Компромисс пятый

– Здорово, - говорю, - тебя можно поздравить...
– Рано. Ответ будет в среду.
– Какой ответ?

– Поеду я в Швецию или не поеду. Говорят - нет опыта поездок в капстраны. А где взять опыт, если не пускают?.. Ты бывал в капстранах?

– Нет. Меня и в соц-то не пустили. Я в Болгарию подавал...

– А я даже в Югославии был. Югославия - почти что кап...

– Я звоню из клиники. У тебя сын родился .
– Мать твою!
– воскликнул Штейн.
– Мать твою!.. Теппе протянул мне листок с каракулями.
– Рост, говорю, - 56, вес - три девятьсот. Лена чувствует себя нормально.

– Мать твою, - не унимался Штейн, - сейчас приеду. Такси возьму. Теперь нужно было вызвать фотографа.

– Звоните, звоните, - сказал Теппе. Я позвонил Жбанкову. Трубку взяла Лера.

– Михаил Владимирович нездоров, - сказала она.
– Пьяный, что ли? спрашиваю.
– Как свинья. Это ты его напоил?
– Ничего подобного. И вообще, я на работе.
– Ну прости. Звоню Малкиэлю.

– Приезжай ребенка сфотографировать в юбилейный номер. У Штейна сын родился. Гонорар, между прочим, двойной...
– Ты хочешь об этом ребенке писать?
– А что?

– А то, что Штейн- еврей. А каждого еврея нужно согласовывать. Ты фантастически наивен, Серж.
– Я писал о Каплане и не согласовывал.
– Ты еще скажи о Гликмане. Каплан - член бюро обкома. О нем двести раз писали. Ты Каплана со Штейном не равняй...
– Я и не равняю. Штейн куда симпатичнее.
– Тем хуже для него.
– Ясно. Спасибо, что предупредил. Говорю Теппе:

– Оказывается, и Штейн не подходит.
– У меня были сомнения.
– А кто меня, спрашивается, разбудил?
– Я разбудил. Но сомнения у меня были.
– Что же делать?

– Скоро еще одна родит. А может, уже родила. Я сейчас позвоню.
– А я выйду, прогуляюсь.

В унылом больничном сквере разгуливали кошки. Резко скрипели облетевшие черные тополя. Худой, сутулый юноша, грохоча, катил телегу с баком. Застиранный голубой халат делал его похожим на старуху. Из-за поворота вышел Штейн.

– Ну, поздравляю.

– Спасибо, дед, спасибо. Только что Ленке передачу отправил... Состояние какое-то необыкновенное!

Надо бы выпить по этому случаю.

"Выпьешь, - думаю, - с тобой... Одно расстройство". Я не хотел его огорчать. Не стал говорить, что его ребенок забракован. Но Штейн уже был в курсе дела.
– Юбилейный материал готовишь?
– Пытаюсь.

– Хочешь нас прославить?
– Видишь ли, - говорю, - тут нужна рабоче-крестьянская семья. А вы - интеллигенты...
– Жаль. А я уже стих написал в такси. Конец такой:

На фабриках, в жерлах забоев,

На дальних планетах иных

– Четыреста тысяч героев,

И первенец мой среди них!

Я сказал:

– Какой же это первенец? У тебя есть взрослая дочь.

– От первого брака.
– А, - говорю, - тогда нормально. Штейн подумал и вдруг сказал: - Значит, антисемитизм все-таки существует?
– Похоже на то. Как это могло появиться у нас? У нас, в стране,где, казалось бы... Я перебил его:

– В стране, где основного мертвеца еще не похоронили... Само название которой лживо...
– По-твоему, все - ложь!
– Ложь в моей журналистике и в твоих паршивых стишках! Где ты видел эстонца в космосе?
– Это же метафора.

– Метафора... У лжи десятки таких подпольных кличек!

– Можно подумать, один ты - честный. А кто целую повесть написал о БАМе? Кто прославлял чекиста Тимофеева?
– Брошу я это дело. Увидишь, брошу... Тогда и упрекай других.
– Не сердись.
– Черт, настроение испортил... Будь здоров.

