Компромисс пятый

– Тебя Цехановский разыскивает. Хочет долг вернуть.
– Что это с ним? Деньги получил за книгу.
– "Караван уходит в небо"?
– Почему - караван? Книга называется "Продолжение следует".

– Это одно и то же. Ладно, мне пора.
– Куда ты собрался? Если не секрет...
– Представь себе, в родильный дом... Я оглядел заваленные газетами столы. Ощутил запах табачного дыма и клея. Испытал такую острую скуку и горечь, что даже атмосфера больницы уже не пугала меня.

За дверью я осознал, что секунду назад Марина выкрикнула: "Ну и убирайся, жалкий пьяница!" Сел в автобус, поехал на улицу Карла Маркса. В автобусе неожиданно задремал. Через минуту проснулся с головной болью. Пересекая холл родильного дома, мельком увидел себя в зеркале и отвернулся. Навстречу шла женщина в белом халате.

– Посторонним сюда нельзя.
– А потусторонним,спрашиваю, - можно? Медсестра замерла в недоумении. Я сунул ей редакционную книжку. Поднялся на второй этаж. На лестничной площадке курили женщины в бесформенных халатах.
– Как разыскать главного врача?
– Выше, напротив лифта.

Напротив лифта - значит скромный человек. Напротив лифта - шумно, двери хлопают...

Захожу. Эстонец лет шестидесяти делает перед раскрытой форточкой гимнастику.

Эстонцев я отличаю сразу же и безошибочно. Ничего крикливого, размашистого в облике. Неизменный галстук и складка на брюках. Бедноватая линия подбородка и спокойное выражение глаз. Да и какой русский будет тебе делать гимнастику в одиночестве. ..

Протягиваю удостоверение.

– Доктор Михкель Теппе. Садитесь. Чем могу быть полезен?

Я изложил суть дела. Доктор не удивился. Вообще, что бы ни затеяла пресса, рядового читателя удивить трудно. Ко всему привыкли...
– Думаю, это несложно, - произнес Теппе, -клиника огромная.

– Вам сообщают о каждом новорожденном?
– Я могу распорядиться. Он снял трубку. Что-то сказал по-эстонски. Затем обратился ко мне:

– Интересуетесь, как проходят роды?
– Боже упаси! Мне бы записать данные, взглянуть на ребенка и поговорить с отцом.

Доктор снова позвонил. Еще раз что-то сказал по-эстонски.
– Тут одна рожает. Я позвоню через несколько минут. Надеюсь, все будет хорошо. Здоровая мать...

Такая полная блондинка, - отвлекся доктор.
– Вы-то, - говорю, - сами женаты?
– Конечно.
– И дети есть?
– Сын.

– Не задумывались, что его ожидает?
– А что мне думать? Я прекрасно знаю, что его ожидает. Его ожидает лагерь строгого режима. Я беседовал с адвокатом. Уже и подписку взяли... Теппе говорил спокойно и просто. Как будто речь шла о заурядном положительном явлении.

Я понизил голос, спросил доверительно и конспиративно: - Дело Солдатова? Что?
– не понял доктор.
– Ваш сын - деятель эстонского возрождения?

– Мой сын, - отчеканил Теппе, - фарцовщик и пьяница. И я могу быть за него относительно спокоен, лишь когда его держат в тюрьме... Мы помолчали.

– Когда-то я работал фельдшером на островах. Затем сражался в эстонском корпусе. Добился высокого положения. Не знаю, как это вышло. Я и мать положительные люди, а сын - отрицательный...

– Неплохо бы и его выслушать.
– Слушать его невозможно. Говорю ему: "Юра, за что ты меня презираешь? Я всего добился упорным трудом. У меня была нелегкая жизнь. Сейчас я занимаю высокое положение. Как ты думаешь, почему меня, скромного фельдшера, назначили главным врачом?.." А он и отвечает: "Потому что всех твоих умных коллег расстреляли..." Как будто это я их расстрелял... Зазвонил телефон.

