теряя времени, хватает одну из ручек.

— Черт возьми, да, — говорит он, и дрожь в его голосе показывает, что он так же тронут этим, как и я.

Я всегда знал, что наш дядя заботится о нас, что он никогда нас не подведет, но это больше, чем я когда-либо ожидал. Это реальное будущее. То, на что можно опереться. Это чувство, что у нас с Эваном наконец-то есть какая-то твердая опора в этом мире. Единственная вещь, которая не рушится вокруг нас.

Эван ставит свою подпись внизу страницы. Он вскакивает на ноги, встречая Леви сначала рукопожатием, а затем похлопыванием по спине.

— Спасибо, дядя Леви, — говорит он очень серьезным, не похожим на Эвана тоном. — Мы тебя не подведем. Я обещаю…

Моя рука слегка дрожит, когда я ставлю свою собственную подпись. Я встаю и обнимаю нашего нового делового партнера.

— Я не знаю, как тебя отблагодарить, — говорю я нашему дяде. — Это так много значит для нас.

— Не благодари меня пока, — говорит он с ухмылкой. — Теперь вы владельцы. Это означает ранний подъем и долгие ночи. Мне нужно многому вас научить.

— Я с нетерпением жду этого, — отвечаю я, и я имею в виду каждое слово.

— Хорошо. Я думаю, что первое, что мы сделаем, это попросим одного из вас, ребята, возглавить бригаду подрывников в отеле Маккензи. Это освободит меня, чтобы сосредоточиться на ресторане Сандерсона.

Я вздрагиваю. Просто слышать, как кто-то произносит ее имя, пробуждает мир боли.

— Да. Может быть, Эван с этим справится. Я не думаю, что Мак готова видеть меня там каждый день.

Леви хмурит брови.