Теппе встретил меня на пороге.
– Кузина родила из шестой палаты. Вот данные. Сама эстонка, водитель автокара. Муж - токарь на судостроительном заводе, русский, член КПСС. Ребенок в пределах нормы.

– Слава Богу, кажется, подходит. Позвоню на всякий случай. Туронок сказал:

– Вот и отлично. Договоритесь, чтобы ребенка назвали Лембитом.

– Генрих Францевич, - взмолился я, - кто же назовет своего ребенка Лембитом! Уж очень старомодно. Из фольклора...

– Пусть назовут. Какая им разница?! Лембит - хорошо, мужественно и символично звучит... В юбилейном номере это будет смотреться.

– Вы могли бы назвать своего ребенка - Бовой? Или Микулой?

– Не занимайтесь демагогией. Вам дано задание. К среде материал должен быть готов. Откажутся назвать Лембитом - посулите им денег.
– Сколько?

– Рублей двадцать пять.Фотографа я пришлю. Как фамилия новорожденного?

– Кузин. Шестая палата.

– Лембит Кузин. Прекрасно звучит. Действуйте.
– Я спросил у Теппе: - Как найти отца?

– А вон. Под окнами сидит на газоне. Я спустился вниз.

– Але, - говорю, - вы Кузин?
– Кузин-то Кузин, - сказал он, - а что толку?! Видимо, настрой у товарища Кузина был философский.

– Разрешите, -- говорю, - вас поздравить. Ваш ребенок оказался 400 000-м жителем нашего города. Сам я из редакции. Хочу написать о вашей семье.
– Чего писать-то?
– Ну, о вашей жизни...

– А что, живем неплохо... Трудимся, как положено... Расширяем свой кругозор... Пользуемся авторитетом. ..

– Надо бы куда-то зайти, побеседовать.
– В смысле - поддать?
– оживился Кузин. Это был высокий человек с гранитным подбородком и детскими невинными ресницами. Живо поднялся с газона, отряхнул колени.

Мы направились в "Космос", сели у окна. Зал еще не был переполнен.

– Денег - восемь рублей, - сказал Кузин, - плюс живая бутылка отравы.

Он достал из портфеля бутылку кубинского рома. Замаскировал оконной портьерой.
– Возьмем для понта граммов триста?
– И пива, - говорю, - если холодное... Мы заказали триста граммов водки, два салата и по котлете.

– Нарезик копченый желаете?
– спросил официант.

– Отдохнешь!
– реагировал Кузин. В зале было пустынно. На возвышении расположились четверо музыкантов. Рояль, гитара, контрабас и ударные. Дубовые пюпитры были украшены лирами из жести.

Гитарист украдкой вытер ботинки носовым платком. Затем подошел к микрофону и объявил:

– По заказу наших друзей, вернувшихся из курортного местечка Азалемма... Он выждал многозначительную паузу.
– Исполняется лирическая песня "Дождик каплет нарыло!.."

Раздался невообразимый грохот, усиленный динамиками. Музыканты что-то выкрикивали хором.

– Знаешь, что такое Азалемма?
– развеселился Кузин.
– Самый большой лагерный поселок в Эстонии. ИТК, пересылка, БУР... Ну, давай! Он поднял стакан.
– За тебя! За твоего сына!
– За встречу! И чтоб не последняя... Две пары отрешенно танцевали между столиками. Официанты в черно-белой униформе напоминали пингвинов.
– По второй? Мы снова выпили. Кузин бегло закусил и начал: - А как у нас все было - это чистый театр. Я на судомехе работал, жил один. Ну, познакомился с бабой, тоже одинокая. Чтоб уродливая, не скажу задумчивая. Стала она заходить, типа выстирать, погладить... Сошлись мы на Пасху... Вру, на Покрова... А то после работы - вакуум... Сколько можно нажираться?.. Жили с год примерно... А чего она забеременела, я не понимаю... Лежит, бывало, как треска. Я говорю: "Ты, часом, не уснула?" - "Нет, говорит, - все слышу".
– "Не много же, - говорю, - в тебе пыла". А она: "Вроде бы свет на кухне горит..." - "С чего это ты взяла?" - "А счетчик-то вон как работает..." - "Тебе бы, - говорю, - у него поучиться..." Так и жили с год...