– У аппарата, - выговорил Теппе, - отлично. Затем перешел на эстонский. Речь шла о сантиметрах и килограммах.

– Ну вот, - сказал он, - родила из девятой палаты. Четыре двести и пятьдесят восемь сантиметров. Хотите взглянуть?

– Это не обязательно. Дети все на одно лицо...
– Фамилия матери - Окас. Хилья Окас. Тысяча девятьсот сорок шестой год рождения. Нормировщица с "Пунанэ рэт". Отец - Магабча...
– Что значит - Магабча?

– Фамилия такая. Он из Эфиопии. В мореходной школе учится.
– Черный?
– Я бы сказал - шоколадный.

– Слушайте, - говорю, - это любопытно. Вырисовывается интернационализм. Дружба народов... Они зарегистрированы?

– Разумеется. Он ей каждый день записки пишет. И подписывается: "Твой соевый батончик".
– Разрешите мне позвонить?
– Сделайте одолжение. Звоню в редакцию. Подходит Туронок.
– Слушаю вас... Туронок.

– Генрих Францевич, только что родился мальчик.

– В чем дело? Кто говорит?
– Это Довлатов. Из родильного дома. Вы мне задание дали...
– А, помню, помню.

– Так вот, родился мальчик. Большой, здоровый... Пятьдесят восемь сантиметров. Вес - четыре двести... Отец - эфиоп. Возникла тягостная пауза. Не понял, - сказал Туронок.
– Эфиоп, - говорю, - родом из Эфиопии... Учится здесь... Марксист, - зачем-то добавил я.
– Вы пьяны?
– резко спросил Туронок.
– Откуда?! Я же на задании.
– На задании... Когда вас это останавливало?! Кто в декабре облевал районный партактив?..

– Генрих Францевич, мне неловко подолгу занимать телефон... Только что родился мальчик. Его отец - дружественный нам эфиоп.
– Вы хотите сказать черный?
– Шоколадный.
– То есть - негр?
– Естественно.
– Что же тут естественного?

– По-вашему, эфиоп не человек?
– Довлатов, - исполненным муки голосом произнес Туронок, - Довлатов, я вас уволю... За попытки дискредитировать все самое лучшее... Оставьте в покое своего засранного эфиопа! Дождитесь нормального - вы слышите меня?
– нормального человеческого ребенка!..

– Ладно, - говорю, - я ведь только спросил.. Раздались частые гудки. Теппе сочувственно поглядел на меня.
– Не подходит, - говорю.
– У меня сразу же возникли сомнения, но я промолчал.
– А, ладно...
– Хотите кофе?

Он достал из шкафа коричневую банку. Снова раздался звонок. Теппе долго говорил по-эстонски. Видно, речь шла о деле, меня не касающемся. Я дождался конца разговора и неожиданно спросил: - Можно поспать у вас за ширмой? Конечно, - не удивился Теппе.
– Хотите моим плащом воспользоваться?
– И так сойдет.

Я снял ботинки и улегся. Нужно было сосредоточиться. Иначе контуры действительности безнадежно расплывались. Я вдруг увидел себя издали, растерянным и нелепым. Кто я? Зачем здесь нахожусь? Почему лежу за ширмой в ожидании Бог знает чего? И как глупо сложилась жизнь!.. Когда я проснулся, надо мной стоял Теппе.
– Извините, потревожил... Только что родила ваша знакомая.

"Марина!" - с легким ужасом подумал я. (Все знают, что ужас можно испытывать в едва ощутимой степени.) Затем, отогнав безумную мысль, спросил:

– То есть как - знакомая?
– Журналистка из молодежной газеты - Румянцева.

– А, Лена, жена Бори Штейна. Действительно, ее с мая не видно...
– Пять минут назад она родила.
– Это любопытно. Редактор будет счастлив. Отец ребенка - известный в Таллине поэт. Мать - журналистка. Оба - партийные. Штейн напишет балладу по такому случаю...
– Очень рад за вас. Я позвонил Штейну.